Как в зеркале

Через приоткрытую дверь мне видно, как я трахаюсь с Чарльзом. Нет, пожалуй, здесь подойдет «занимаюсь любовью». Я и не знал, как, оказывается, Чарльз красиво отдается. Самозабвенно. Выгибается, подставляется, мнет руками мои плечи и толкает пятками в поясницу. Возбужденный, открытый. Несдержанный. Мой… даже сейчас. Смотреть на себя со стороны странно. Это как в зеркале, или… Так происходит: я не успеваю подумать, а отражение уже выполняет действия. Придержи ему колени. Приподними поясницу. Убери с лица волосы. Смени угол, ему неудобно. Давай сильнее, давай же, мать твою, давай, давай… хорошо, черт… Когда они кончают, я едва стою, опираясь на стену рядом с дверью, мокрый от пота. Разумеется, я не кончил. Нет, не так. Я идиот, что не кончил, потому что мог бы воспользоваться моментом. А теперь смотрю, как я иду к двери, и до звона в голове хочу оказаться там, рядом с Чарльзом. Искушение слишком велико. Он ведь не заметит разницы… Шагаю навстречу своему двойнику, чтобы сменить его, но он хватает меня за плечо и красноречиво показывает на ванную. Ну давай поговорим. - Ты что удумал? – шипит он. Выглядит так, словно мое отражение в зеркале на меня разозлилось. Довольно забавно. - Я знаю! Я только… - Терпи до завтра. Или мне тебе… - Лучше отсоси. Мы смотримся друг в друга и одинаково ухмыляемся. У него на плечах красные следы от пальцев Чарльза. В горле встает ком. Уже не смешно. - Попробуй сам вот так постоять и… - Он устал. - Посмотрим. А вот так я на себя и в зеркало смотрю иногда, ни разу не испугался правда. Он лезет под душ, я не могу удержаться и смотрю, как он моется. Мне кажется, что ему неловко. Раздеваюсь догола, и перед тем, как вылезти из ванной, он окатывает меня водой. Чтобы Чарльз думал, что в душе был я. Вот и договорились. Отдаю ему шлем и иду в спальню. Мне не нужно оглядываться, чтобы знать: он идет следом. Теперь он будет стоять и смотреть. Чарльз дремлет, раскинувшись на измятой простыне. Разглядываю его, отмечая следы того, что он был с другим: припухшие искусанные губы, алое пятно на шее, покрасневшие соски, сперма на животе. Как будто я застал его после ухода любовника, и его тело еще помнит чужие ласки. Мне хочется его ударить, взять грубо – и я пугаюсь настолько, что на смену гневу приходит нежность. Он же не виноват, это я несдержан и нечестен. Но провести ночь в своей спальне, не побыв с ним – я даже подумать не могу о таком. Когда я целую его, мне кажется, мы месяц не виделись. Он податливый и разнеженный, он хочет спать, но я знаю, как его завести. Вылизываю его соски, они сейчас чувствительные, и достаточно касаться их кончиком языка, чтобы он задышал чаще. Не спеша спускаюсь ниже, слизываю его сперму с живота, беру в рот мягкий член и чувствую, как он отзывается на мои ласки. Чарльз приподнимается на локтях, щурится на меня, улыбается: знаю, ему приятно, что я хочу его снова. Знал бы ты, Чарльз, как сильно хочу… Он растянутый и скользкий от не-моей спермы, и где-то внутри меня передергивает от ревности, так что я вхожу в него слишком резко: он морщится и прикусывает губу, не делает замечания, но мне становится стыдно. А еще я думаю, как сейчас мое отражение за дверью сжимает кулаки и мучается от того, что я веду себя как скотина, а он не может вмешаться. - Прости, - шепчу я Чарльзу, - прости, прости. Сдерживаю себя, двигаюсь осторожно и ласкаю его рукой. Надолго меня все равно не хватает, и я кончаю в него с мыслью, что моя сперма теперь тоже в нем, что он