Завтра.

По сути дела, это было провальной идеей с самого начала, с самого гребанного начала. Придти к ней и сказать, что меня год не будет? Прости, милая, любимая, мне пора куда-нибудь? Пора, черт подери, валить из этого города на море, где в любом переулке пахнет лиловой сиренью и переливающейся рыбьей чешуей? Что поезд наш ушел и что оставшийся год, когда мы могли быть вместе, я еду в другую страну, в другое место? Да это не главное! Что я еду туда, где нет твоих теплых рук и горячих взглядов? Это было чертовски провальной идеей. Ты посмотрела на меня с горечью, с жалостью, с еле заметным презрением, улыбнулась так горько-горько, а потом сказала, тихонько так, еле слышно, что езжай, мол, езжай. Тут тебя ничего не держит. Я люблю тебя и ради тебя подожду. Подожду. А ты езжай. Куда там, на учебу, к новым людям, к новым впечатлениям? Ты приподняла бровь и со злостью вытолкнула из своих красивых губ: "Тебя же тут ничего не держит.." и захлопнула дверь. А я стояла, давилась словами, как я люблю тебя, как мне будет тебя не хватать и прочими отговорками, только вот дверь не имеет ни ушей, ни глаз, чтобы услышать мои слова и передать тебе. Я опустила руки, потом голову, а потом развернулась и ушла. А что еще оставалось делать? Стоять и испепелять глазами твою дверь? Стучать, кричать, до тех пор, пока бы ты не вышла? Время и так уже ушло. Ведь это изначально было плохой идеей.

***

Ты красива. Ты красива настолько, что каждый раз, когда я тебя вижу, у меня застывает сердце, а потом проваливается вниз, как на чертовых американских горках. Каждый гребанный раз. Твои темные глаза, непонятного цвета, живые каштановые волосы, которые так приятно пахнут и которые еще более приятны на ощупь, твоя мягкая кожа, все это заставляет сердце работать в усиленном режиме, словно как мотор на разгоне. Тук-тук. Каждый стук этой мышцы воспевает мою любовь к тебе. Полгода. Мы живем так полгода. У меня есть ты, я это знаю. У меня есть ты, там, далеко, где солнце встает позже нашего, где оно светит не так ярко, где оно не жжет кожу. Я знаю что там, в морозном городе, у меня есть ты. А у тебя есть я. Все так же бесконечно влюбленная в тебя девчонка. Я лежу на кровати в душной комнате, под потолком витает еле уловимый запах сладкой сирени, обволакивающий каждую мою клеточку в яркие воспоминания о жаркой и чертовски маленькой квартирке, где ты ходила в коротких шортах и тонкой майке. В воспоминания о твоих мягких и полных губах, поддающихся моему напору. Я тону в них. В воспоминаниях. Захлебываюсь. Я ненавижу тебя. И так чертовски люблю. Я вспоминаю твои руки, как они касались меня – нежно, словно ты боялась, что от каждого прикосновения моя белая кожа растает в сиреневом запахе, кружащем голову. Я касаюсь себя так же, но это не приносит тех же ощущений. Сиреневый запах тает в рассветных лучах и оставляет ни с чем.

***

Полгода. Я выдерживаю расстояние только полгода. И через полгода, стоя на твоем пороге, я думаю только о том, нет ли у тебя любовника, чуть лучше, чем я, чуть умнее и чуть веселее. Который смог бы вытеснить меня из твоей жизни. И это кажется мне таким абсурдом. И это кажется настолько возможным. И это кажется горькой правдой. Ты открываешь дверь, заспанная, в тонкой маечке и шортах. И за твоей спиной никого нет. Твои волосы всклокочены, твое лицо опухшее ото сна. Ты смотришь, словно не веришь, что уже проснулась. – Я люблю тебя, – все, на что я была способна. Ты переступаешь через порог, щипаешь себя за руку, прикасаешься рукой к моему лицу. Переводишь ладонь на волосы, гладишь, ласкаешь, еще не веря, что это все правда. И я не понимаю, как все переходит в то, что ты целуешь меня, жадно, сталкиваясь зубами, прикусывая мои губы, постанывая. Ты виснешь на моей шее, прижимаешься всем телом, словно пытаешься раствориться во мне без остатка. И я готова принять тебя всем своим телом. – Полгода, - говоришь ты, оторвавшись, - чертовых полгода! - Я люблю тебя. - Полгода. - Я люблю тебя. - Полгода...