Победа жизни

      «Здравствуй, мамочка. Милая, родная моя, самая любимая на свете. Я так верила в то, что ты жива! Отправила запрос в лагерь, но на него не было ответа. Поэтому я нашла Анну Светлову и поехала к ней. Она и дала мне твой адрес. Мамочка, милая, как много мне хочется тебе рассказать… Я вышла замуж, совсем недавно у меня родился сын, которого мы с мужем назвали Сергеем. В ноябре сорок седьмого я забрала из детского дома Катю, хотя ты, наверное, знаешь об этом от Анны Светловой. За это время Катя очень сдружилась с моей старшей дочерью Ксюшей, у них небольшая разница в возрасте, Катя старше всего на полтора года. Мамочка, прости меня пожалуйста, я такая глупая была тогда, десять лет назад. Знаешь, когда я, узнав, что ты жива, приехала домой от Светловой и рассказала все Катьке… Мам, я никогда её такой счастливой не видела раньше, она очень тебя ждет. Напиши нам пожалуйста хоть пару строчек. Твоя дочь, Зоя».       − Маша, ты что плачешь? Случилось чего? — К Марии Владимировне на нары подсела подруга, обняла за плечи.       − Да нет, я от счастья, Нин. — Мария вытерла слёзы тыльной стороной ладони. — Мне дочка письмо написала. Сама, представляешь. Узнала у Анны, помнишь я рассказывала про неё, адрес и все прочее и написала.       − Счастливая! Гурину не говорила ещё? — Подруга понизила голос.       − Да я его и не видела сегодня. Хотя знаешь, Зойка запрос посылала в лагерь, весной ещё. Гурин мне рассказал про него, а я попросила на запрос не отвечать, испугалась.       − Ой, Маш… — Нина хотела что-то сказать, но не стала и прервала саму себя.       На следующий день в кабинете Гурина Мария рассказала ему о письме от дочери:       − Зря я, наверное, тебя тогда не послушала, Зойке не написала. Слав, я такая счастливая! Зойка сына родила недавно и назвала его в честь отца своего, Сергеем. У меня двое внуков, все никак не могу с этой мыслью сжиться.       − Я рад за тебя. Сядь пожалуйста, мне надо тебе кое-что сказать.       Мария Владимировна присела на стул. Её напугала последняя фраза Гурина. А он очень спокойным голосом сказал:       − Меня в Москву переводят. Я все пытался этот момент оттянуть, но не вышло. Маша, выслушай меня сейчас пожалуйста. Пройдет время, и ты захочешь это все забыть. И меня ты будешь вспоминать только в связи со всеми этими событиями.       − Когда едешь? — Не поднимая глаз, немного севшим голосом спросила его Мария Владимировна.       − Через неделю. Дела передаю, и всё. Маш…       − Мне три месяца осталось. А дальше… Не знаю я, Слав, как у нас будет дальше. Я очень много думала обо всем этом. Знаешь, я раньше бывала счастлива, очень даже счастлива. Но потом за это счастье пришлось достаточно дорого заплатить. А теперь мне просто страшно, страшно радоваться, страшно любить. И самое главное, страшно думать, чем я в итоге заплачу за это счастье.       − А ты не думай. — Станислав встал из-за стола, обошел его и очень осторожно обнял Марию за плечи. — За твое счастье, если что, я заплачу. Это мне надо, чтобы ты была счастлива, понимаешь?       − Ты начальник. — Как-то грустно усмехнувшись сказала Мария. — Ты решил — ты сделал.       − С тобой я много нарешал? Столько времени не знал, как подступиться.       − Слав, пойду я. Спасибо, что предупредил и рассказал. — Женщина поднялась из-за стола. — В конце концов, три месяца — это не десять лет.       После перевода Гурина в Москву жизнь в лагере хуже не стала. Новый начальник лагеря оказался достаточно адекватным человеком и никаких усилений режима не происходило. В тот же день, после разговора со Станиславом, Мария написала дочери, Зоя ответила. Так завязалось какое-то подобие переписки. Приближался февраль сорок девятого года, а значит и конец десятилетнего срока Марии Владимировны.