принадлежит мне, что сейчас он – только мой. Остаюсь с ним, не могу выпустить из рук. Понимаю, что завтра придется спать одному, от этого еще сильнее хочется быть с ним сейчас. Вдыхаю его запах, вожу по коже губами… как в первую ночь. Кто знает, сколько еще нам так быть? Что будет, когда он узнает о нас? *** Еще один вечер нам с двойником удается договориться: я трахаюсь с Чарльзом, честно стараюсь не утомить его, чтобы хватило на второй заход. Дальше как по маслу. Иду в ванную, после душа надеваю шлем, а он идет в спальню. Мир и согласие. Не хочу смотреть на них, но все равно не выдерживаю: одеваюсь и иду следом. Прихожу как раз к минету. Чарльз растянулся у меня между ног, одна рука под поясницей, другая на члене. Вроде работает ртом, но в напряжении все тело: плечи, спина, задница, ноги – невыносимо хочется просто подойти и погладить, провести ладонями по бледной коже в веснушках, почувствовать, как дрожат под пальцами мышцы. Или же врезать со всей дури, отодрать так, чтобы ходить не смог… За то, что он делает это, как чертова шлюха, не со мной. Ну отлично, давай, вини во всем Чарльза. Зажмуриваюсь – не помогает. Так и вижу собственное искаженное наслаждением лицо и свои пальцы, стиснувшие в кулаке волосы Чарльза. И его голову между моих расставленных коленей. Ублюдок чертов. Я. Ладонь обжигает. Отдергиваю руку: ручка двери раскалилась докрасна и оплавилась, на ней вмятины от моих пальцев. Пытаюсь смотреть отстраненно, от души желаю, чтобы они побыстрее управились. Но нет: Чарльз постоянно отрывается, заглядывает мне в лицо, говорит что-то. Он всегда так делает, если сам больше не хочет – тянет, по нескольку раз доводит почти до оргазма и останавливается. Только сейчас для меня это настоящая пытка. Вдобавок тот я, который с Чарльзом, кладет ему руку на затылок и заставляет взять глубже, словно намеренно показывает: «Смотри, он мой». Может он и не специально, но от этой противоестественной ревности у меня внутри все переворачивается. Все противоестественно: и мои чувства, и эти двое… Вместо бешенства наступает опустошение. Кажется, даже колени подгибаются. Но я все равно стою, пока они не засыпают. Чарльз - сразу, а мой двойник еще долго вздыхает, все льнет к нему, как я сам вчера. Наконец затихает и он, повернувшись спиной к двери и обнимая Чарльза так, чтобы закрыть его от моих глаз. Смотрю на него и понимаю, что злость пропала. Выгорела в пепел, забивший гортань. Стыдно и жалко. Я – жалок. Пора нам это прекращать. Плетусь в спальню и валюсь на кровать, не раздеваясь. Думаю, что в шлеме не усну, но на лицо как подушку положили, тяжелую и душную. А потом уже утро. *** Пока могу дышать, пытаюсь с размаха приложить двойника затылком о стену – может, тогда он выпустит мое горло, сука, тварь, да что же я за мудак упертый… - Что за черт? – раздается от двери. И потом неуверенное: – Рейвен? Голос Чарльза действует на нас, как струя воды на сцепившихся псов – отпускаем друг друга и отшатываемся, насколько позволяет пространство ванной. Черт. Черт-черт-черт. Нет, не Рейвен. Не угадал. Хотя посмотрел бы я на того, кто бы догадался. Пытаемся отдышаться и молчим. Объяснить происходящее и так-то не просто, а уж в такой ситуации… Что сказать? «О, Чарльз, а мы тут как раз выясняли, кто из нас тебя больше любит, кто лучше трахается, и чья очередь к тебе сегодня идти». Но это он наверное и так слышал. Смотря сколько он вообще здесь. Судя по его хмурому и растерянному виду, довольно давно. - Что происходит? – он уже