***
Чадящая свечка была единственным источником света в маленькой, заставленной мебелью комнатке. За столом сидели двое, оба молчаливые, сгорбившиеся будто бы под тяжёлым весом. Оба же смотрели на пляшущее на фитильке пламя, избегая при этом встречаться друг с другом взглядами. Эйна сидела на колченогом стуле и тихонько хлюпала покрасневшим носом. Слёзы высохли, оставив лишь опухшие веки, резко подчёркивающие тёмные мешки под глазами от недосыпа. И без того по-детски большие глаза казались ещё больше, занимая собой пол-лица, ярко-рыжие волосы были всклокочены, а небрежно надетое поверх ночной рубашки платье всё сбилось и сползло с одного плеча. Персиковая обычно кожа побледнела, из-за чего веснушки ярче выступили на лице. На столе перед ней лежало распоряжение на отпускные, заверенное яркой восковой печатью, и кожаный мешочек, туго набитый оренами. Мешочек был большой и вмещал не одно месячное жалование, положенное ей по контракту. То было жалование её сестры, занимавшей весьма солидную должность в наёмничьей армии Марии-Луизы Ла Валетт, торжественно врученное Эйне, растерявшейся и напуганной, вместе с соболезнованиями. Элис и раньше, бывало, пропадала на несколько дней, а то и недель или месяцев, по долгу службы. Будучи любимицей баронессы, пользуясь её особым расположением, она часто отлучалась с поручениями. В чём именно они заключались, Элис, натура скрытная и молчаливая, никогда не распространялась, но из слухов Эйна знала, что последние пару месяцев сестра усердно искала людей по деревням, недовольных правлением Фольтеста. Таковых находилось немало, армия под командованием молодого барона росла, а Элис всё реже ночевала дома. Эту неделю сестра была не выездная, но Эйна не сильно удивилась, когда пару дней назад та не пришла ночевать. Весть о том, что старшая пропала без вести, застала её врасплох, когда Эйна собирала на поднос фарфоровый сервизик для баронессы и её почётного гостя. За разбитый сервиз её не ругали, равно как и не вычли его стоимость из жалования. Мария-Луиза в тот день была на редкость немногословна. И вот сейчас, напротив, через стол, сидел молодой барон Ариан Ла Валетт, самолично принёсший распоряжение, заверенное матерью, хотя всем, что касалось замковой прислуги, заведовала обычно старая строгая экономка. Отпускные Эйне были не положены ещё полгода, так как совсем недавно она уже потратила две недели выходных, чтобы съездить на ярмарку в Новиград. Наконец, Ариан громко вздохнул, откашлялся, нарушая устоявшуюся тишину, повертел в руках свёрток из пёстрой ткани и, отодвинув в сторону свечу, неохотно выложил его на стол. - Это всё, что моим людям удалось найти, - начал он без предисловий. – Там же на месте обнаружился мёртвый утопец. Больше ничего не было. Свёрток при ближайшем рассмотрении оказался платком, вышитым Эйной для старшей сестры по случаю её повышения. Платок этот был Элис любим, она всегда повязывала его на бёдра поверх кольчужной рубашки и накидки. В него был бережно завёрнут кинжал, что Эйна привезла с ярмарки. Элис предпочитала охотничьи ножи с широким лезвием и тяжёлой рукояткой, но подарок на пояс прикрепила незамедлительно. Огорчать младшую сестру она не любила. - А меч? – шмыгнув носом, спросила Эйна. – Меч из гномьей стали, выкованный мастерами Махакама? Элис ни за чтобы не рассталась с этим мечом! Она же любила его больше всего на свете. Всегда носила его чистым-чистым, точила до бритвенной остроты. Даже во сне клала его рядом с кроватью. Где же меч? - Больше всего на свете она любит не меч, - покачал головой Ариан. – Не было меча. И тела… не было. Мы не нашли её ни ниже по течению, ни на берегу, ни в подлеске. Крови и той было не так много, но в этом как раз удивительного мало. Большую часть забрала река. Эйна уронила голову на руки. Не верилось, что старшая сестра, вечно такая упрямая и несгибаемая, могла с чем-то не справиться. Нет, такое было просто невозможно. Элис была умелым воином, пережила много сражений, обладала острым умом и не чуралась хитрости. Если бой был неравным, она наверняка нашла бы способ его избежать. Сестра была не из тех, кто бездумно лезет в драку. Кажется, те