Распутье не для витязя

Своим главным проклятием Ян считал имя. Свое, родное, данное мамочкой 28 лет назад, стоило ей, по ее же словам, увидеть чистые голубые глазки. Ян готов был выцарапать эти самые глазки, когда уже в осознанном возрасте узнал историю происхождения своего ненавистного имени, не узнал только, как взаимосвязаны христианский великомученик Януарий и он. С другой стороны, рассуждал мальчик, какой-нибудь Хулио-Игнасио-Мендисабаль (а маман прочно сидела на бразильско-мексиканском мыле) был еще хуже – у него хотя бы имелась сокращенная форма, какие бы производные были от Хулио – даже думать не хотелось. Впрочем, подобная философия не избавляла от насмешек и необходимости отбиваться от них кулаками. В детстве у мальчика была мечта – получить паспорт, в котором он будет значиться не Януарием Андреевичем Бондаренко, а просто Яном. Но мама встала грудью на защиту своего выбора и за 28 лет так в нем и не раскаялась. А Ян, уступая в битве за имя, зубами вгрызался во все остальное. Себе Ян нравился, и это была объективная оценка - окружающим он тоже был симпатичен. До определенного момента, по крайней мере. Обычно отторжение вызывала его колкость, и дело было даже не в высокомерии или отсутствии воспитания, просто требуя многого от себя, он был нетерпим к глупости окружающих. Умение защищать себя еще со времен пластмассовых совочков было нелишним и в школе, и в ВУЗе, и в армии. Последнее, кстати, стало сюрпризом для многих знакомых и немногих друзей – родители однозначно могли помочь обзавестись нужными документами и избавить ребенка от школы жизни с автоматом наперевес, но Ян, когда маман была уже на завершающей стадии переговоров, просто завалился домой, оставив свои локоны до плеч в парикмахерской. Мама пила корвалол, отец коньяк, Ян минералку. Показательная истерика ни к чему не привела, и наутро доблестные вооруженные силы обзавелись еще одним бойцом. Следующий удар по нежному материнскому сердцу Ян нанес, когда нашел себе работу и снял квартиру, отказавшись возвращаться в родные пенаты. Сначала денег катастрофически не хватало, но Ян, в отличие от других офисных хомячков, реально работал, поэтому начальство не ставило препон трудовой инициативе, поощряя рублем. Постепенно Ян создал себе положение очень удобного человека, который многое умел, о многом знал и мог почти все в пределах офисного пространства, а нередко и за ним. Квартира по-прежнему была своя условно, но имеющихся доходов хватало на раздачу долгов и по ипотеке, и за машину. Как ни странно, но запросы Яна были весьма скромны - жены с детьми не имел, зависать в клубах не любил, экзотической кухней не увлекался, дорогостоящим хобби не обзавелся. Было одно, но весьма экономичное: велосипедные прогулки. Весну Ян ждал, как дети Деда Мороза, чтобы расчехлить своего двухколесного друга и ехать-ехать-ехать... Неважно куда, важен был только процесс, музыка, скорость и ветер. Он не обращал внимания на грязь и лужи на дорогах, на брызги из-под колес проносящихся рядом автомобилей – только он и его мир. В общем, “не нужен нам берег турецкий, и Африка нам не нужна”.* Жара или проливной дождь редко вносили коррективы в планы: приезжая домой после работы, Ян менял транспорт и крутил педали по несколько часов кряду. Тротуары он презирал, в парках было слишком многолюдно, велосипедные дорожки традиционно служили парковкой для автомобилей, поэтому Ян предпочитал носиться по шоссе. Будучи уверенным в себе, он весьма нахально вел себя на дороге, совершенно не принимая в расчет, что очередной крутой вираж может закончиться плачевно. Забавный эпизод с "лановодом" был не единственным из серии, когда Ян с непроницаемым лицом объяснял окружающим свои права и их обязанности. Справедливости ради, Бондаренко прекрасно понимал, что большая часть вины лежит на нем, но признаться вслух – никогда. Поэтому он тренировал свое остроумие на неуверенных в себе лузерах и с легким сердцем отправлялся