всерьез злится. В эти дни один из нас всегда в шлеме, чтобы Чарльз, вздумав искать меня своим даром, не был слишком удивлен. Сейчас шлем на мне, и вместо попытки что-то объяснить, я просто его снимаю. Если мысли не прочитает, то хоть общую картину увидит. Думаю, для начала достаточно. - Господи… - пораженно говорит он. Даже хмуриться забывает: – Эрик? Но как?.. Наперебой и невпопад рассказываем про Хэнка и его эксперимент, немного спонтанный и не совсем удачный. Чарльз во все глаза смотрит на нас, восхищенный и увлеченный, словно нашел невиданного мутанта. Я даже начинаю надеяться, что он забудет о той некрасивой сцене, которую здесь застал. Не тут-то было. - Эрик. А когда ты мне собирался это все рассказать? – он снова собран, щурится, и губы сжаты – плохой признак. – Или то, что я тут… слышал, было репетицией? Нет, не было. А зря. И просьба перепуганного Хэнка держать все в тайне нас не оправдывает. Да ничто не оправдывает. - Нет, Чарльз, - честно говорит мой двойник, на мгновение опережая меня. – Мы решали, кто из нас сегодня будет с тобой спать. - Первым, - заканчивает за него Чарльз. Ну конечно он все слышал. Не везет мне на чудеса. Кажется, он ждет, что мы все объясним, докажем, что он неправильно понял, и что все не так, как выглядит. Он ждет напрасно. Врать я не стану, и так все плохо. Чарльз так и стоит в дверях, переводит глаза с одного меня на другого. Молчание затягивается. - И вы все это время… - похоже, он только сейчас до конца все осознал. - Черт, Эрик, но это же под… - «подло», да, Чарльз, ты прав, – нечестно. Это нечестно, Эрик, - он смотрит на нас так беспомощно, словно поверить не может, как такое могло случиться с нами. – Я чувствую себя… - он снова запинается, подбирая слово. Использованным. Я знаю, Чарльз. Слово ему не нравится, он даже произносить его не хочет. Таким словам не место между нами. Поэтому он растерянно замолкает, словно давая нам возможность оправдаться. - Но это же я, Чарльз… - начинает мой двойник. - Как мы могли выбрать? - Ну почему? - Чарльз трет лицо руками. – Почему вообще нужно было выбирать, когда можно было просто сказать мне? Эрик? Неужели мы не смогли бы решить это… вместе? Мне нечего на это ответить. Не знаю, почему. Наверное, могли бы. Да, Чарльз, я урод. Мы с двойником переглядываемся. Если бы взглядом можно было убить, здесь было бы сейчас два одинаковых трупа. - Прекратите! Хватит, - сейчас он скажет, что разочарован. – Вам нечего делить. Я… ни одного из вас не хочу сейчас видеть. Я… - он делает неопределенный жест рукой, а потом говорит явно не то, что собирался: - Я поговорю с Хэнком. Может, вместе что-то придумаем. Не оставлять же тебя… так. Очень странное самоубийство получится, - он криво улыбается. Видеть его таким поникшим и расстроенным невыносимо. Он даже злиться не может. - Чарльз, послушай… - протягиваю к нему руку и делаю шаг, но он мягко отступает. - Не надо, Эрик. Не сейчас. Поговорим позже, хорошо? И… если я завтра застряну у Хэнка, - он кивает на меня, - возьми мой класс, я предупрежу детей. Еще пару секунд он смотрит на нас, вроде как хочет что-то сказать, но только качает головой и выходит. Желание выяснять отношения пропадает напрочь. Впервые мы с двойником проводим ночь вместе. Что ж… оказывается, мы можем сделать это, не набив друг другу морду. И не сказав ни слова. *** Чарльз стоит ко мне спиной, склонившись над перилами. Солнце печет ему затылок, а в глазах наверняка рябит от бликов на воде. Но он не обернулся, когда я