же мысли посетили и Ариана, потому как он продолжил: - Вот что странно: кровь впиталась в землю лишь в одном месте, больше никаких следов. Она будто исчезла, просто испарилась. При всём уважении к мастерству твоей сестры, Элис точно не умеет телепортироваться, как маг какой-нибудь. Что-то здесь нечисто. Вся эта история с самого начала была мутной. Всё пошло наперекосяк с тех пор, как моя мать приняла этого… Ну да не будем об этом. Я уже распорядился выслать гончие листы во все города и фактории ниже вдоль Понтара. Подёргал по старым связям, но сильно надеяться на них не стоит. Большего я сделать не могу, покуда здесь распоряжается моя мать, вернее, не могу действовать открыто. Покинуть замок я тоже не могу, неизвестно, когда начнётся осада – через месяц или через пару недель. - Я понимаю, к чему вы клоните, господин. Эйна утёрла нос рукавом, поправила платье на плече и затянула, наконец, шнуровку. В иное другое время она бы сильно смутилась, представ перед мужчиной в таком виде, но сейчас девушка ничего вокруг не замечала. Она не верила в то, что сестра мертва, чувствовала это и при всём желании не смогла бы объяснить, откуда бралась эта уверенность. Но ей и не нужно было объяснять. Барон тоже чувствовал. Эйна, по правде, сомневалась в глубине его чувств к старшей сестре и не особо верила гулявшим по замку слухам, потому как Элис всё отрицала, а поводов не верить сестре у неё не было. Но сейчас, глядя в блестящие в свете свечи, решительные глаза Ариана, она готова была поверить во все до единого. - Не могу это так оставить. Я обязана Элис всем, она заменила мне мать, которую я никогда не знала. Отправлюсь завтра. Скажу, что хочу навестить деревню, в которой мы раньше жили, и мою старую няню. Ариан кивнул, побарабанил по столу пальцами. - Прости, что тебе приходится это делать. Элис мне голову оторвёт, когда узнает, что я отпустил её любимую сестру одну. Потому я не отпущу. С тобой отправиться Веснушка. Он хороший боец, к тому же в силу определённых…обстоятельств к женщинам весьма равнодушен. Но ты ему нравишься, особенно твои яблочные пироги, что Элис таскает солдатам. Думаю, ни у кого не возникнет вопросов, если он надумает сопровождать тебя в дороге. Эйна кивнула. Она была молодой, но не глупой. Много всего слышала от других служанок о солдатне и об их бесцеремонности, особенно по отношению к хорошенькой девушке. Её не трогали, потому как солдаты Элис боялись. Конюха, пытавшегося зажать Эйну за конюшней, она выволокла на середину двора, перегнула через колено и хорошенько отхлестала вожжами по голой заднице. Тех немногих, что пожелали защитить мужскую честь и достоинство, она тут же вызвала на поединок, надолго отбив охоту дерзить начальству только потому, что оно женского полу. Сейчас Элис рядом не было. Оставалось надеяться на покровительство Ариана. - Я пришлю тебе утром записку, - Ариан поднялся, поправил меч на поясе и кивнул в знак прощания. Эйна проводила его, заперла дверь и кинулась собирать вещи, необходимые для долгого путешествия, не имея ни малейшего понятия, что на самом деле ей могло пригодиться.***
Лаки хотелось выть, кричать в голос, делать хоть что-то, но она не могла. Она злилась на себя за то, что не такая как все, на мать, которая выпихнула её в этот вонючий, прогнивший под самый корень мир с такими же отвратительными людьми, рожи которых ей приходилось видеть каждый проклятый день. На своего брата Гвиона, который ненавидел её за сам факт её существования, казалось, даже больше любого dh`oine. Она забилась в самый угол коморки, называемой её комнатой, хотя это место было больше похоже на чулан для хранения мётел и швабр. В другом углу лежала смятая подстилка, набитая сеном, и старый, поеденный молью плед. На стуле с отломанной спинкой, заменявшем ей одновременно тумбу и стол, стояла жестяная кружка с протухшей водой, такая же миска с нетронутыми засохшими хлебом и сыром, и давно сгоревшая до основания свечка. Эльфка слушала спокойный голос брата и тряслась от беззвучных рыданий, до синяков вцепившись пальцами в свои коленки. Долгое время Лаки мирилась со своим существованием. Терпела побои брата, радовалась