Победа жизни

      − Катюша, а ты почему здесь сидишь? — На пороге коммунальной квартиры появилась Наталья.       − Я здесь, потому что здесь телефон. Зойку скорая в роддом увезла, я туда звоню каждые двадцать минут. — Девочка ответила на вопрос с недетским упрямством в голосе.       — Тётя Наташа…       − Так, ясно. Давай я позвоню.       Не дожидаясь Катиного ответа, Наталья сняла с телефона трубку и накрутила на диске номер телефона из пяти цифр. На той стороне трубку взяли практически сразу же:       − Первая родильная, дежурная медсестра слушает.       − К вам сегодня Луговскую привезли, Зою Сергеевну. Скажите, родила она, или нет ещё?       − Родила ваша Луговская. Мальчик. 3700, 52 сантиметра.       − Спасибо большое, до свиданья. — Наталья положила трубку. Катя смотрела на женщину большими глазами, в которых отражалось беспокойство.       − Ну что?       − Я тебя поздравляю, тётя Катя. — Наталья мягко улыбнулась. — У тебя теперь ещё племянник есть. Я, собственно, зачем пришла то. Пойдем к нам, я тебя обедом накормлю. Ксюша все равно у нас торчит, можете у нас побыть до вечера, а потом Татьяна Юрьевна придет. Пойдешь?       − Пойду. — В интонации, которой было сказано это слово, сквозило невероятное облегчение. «А ведь она переживает за сестру. — Поняла Наталья. — Надо будет потом об этом Зое сказать, а то она все волновалась, как Катя будет расти».