подошел, хотя всегда знает заранее, кто к нему приближается. Может, задумался, а может, все еще не хочет видеть. Ничего. Не смертельно. Я окликаю его. Он вежливый. Очень вежливый, даже если обижен, поэтому он, конечно же, поворачивается ко мне. Смотрит без улыбки. - Эрик. - Это моя вина, – прямо говорю я, к черту предисловия. – Я тогда увидел вас вдвоем и не решился войти. Засмотрелся. Ты красиво трахаешься, я никогда не видел со стороны. А потом… еле дождался, пока он выйдет из комнаты, так тебя хотел. Ни о чем не думал. - Красиво трахаюсь? – растерянно переспрашивает Чарльз. - Очень. Я не жалею, что увидел. Знаю, надо было признаться, но… черт. Я просто не знал, как тебе сказать после всего. Не потому, что не хотел, или что мне так нравилось, да никому из нас не нравилось... Ты же сам понимаешь. Он понимает, я знаю. И говорить честно – это единственное, что сейчас правильно. - Я растерялся. Не каждый день оказываешься в компании собственной копии, которая... - Ты считаешь его своей копией? – перебивает мои излияния Чарльз. – То есть, ты сам – настоящий? Вместо обиды у него на лице профессиональный интерес. Ну, счастье. Не знаю, что он успел за сегодня выяснить, но видимо, чем-то мои слова важны. Поэтому стараюсь тщательно обдумать ответ. - Нет… Пожалуй, нет. Мне кажется, мы оба копии, без оригинала. Отражения того, чего нет. Непонятно звучит, но я не знаю, как лучше объяснить… - Да нет, все понятно, - он сосредоточенно хмурится и закусывает губу. Мне это не нравится. - Вы что-то узнали? - Да… кое-что. Довольно много, - он улыбается, ободряюще касается моей руки и меняет тему: - Кстати, эта вторая копия сейчас направляется к дому. Кажется, он хочет поискать меня у Хэнка. Я тоже сначала зашел в лабораторию, и только потом нашел Чарльза здесь. - Знаешь, чувствовать вас обоих… - говорит Чарльз, чуть прикрыв глаза. – Это странно. Необычно. Странно? Я бы назвал странным то, что после этих слов у меня возникает такое чувство… Как от его выдоха мне в шею, или его ладони на пояснице. Сглатываю и моргаю, стирая с глаз пошлую картинку, в которой присутствуют постель, Чарльз и мы с двойником, а фраза «чувствовать вас обоих» не имеет отношения к телепатии. И натыкаюсь на взгляд Чарльза. Темный и немного растерянный. Вряд ли он успел прочитать мои мысли, но мог что-то почувствовать. Или так догадался. Или… Целую его, отбросив все мысли. Он мне отвечает, а больше ничего и не надо. Я редко извиняюсь. Чаще это так: мы разговариваем, я говорю что думаю, он говорит тоже, а потом оказывается, что все. Ни ссоры, ни обиды, все по-прежнему. А потом мы занимаемся сексом, пока не станет совсем хорошо… Хочу его. Пока мой двойник – как быстро я привык держать его в голове! – подальше от нас. Он горячий под слишком теплой одеждой, он пахнет потом и одеколоном, кусается и часто дышит ртом, когда я вжимаю его в перила. И у него стоит. Здесь, сейчас, на меня. Чарльз… - Стой, Эрик… Стой, - он упирается ладонями мне в грудь, отталкивает. Какого черта? Вот же, хочет меня, я не слепой. Ну что? - Это нечестно… по отношению к тебе. Тому, - машет куда-то за спину. «Нечестно»! Это слово меня достало. Пусть Хэнку расскажет. Сделать такое со мной, не зная последствий – вот что нечестно. - Да он бы так же поступил на моем месте! - А я бы и ему не позволил! Хватит. Мы все делаем неправильно. Эрик… Да, не позволил бы. Не сомневаюсь. Почему-то от этой мысли злость исчезает, и становится… тепло. Спокойно. Редко, когда кому-то можно верить больше, чем