кратким моментам, когда Гвион находился в хорошем расположении духа и брал её с собой на охоту. Он мечтал, как и многие молодые эльфы, вступить в ряды скоя`таэлей и вместе с ними биться против людей, мстить за то, какое жалкое существование их народ был вынужден нести. Лаки нравилось слушать его рассказы о величественном прошлом эльфов и об их нынешних заслугах на военном поприще. Глаза брата фанатично горели, а ей это служило одним из немногочисленных развлечений. За которым, впрочем, часто следовали новые оскорбления и пара тумаков. Жили они очень бедно, за тушки, приносимые братом с охоты, деревенские платили мало и неохотно. От того только и считались с ним, что Гвион неплохо владел саблей, оставшейся от отца, и как все эльфы прекрасно стрелял из лука. Лаки по наказу брата и вовсе дома не покидала, занимаясь хозяйством, и лишь изредка выбиралась с ним в лес. Она тоже была причиной, по которой эльф не мог уйти к партизанам. Гвион стыдился сестры и очень боялся того, что кто-то из почитаемых им эльфов узнает о её существовании. Он бы оставил её, да только Лаки, несмотря ни на что, брата любила, потому как никого иного у неё не было, и обязательно последовала бы за ним. Тем больнее был удар, когда утром эльфка узнала о сделке брата с проезжим купцом, как выяснилось - работорговцем, по воле злого случая увидавшего её намедни в лесу. Лаки была немой, но никак не глухой, и ей отлично было слышно всё, о чём говорилось за тонкой стеной её коморки. Она не знала, должно ли ей льстить то, что её жалкую эльфячью тушу оценили в пятьсот оренов, но была твёрдо уверенна, что первому вошедшему в единственный её уголок выцарапает глаза, но прежде запустит в голову этой самой жестяной кружкой. Послышались шаги. Лаки тут же вцепилась в кружку, как в последнюю надежду, сжалась вся, как пружина, только два разноцветных глаза гневно блестели из темноты угла. Вшивая тряпка, заменявшая дверь, жалобно затрещала, повинуясь чужой силе и срываясь вниз. В комнату боком и полусогнутый, втиснулся огромный человек, переплюнувший даже местного кузнеца, с широченными плечами и будто надутыми мышцами. Следом за ним с важным видом семенил полный, с неопределённой фигурой, человечек в лиловой беретке с длинным птичьим пером и такого же цвета богатом кафтане, подпоясанным платком с золотой и серебряной вышивкой. Он был ниже первого вдвое, но держал голову высоко поднятой, выставляя на обозрение второй подбородок, и держал себя так, будто всё здесь, даже пыль, принадлежит ему и только ему. Заметив сжавшуюся в углу эльфку, огромный человек было двинулся в её сторону, но был остановлен небрежным жестом. - Не стоит,- голос у лилового берета оказался наипротивнейшим, так как говорил он чуть ли ни фальцетом.- Я уверен, что она будет умной девочкой и пойдёт с нами по собственной воле. В тот же момент в него полетела жестяная кружка, от которой с виду совершенно неповоротливый человек с лёгкостью увернулся, видимо, был богатый опыт. Другой, более ничем не сдерживаемый, одним шагом пересёк каморку и схватил Лаки за грязные волосы, не преминув плюнуть её в лицо. Лаки с отразившимися на лице отвращением, гневом и болью, смахнула плевок с щеки и вцепилась отросшими ногтями в руку обидчика. Человек ругнулся и попытался схватить её второй рукой, но та тут же оказалась в мертвой хватке маленьких, но острых зубок. Ругательства стали изощрённее, и человек со всей силы саданул эльфку о стену, надолго её оглушив. - Бери эту, и уходим,- небрежно бросил лиловый берет, отряхивая свою одежду от несуществующей пыли. С самым важным видом он первым покинул коморку, а потом и ветхий домишко, остановившись лишь для того, чтобы швырнуть эльфу мешочек с оренами, отсчитанными его казначеем. Взвалив девчонку на плечо, спутник последовал за ним, плюнув оставшемуся эльфу под ноги. Крестьяне провожали странных людей любопытными взглядами, но подойти никто не решался, а вмешаться и вовсе не приходило никому в голову. Лишь местная детвора заливалась смехом и сыпала оскорблениями в сторону оглушённой болью и беспомощностью эльфки. Её связали по рукам и ногам, а в рот сунули какую-то вонючую