***

      Домой с сыном мы вернулись через шесть дней. Вечером, уложив детей, чисто символически, с тётей Таней и Витей посидели у нас, муж выпил за моё здоровье и за здоровье сына. Потом, когда тётя Таня ушла, мы просто сидели рядом, какое счастье, что у моих детей есть отец, который если что поможет и поддержит!       Витька знал, что в последние полгода меня мучает больше всего, поэтому нарушил тишину негромким вопросом:       − На тот запрос так и не было ответа?       − Тишина. Полнейшая. — Я покачала головой. — Думала, может ещё один отправить, мало ли, тот потерялся где-то. Витька, я так больше не могу! Мне, наверное, давно пора было признать то, что мамы нет больше и не давать лишних надежд ни себе, ни Катьке, но не получается. Вить, а если…       − Что, если, родная?       − Если написать той женщине, от которой письмо мне пришло в сорок третьем? Или даже не написать, сходить. Там на конверте должны были остаться её данные, через справку её найти…       − Какой женщине?       − Мне зимой сорок третьего пришло письмо от Анны Светловой, в которой она писала о Кате и о маминой смерти. Я тебе рассказывала про него, год назад, когда мы встретились только. Мысль глупая, наверное, но хоть что-то.       − Надо же, год прошёл. — Будто бы про себя заметил муж, поднимаясь с дивана. — Поеду я.       − Никуда ты не поедешь, транспорт не ходит уже, а пешком я тебя не отпущу! Раз поднялся, достань пожалуйста из шкафа постель, я на диване нам с тобой постелю, может поспать получится, пока Серёжка спит.       Серёжка. В честь тети Таниного Серёжки. Он действительно герой. Правда, нигде не упомянутый, но для меня, для тёти Тани, для всех, кто его знал, он является героем.       Проснулась я под утро, заплакал сын. Накинула халат и стала укачивать Серёжку, стараясь делать это как можно тише — воскресенье единственный выходной, пусть Витя с девчонками выспятся.       Сунув ноги в тапки, вышла на кухню. Тёте Тане видимо тоже не спалось, потому что в момент, когда я входила на кухню, она включала газ на плите.       − Тётя Таня. — Шёпотом окликнула я её.       − Господи, Зойка, напугала! Что вы шастаете с утра пораньше?       − Вспоминаю, что такое бессонные ночи. Водички налей мне пожалуйста. — Я присела на стул.       − Чайку может лучше?       − Только слабенького если.       Заворочался на руках Серёжка.       — Разбудила мамка, да?       В кухню вошел Витя.       — И отцу видимо тоже не спится. Чай будешь?       После того, как осенью сорок седьмого Витька снова появился в моей жизни, тётя Таня очень спокойно к этому отнеслась. Они общались очень ровно и спокойно, особенно если учитывать тот момент, что разница в возрасте у них была совсем небольшая.       − Буду. Я сам налью.       − Ну, как знаешь. — Тётя Таня поставила передо мной стакан с водой, осторожно забрала у меня из рук сына. — Мама тебе спать не даёт. Ну, скажи тётке.       − Тётя Таня, так ты ж ему почти бабушка. — Я отпила воды.       − Чего это ты выдумала, «бабушка». Его бабушку Марией зовут. Я тебе кто, тётя? Вот и ему я тётя, так же, как и девчонкам.       − Ясно тебе, Сергей Викторович? — Витя улыбнулся, обнял меня за плечи.       − Зойка… — Было видно, что мамину ближайшую подругу удивило это наше решение.       − Я вчера забыла тебе это сказать. Мы сына Серёжей назвали.       − В честь отца твоего, или…       − Или, Татьяна Юрьевна. — Витя поднялся. — Пойду, покурю, не теряй.       Вскоре хлопнула входная дверь.       − Значит, Серёжа. Подходит ему это имя. На плите каша, поешь, пока дети спят. Ты бледная очень, Зой.       − Тебе кажется. Спасибо, тётя Таня.       Вечером этого же дня я нашла в документах старый конверт. Фамилия и имя сохранилось, даже адрес был. Анна Евгеньевна Светлова, судя по адресу на конверте жила в области, но недалеко. В Верхней Пышме. Туда я и поехала в следующие выходные, оставив сына тёте Тане.       Дом не многоквартирный, но и не частный. Дверь дома открыла женщина, примерно тёти Таниных лет.       − Не подскажете, где я могу найти Анну Светлову?       − Это я. А вы, наверное, Зоя?       − Да.       − Вы очень похожи на свою мать, проходите, давайте не будем стоять на пороге.       Прошли в глубь дома, уже в самом конце коридора Анна открыла дверь.       − Знаете, я почему-то догадывалась что вы это все так спокойно не оставите и ко мне когда-нибудь приедете. Чаю хотите?       − Анна, — я не стала отвечать на её вопрос, — вы можете сказать мне правду? Я, собственно, только за этим сюда и приехала.       − Твоя мать жива. Я тебе чистую правду говорю.       − Господи… — Ноги подкосились. Я никогда за эти пять лет не признавалась сама себе в том, что мама умерла в лагере, но почему-то слышать это было очень удивительно. Чтобы не упасть, ухватилась руками за стол. — Почему же тогда она ничего не написала за эти пять лет. Ни строчки же. Ладно, до войны и в войну, я понимаю, не хотела меня волновать. Но сейчас-то?       — Я не знаю, Зоя. У меня на это свой ответ, у Маши — свой. Когда-нибудь она сама тебе об этом расскажет. Но я скажу одно: она очень сильно вас любит. И в последнем письме она писала мне: «Что я, идиотка что ли заставлять своих детей думать, что их мать уже два раза чуть не померла?» Вот адрес, напиши ей. Напиши ей сама.       Я убрала в сумку написанный от руки мамин адрес. Мама жива! Мама жива! Я ведь знала это! Я ведь в это верила! Господи, счастье какое!       И уже дома я разревелась. Пришла, села на тумбочку для обуви и заплакала. Из комнаты вышла тётя Таня, с Серёжкой на руках.       — А вот и мама пришла. Зоя, у нас все хорошо? Зой, — тетя гладила меня по волосам, — Зоя. Зой, ну что случилось?       Я подняла глаза, полные слёз, на тётю Таню.       — Что? — обеспокоенно спросила она — Зой, не молчи. Скажи хоть что-нибудь.       — Я была права. Мама жива — я уже плакала навзрыд, уткнувшись в тети Танино плечо.       — Тихо, тихо. Всё хорошо, Зой. Всё хорошо. Этому надо радоваться, а она плачет. Ну тихо, тихо.       Письмо я переделывала несколько раз. Пока не остановилась на конечном варианте.