себе. Не говорю ничего, только согласно киваю. Еще немного стоим молча, просто рядом. Разглядываю наши отражения в воде, жду, когда пройдет возбуждение. Близость Чарльза мешает отвлечься, но не могу заставить себя уйти первым. Наконец он касается моего плеча. - Увидимся вечером. От солнечных бликов в глазах плавают пятна, сквозь них смотрю ему в спину, пока его не скрывают деревья. Наверняка идет искать моего двойника. Удерживаюсь, чтобы не пойти следом. Ни к чему это. *** Да о чем он думал, предлагая такое? И как я – мы оба – согласились? Наверное, от неожиданности. Когда он этим своим серьезным тоном сказал: «Эрик, я не стану выбирать», обращаясь сразу к обоим… у нас не нашлось слов для возражений. А он, похоже, на то и рассчитывал. Но я не могу. Одно дело представлять, другое – смотреть, как он, ближе чем в шаге от меня, целуется с моим двойником. Я не знаю, как сдержаться. Просто не знаю. Прижимаюсь к нему сзади, беру двойника за локти, тяну на себя, так что Чарльз теперь зажат между нами. Кусаю его шею, зло, до боли. Он с готовностью оборачивается, чтобы поцеловать и меня, но я не позволяю. Обойдется. Дергаю его за волосы, заставляю запрокинуть голову. По глазам двойника вижу, тот не в восторге, что я вмешался, но «подарок» принимает: лижет подставленное горло и тут же кусает ниже кадыка. Чарльз только болезненно стонет, но не делает попыток освободиться. Получил, что хотел, и рад. Досадно так, как будто я ожидал чего-то другого. Интересно, чего? Что он расскажет нам детскую считалочку и установит очередность? Или что предпочтет меня одного? Опускаю руку ему на пах, сжимаю, не слишком церемонясь. У него не стоит. Что за… черт. Мне хочется провалиться сквозь пол. Вместе со своим тупым двойником. Он же волнуется, а мы ведем себя как два мудака. Наверняка придумал себе теорию примирения… а получил двух бешеных псов, которые вот-вот разорвут друг друга и его не пожалеют. И готов дать себя искалечить. Идиот. С силой сдавливаю пальцами плечо двойника: - Полегче. По тону он понимает, что я серьезно. И что не от дурной ревности. Смотрит на меня, потом на бледное запрокинутое лицо Чарльза с зажмуренными глазами и складкой между бровей. Виноватое и растерянное выражение на моем лице – как отражение. Дошло, да? Он целует следы укусов, и своих, и моих. - Эрик, - просит Чарльз, - пойдем в постель. Прежде чем забраться в кровать, он сбрасывает на пол халат, а дальше – только мешает: то расстегивает на мне рубашку, то тащит с двойника брюки. Если он будет так нервничать, ничего не получится. Нам с двойником даже договариваться не нужно. Опрокидываем его, ласкаем наперебой, не давая опомниться. Мы оба знаем его тело, знаем, что нужно делать. Где приласкать, где провести языком, где прикусить кожу. То и дело соприкасаемся, но сдерживаемся, стараясь не отталкивать друг друга. Чарльзу и так от нас досталось. Утыкаюсь лицом в его ладонь, скольжу губами и языком к сгибу локтя и выше, к подмышке. А когда поднимаю глаза, вижу, как двойник, словно забыв обо мне, осторожно гладит его скулы и целует, как… не помню, когда я так нежничал. Или я все время с ним такой? Всегда смотрю такими собачьими глазами? И жмурюсь от удовольствия, когда он трется своим голым телом о мое? Может и всегда. Почему-то вдруг хочется тихо выйти и оставить их. Не отрывать же Чарльза от него, вон как млеет. Идите-ка вы к черту. Начинаю отодвигаться, но Чарльз ловит за руку: - Эрик… ты что? Ну куда? Эрик… От его искреннего беспокойства давлюсь