тряпку. Какое-то время Лаки ещё дёргалась, пытаясь вырваться и одновременно пнуть обидчика, устроившегося с ней в телеге в то время, как богатый купец ехал чуть впереди на породистом жеребце в окружении не менее массивных охранников. Тем тоще и хилее выглядел на их фоне казначей, сидевший на луке повозки и подгоняющий кобылу хлёсткими ударами плети. Верёвки сильно натирали кожу, во рту был отвратительный до тошноты привкус, но хуже всего было от взгляда на постепенно тающую позади деревню. Когда они остановились на ночлег, никто и не подумал кормить Лаки. В дороге к ним присоединилось ещё несколько обозов, вёзших таких же пленников, как и она. Из их разговора Лаки узнала, что не всех купили так, как её: кого-то просто выкрали, кого-то забрали за неуплату долгов. Одна людская женщина даже храбрилась тем, что её отец долго бежал следом за повозкой, и что скоро он её найдёт и освободит, тем больнее было Лаки осознавать, что её собственный брат продал её, как дворняжку, даже не торгуясь. Стражник, охранявший пленников, проболтался, что их везут в порт. Лаки совсем отчаялась, ведь плавать она не умела. Оставался единственный шанс, сбежать сегодняшней ночью, когда все уснут. Дождавшись, когда со стороны стражника послышится храп, эльфка напряглась, согнулась в три погибели, проводя руки под ногами, а потом тихо, но быстро поползла прочь. Она не знала, на что ещё надеялась, но последние её веру и надежду на то, что в этом мире осталось хоть что-то хорошее, разрушил вопль той самой пленницы с рыцарем-отцом. На крик тут же прибежало несколько мужиков, среди которых был и её самый главный враг, оглушивший её дома. - Гляньте-ка, кто тут у нас, - ухмыляясь щербатым ртом, приторно-ласковым голосом пропел он. - Ты поступила очень-очень плохо, попытавшись сбежать от нас. Мы с ней со всей добротой, а она нам в душу плеваться, сука эльфская. Ну что, парни, покажем ей, как нужно обходиться с джентльменами. Ноги и руки ей развязали, но уйти она всё равно никуда не смогла. Её тут же скрутили в четыре руки, ещё две широко развели ей ноги. Лаки в отвращении дёрнулась, когда один из мужиков, спустив штаны, ткнул ей своей вонючей сарделькой прямо в щёку. Тут же она почувствовала, как в неё ввинчиваются два толстых пальца, принося с собой острую боль. - А ну прекратить!- послышался визг со стороны палаток. Там стоял запыхавшийся толстячок с масляным светильником в руках и в одной ночной рубашке.- Не сметь портить мне товар. - Так мы и не портим, господин-начальник,- весело отозвался тот, кто затеял весь этот бедлам.- Мы только покажем этой шлюхе её место и всё. Сверху по-свински заржали, продолжая тыкаться ей в лицо. Лаки отворачивалась, как могла, но кто-то, решив помочь своему товарищу, жёстко стиснул её подбородок, подставляя под тычки судорожно сжатые губы. - Прекратить, я сказал!- снова истерически взвизгнул купец.- Девственница – товар ещё более редкий, чем мозги у вашего племени. Не сметь её трогать! Мужики оторопело уставились на дёргающуюся эльфку. Редко какая баба дотягивала девственной хотя бы до шестнадцати. Хотя по внешности эльфов было сложно судить об их возрасте. Тычки прекратились, с начальником спорить никто не смел. Её снова связали, на этот раз так, что она собственных рук и ног не чувствовала и так и бросили с задранной кверху юбкой и разорванными подштанниками. Купец проводил взглядом ржущих людей, пнул храпящего стражника и, подойдя к валявшейся на земле эльфке, с отвращением дёрнул вниз подол. На земле ей запросто могло всё там протянуть, а уж больную её точно никто не возьмёт, даже за дёшево. На следующее утро солдаты отлично развлеклись во время кормёжки пленников. Они не удосужились поставить хотя бы миски, швыряя еду – если это можно было назвать едой – прямо на землю. Люди и нелюди были настолько изморены голодом, что с жадностью набросились на еду, подбирая её с земли, как паршивые шавки. Лаки скривилась, но выбора у неё не было. Она принялась так же, как и все, есть с земли, стараясь не задевать пыльные куски, чем заработала смех и овации со стороны своих ночных насильников. В неё тут же полетели кости и объедки. Купец