дальше. Последний неудачник превзошел остальных, оставив память о себе, и что с ней, с этой памятью, делать – Ян представлял смутно. Самый простой способ – отдать гаишникам – он отверг: никакой интриги, да и попадет ли номер к своему хозяину – неизвестно. Поэтому, пошарив по сети, он нашел подходящую группу и решил скинуть объявление туда. Будучи поклонником кратких форм и рациональных решений, Ян просто сфотографировал жестянку: номер как номер, не первой свежести, явно ровесник автомобиля. Краска кое-где стерлась, по центру имелась вмятина – память о металлическом поцелуе неизвестной машины. А может, просто столбика на парковке. Больше номер ничего о своем хозяине не поведал. Можно, конечно, было порыскать по базам и узнать хотя бы анкетные данные, но смысла Ян не видел. Больше эта проблема мысли молодого человека не занимала. *** Что именно пишут в таких случаях, Дима не знал. Поэтому ограничился нейтральным “Привет”. Нежданчик первый – личка пользователя с ником Не Святой заблокирована, и Диме пришлось стучаться в “друзья”. Несмотря на то что пользователь был в сети, ответ он соблаговолил дать не сразу. И тот был неутешителен – отказ. Проклиная логику Не Святого, Дима рискнул оставить недовольный комментарий под объявлением: “Личка заблокирована”. Через десять минут: “Уже нет”. “Привет”. “Ну?” “Это мой номер”. “Доказательства”. “Регистрационное, что ли?” “Давай”. Через несколько минут Ян изучал весьма смазанное фото регистрационного свидетельства, в очередной раз подтвердив версию о том, что любой неудачник обладает гораздо более благозвучным именем, нежели он. Вот этому лоху повезло называться Дмитрием Васильевичем, а не каким-нибудь Даздрапермоном. “Откуда я знаю, что это твое?” Дима вздохнул и сфотографировал права. “Тебя кирпичом стукнули, прежде чем сфоткать?” Васнецов чертыхнулся: до него уже дошло, что этот придурок просто так – за спасибо – номер не отдаст. “Сколько?” “Не расплатишься”. “Да хер с тобой”. Дима выдохнул и понял, что ему предстоит увлекательная процедура получения нового комплекта. Сколько это займет – день, неделю, месяц? – во сколько ему обойдется езда без номеров – Васнецов не представлял. Но вариантов все равно не оставалось – надежда отделаться малой кровью сдохла. “Эй, истеричка!” – Не Святой снова активизировался. – “Мне нах не сдались твои номерные знаки. Нужны – забирай”. “Ага, вот так просто. Взял и поверил”. – Дима не стал озвучивать свои мысли, ограничившись нейтральным: “Как и где?” “Я сегодня поздно. Номер дома лежит. Подгребай к двенадцати на Лесную. Телефон свой скажи – наберу”. “Сколько?” Вместо ответа был смайлик и ничего более. *** Улица Лесная большой протяженностью не обладала, и Дима остановился от греха подальше на задворках около второго дома. Дом был с претензией если не на элитарность, то на повышенный комфорт. И лифт, мелькнуло в Диминой голове, наверняка не общественный туалет, а лифт. Дима поглядывал на телефон, отчаянно зевая. Свежему воздуху было явно недостаточно приоткрытого окна, чтобы полностью заполнить собой салон, зато комарам – более чем. – А ты пунктуальный, – раздался голос справа, и Дима узрел смутно знакомый силуэт. Синяя в белую полоску футболка, тех же цветов шлем и велосипед. Тот самый хам с перекрестка. Тогда его лица Дима не разглядел, да и сейчас, хоть и находился вблизи, не видел – только та же усмешка кривила губы велосипедного пижона. – Погоди, сейчас вынесу твое гнутое хозяйство. Парень скрылся в подъезде дома напротив и уже через несколько минут вышел, держа в руках номер, при виде которого Димины сердце и кошелек возликовали. – На шурупы привинти, – с таким напутствием велосипедист протянул жестянку и, игнорируя рукопожатие, снова исчез. Офигевая от внезапно привалившего счастья и сочетания несочетаемого в одном человеке, Дима в эйфории порулил домой и был пойман бдительными сотрудниками ДПС в третий раз... *М. Блантер, М. Исаковский. Летят перелетные птицы.