на этот раз не вмешивался, так как его волновала исключительно физическая сохранность товара, но никак не душевная. Дня через три они прибыли в порт. Здесь сильно воняло рыбой, тиной и отбросами, потом и немытыми телами. У причала стоял большой величественный корабль, с украшенной изображением русалки кормой. По трапу тянулась вереница из людей и нелюдей, у мостков было брошено множество телег, на которых, видимо, и привезли других пленников. Вскоре и их небольшая группка присоединилась к процессии. Лаки оказалась в тёмном удушливом трюме, где воняло нечистотами, болезнью и смертью. Отовсюду раздавались рыдания, кашель и стоны, звон цепей и крики. Забившись в самый дальний угол, она затравленно озиралась по сторонам. Несколько раз на неё пытались наползти мужики, но после того, как солдаты убили одного такого прямо на ней, к ней больше не приставали. Время в этом месте тянулось, как смола: никто не знал, день сейчас или уже вечереет. Лишь иногда в трюм спускались вооружённые до зубов люди и забирали нескольких пленников, уже никогда не возвращающихся назад. Стражники были плохим знамением. Никто не знал, кого заберут следующим. Многие пытались прятаться, но их всё равно находили. С больными же быстро расправлялись на месте – никому было не нужно, чтобы одна полудохлая крыса заразила весь товар. Куда девали трупы потом, тоже никто не знал, но один юноша предположил, что их скидывают в воду. Тогда он решил притвориться мёртвым, и, как только его выкинут за борт, уплыть подальше от проклятого корабля. На следующий день после того, как стражники забрали предполагаемый труп, всех без исключения пленников вывели из трюма на борт корабля. Прикованный к мачте вниз головой висел тот самый юноша. Руки его были прибиты какой-то железкой. По бокам стояли ухмыляющиеся солдаты, поигрывая в руках плетями с железными наконечниками. У их ног стояла бадейка с водой, в которую на глазах у пленников высыпали килограммовый мешок соли. - Если у кого-то есть иллюзии, что со мной можно играть,- разнёсся над палубой визгливый голос купца,- лучше сразу засуньте их себе поглубже в задницу. Вот что ждёт любого, решившего, что он умнее меня. Солдаты ухмыльнулись ещё отвратительнее, юноша завопил и задёргался под ударами плетей. Длилось это долго, пленников не отпускали, пока тот не издох, а тело его не превратилось в кровавый отвратительный кусок мяса. Больше никто не рисковал сбегать, даже прятаться больше не пробовали, покорно приняв свою судьбу. Лаки знала, что рано или поздно этот момент настанет, но всё же оказалась не готова. Однажды солдат, спустившись в трюм, подошёл к ней стремительным шагом и, схватив за волосы, поволок наружу. Свет обжог глаза после долгого нахождения в темноте. Ослеплённая, Лаки прекратила какое-либо сопротивление, и мужчина без всяких усилий протащил её через весь корабль. Ей кое-как обтёрли лицо мокрой тряпкой, волосы завязали в узел на затылке, чтобы не так бросались в глаза, и отвели к другим пленникам на пристани. Народу здесь было совсем немного: только наёмники с корабля, да пара-тройка подмастерьев в нелепых грязных чепцах, не особо обременённых одеждой. Людей на продажу вывели немного. Портовый городок, стены которого виднелись совсем недалеко, был небольшим, потенциальных покупателей здесь было мало, и если бы не комендант Лоредо, на которого, не жалея слов, бранились наёмники, они и вовсе бы тут не стояли. Впрочем, у лилового берета на этот город были свои планы. - За тебя мне здесь хорошо заплатят,- ухмыльнулся купец, проведя толстыми пальцами по щеке Лаки, скривившейся от омерзения.- Можно было бы продать тебя и в Каэдвене, но там такой товар погуще водится, нежели в этой дыре. Всех пленников связали общей верёвкой и длинной вереницей повели к городу. По бокам выстроилось по двое наёмников, лиловый берет возглавлял процессию. Идти приходилось через лес, хотя это, скорее, был только подлесок: деревья здесь были относительно молодые, растительность вдоль дороги начисто срезана, кое-где оставались пеньки от срубленных деревьев. Когда они проходили мимо пологого склона небольшого холма, в листве закричала какая-то птица. Лаки не знала никаких птиц, кроме кур и ворон, в изобилии водившихся в её деревне. Но пение ей понравилось: мелодичный свист переходил на отрывистый стрёкот, потом было щёлканье и снова свист. Вдруг раздался жуткий свист, от которого у Лаки заболело правое ухо. Она потёрлась им о плечо и даже почти не удивилась, когда в дерево перед одним из конвоиров врезалась стрела. Во время охоты она часто слышала этот звук всякий раз, когда брат спускал стрелу с тетивы. Только тот был мягче, да и стрелы у брата были совсем другие, с оперением из куриных перьев, а на этой было пёстрое и перья длиннее. Ещё один свист, но на этот раз один из наёмников, тот самый, что стал её злейшим врагом, падает в дорожную пыль, хрипя и булькая простреленным горлом. - Белки!- закричали откуда-то сзади. - Бежим,- вторил ему другой голос. Плеть хлестнула в спину, подгоняя. И хозяева, и пленники помчались, что есть духу. Лаки не поняла, что их так сильно напугало. В рощице, что росла рядом с её деревней, она часто видела белок, но уж они никак не могли стрелять из лука. И тут она вспомнила сияющие глаза брата, когда тот с упоением рассказывал о эльфах-мятежниках, скоя`таэлях, скрывающихся в лесах и мстящих всем dh`oine за унижение эльфского народа. Долго думать она не стала. Резко остановившись, Лаки дёрнула на себя общую верёвку. Её сил вряд ли хватило бы, чтобы повалить всю толпу, но тут на неё наткнулись те, что бежали сзади. Некоторые попадали, всех остальных к земле пригнула верёвка. Вся процессия вынуждена была остановиться, и, пока поднимали пленников, успело умереть больше половины солдат. Вместе с ними погибла и часть рабов, но Лаки не жалела о своём поступке. «Все вокруг – враги», - подумала она, глядя на мёртвую женщину с закатившимися глазами. Если её отец ещё не оставил надежды отбить свою дочь, ему предстояло найти только её труп. Их заметно поредевшая группка уже почти добежала до городских стен и главных ворот, но неожиданно свернула направо, за кусты орешника, в обилии росшего у стен. Мимо них пробежало несколько стражников с арбалетами наперевес. Поднялся шум и крики. Прежде, чем кусты скрыли ей обзор, Лаки заметила в тени деревьев размытую тень и два сверкнувших янтарных глаза. Они ещё некоторое время крались вдоль забора. Лиловый берет весь обливался потом и каждую минуту обтирал свой лоб кружевным платочком. Он был бледен лицом и до сих пор не мог отдышаться – бег по пересечённой местности дался ему нелегко. Лаки скромно злорадствовала, ведь у неё даже дыхание не сбилось. Наконец, купец вскинул руку, заставив всю процессию остановиться. Похлопав себя по карманам, он вытащил небольшой ключик и отпер невысокую дверцу, вырезанную в стене. Они попали на задний двор двухэтажного здания. Пересчитались. Из охранников выжило четыре человека, невольников немногим больше. Трупы, что всё ещё оставались в общей связке, выкинули за забор, остальной товар спустили по узкой лесенке в душный полутёмный подвал. Здесь горело несколько факелов и свечек, но света они давали ровно столько, чтобы разглядеть силуэты толпящихся тут людей. Воняло потом, рыбой и каким-то мерзко сладким и в то же время резковатым ароматом. Товар завели на небольшой подиум, всего в ладонь от пола, и взгляды всех присутствующих тут же обратились на них. Лаки схватили грубые руки, отвязали от общей связки, и с силой сдёрнули вниз, толкнули в тёмный угол, где она, не удержав равновесия, врезалась в лиловый берет. Купец весь побагровел от гнева, до боли вцепился пальцами в худое плечо, притискивая ещё ближе. В нос ударил резкий и горький запах духов, эльфка поморщилась, отворачиваясь от потного лица. - Ты, сука, дорого мне за это заплатишь, - зашипел берет, как следует её тряхнув. – Все вы эльфы – отбросы общества и место вам одно. Ты, дрянь, будешь моим щедрым подарком достопочтимому коменданту Флотзама. Лоредо любит таких смазливеньких. А когда он с тобой натрахается, его с удовольствием поддержит личная дружина, а затем и вся гвардия. О, ты ещё очень пожалеешь, что не подохла. На такую падаль даже белки стрел пожалели. Берет смачно харкнул эльфке под ноги и швырнул её в руки одного из охранников. К Лоредо им надлежало идти только к вечеру, раньше комендант не принимал. Лаки отвели чуть в сторону от помоста и из рук не отпускали, отгоняя всех любопытствующих. Подвал был полон народу. В противоположном углу организовали кулачные бои, кметы, приезжие купцы и солдатня наперебой выкрикивали ставки, подзуживали каждый своего и чуть ли сами не лезли в драку, когда их выгодное вложение начинало сдавать свои позиции. Неподалёку резались в кости, деревянный стол то и дело дрожал под хлопками тяжёлых рук. Среди всей этой толпы особенно выделялась стайка женщин в откровенных нарядах. Все, как одна, носили кокетливые широкополые шляпки, имели вызывающе яркий макияж и не упускали случая шлёпнуть проходивших мимо мужчин по заднице. Несколько таких же женщин были рассеяны по помещению, заигрывая с предполагаемыми клиентами. В их принадлежности к определённой, весьма востребованной профессии сомневаться не приходилось. Внезапно, Лаки встретилась взглядом с одной из них. Женщина была явно старше своих подруг, взгляд у неё был цепкий и оценивающий, все движения были как будто бы случайными, но наполненными грацией, как у какой-нибудь графини. Подмигнув эльфке, дама двинулась к подиуму, плавно покачивая бёдрами, приковывая внимание всех ближайших мужчин. Остановившись напротив Лаки и прямо встретив её взгляд, женщина бросила куда-то в сторону: - Сколько за эту? - Не продаётся, - фыркнул купец, осматривая мадам похотливым взглядом. – Подарок нашему любимому и многоуважаемому коменданту Бернарду Лоредо. Мадам, обратив всё своё внимание на мужчину, кокетливо опустила ресницы и прикрыла лицо веером. Слегка сменив положение, она оказалась в самом выгодном для него ракурсе, демонстрируя все свои прелести. Природа одарила женщину весьма щедро, чего лиловый берет ни коем образом не упустил из виду. - Наш комендант вряд ли сможет оценить такой чудесный подарок по достоинству. Может, мы сможем договориться? Я люблю подарки, и особенно люблю за них долго и умело благодарить. На лице берета отразилась тяжёлая дилемма, выраженная в пробороздивших большой лоб глубоких складках. Он не был готов дать эльфке так легко отделаться после того, что она устроила, но мадам располагала несколькими весомыми аргументами. - Боюсь, я вынужден буду отказать в вашей просьбе. Эта эльфка принесла мне весомые убытки и должна понести соответствующее наказание. Мадам расправила плечи. На секунду Лаки показалось, что её объёмная грудь выпрыгнет из лифа платья прямо в алчущие руки купца, но ткань удержалась. - Тогда позвольте сделать подарок вам, скажем, в полторы тысячи крон? Исключительно в знак моего к вам особого расположения. И, разумеется, вы и ваши спутники будете желанными гостями в моём скромном заведении. Девочки очень обрадуются, если вы уделите им немного свободного времени в своём плотном графике. К тому же нет лучшего наказания для гордыни, чем нужда дарить свои ласки обычному кмету. Берет расплылся в широкой улыбке и кивнул, подтверждая сделку. Тугой кошель незаметно перекочевал из женских ручек в мужскую потную ладонь, на шею Лаки накинули верёвку, конец которой торжественно вручили мадам. - В знак моего к вам особого расположения, - мужчина насмешливо приподнял лиловый берет, сверкнув блестящей лысиной в свете факелов, и отошёл к другому потенциальному покупателю. - Идём, девочка, нам тут больше нечего делать, - мадам несильно потянула её за собой. Лаки не стала сопротивляться, понимая, какой глупостью будет делать это сейчас. Благодарности к женщине она не испытывала, только порадовалась, что судьба предоставляет ей новую возможность сбежать. Или, в крайнем случае, добраться до какого-нибудь острого предмета и вскрыть себе горло. Было страшно, но представлять себя, раздвигающей ноги перед кметами за горсть монет, было ещё страшнее. - Меня звать Гарвеной. Не волнуйся, лапа, я тебя не обижу. А вот и мои малышки. Уверена, вы довольно скоро подружитесь. Лаки вся сжалась под масляными взглядами женщин. По позвоночнику пробежала волна отвращения вперемешку с холодным липким страхом. Ей совершенно не хотелось представлять, что ждёт её в дальнейшем.