эгоистичной радостью. Двойник молча скалится и кладет руку мне на загривок, тянет ближе, а Чарльз опрокидывает меня на спину и забирается сверху. Его вдруг сразу много, и все – мне одному. Ладони, колени, поцелуи эти его торопливые куда придется… Хорошо как… Не отпущу. Останься, а? Закидываю ноги ему на спину, скрещиваю на пояснице и стараюсь расслабиться, впуская его. Если закрыть глаза, можно представить, что мы вдвоем. А если открыть – будет голодный и бешеный взгляд на моем собственном лице. Как у меня перед этим. Вообще-то мне и так хорошо, даже отлично, но… киваю двойнику. Давай, иди сюда. Мне не видно, но по тому, как Чарльз замирает, и даже дышать перестает, понимаю, что меня поняли верно. Придерживаю его за плечи, целую лицо – пусть расслабится. Есть что-то порочное, стыдное и дико возбуждающее в том, чтобы держать и успокаивать его, пока мой двойник делает с ним… я не знаю, что, но взгляд у Чарльза становится потрясенным и невидящим. Ему хорошо, просто немного… слишком. У нас тут все слишком. Поначалу это и на секс-то не похоже. Ворочаемся неловко и бестолково, подстраиваемся друг под друга. Привыкаем. Двойник настороженно следит за мной из-за плеча Чарльза, но вроде без прежней ярости, а когда я морщусь от двойной тяжести и пихаю его в плечо, – говорит: «Извини», и подается назад. Чарльз беспокойно и часто дышит между нами. То начинает целоваться со мной, то разворачивается к двойнику, то снова беспорядочно тычется губами мне в лицо и шею. Вижу, ему хочется приласкать обоих, не обделить никого. Чарльз, мне тебя и одному не хватает, не то что на двоих... не торопись. - Не торопись, - бормочет двойник ему в шею. Когда наша возня становится чем-то иным, я не замечаю. Вот только что мы не знали, что делать друг с другом, – а вот уже и думать не надо, так все правильно и хорошо. Они оба слаженно двигаются, и Чарльз то наклоняется, хлещет челкой по моему подбородку, то вскидывает голову, стонет сквозь зубы, вскрикивает, губы кусает… Хочу кончить, глядя на него такого. Чарльза накрывает так сильно, что мне завидно. Он беззвучно кричит и валится мне на грудь, двойник рычит и кончает следом. Я тоже едва не рычу – от досады. Они скатываются с меня, и Чарльз тут же ловит меня за руки, не дает притронуться к члену. Сам стонет мне в плечо, вздрагивает и пытается отдышаться, но все прижимает мои руки к груди, как будто я вырываюсь. А потом я чувствую руку на члене, копию моей собственной. Я бы возмутился, но мне нестерпимо хочется кончить. Да и насмешки в лице двойника нет, одно понимание. Он все делает, как мне нравится, но кончаю я только когда Чарльз, толком не отдышавшись, целует меня в висок и проводит ладонью по животу. Спать почему-то не хочется. Кажется, мы долго молча лежим рядом. А потом Чарльз садится между нами на колени, всматривается в лица, дотрагивается до тел. - Эрик, я… – глаза у него лихорадочно блестят, – хочу посмотреть. На вас. Пожалуйста? Он посылает нам образ, и мы с двойником переглядываемся. Почему бы нет. Никогда не умел отказывать Чарльзу. Это как попытаться поцеловать свое отражение в зеркале… и обнаружить, что стекла нет. Совпадаем мы идеально, лучше, чем с любым отражением. Не знаю, как это смотрится со стороны, нас совершенно не возбуждает... Но Чарльз рядом взволнованно дышит, и вдруг подается вперед, втискивается между нами, даже глаза закрывает – ловит наугад то мои губы, то двойника. И невозможно обнимать его одного, без того, чтобы не обнять друг друга. Да плевать. Сплетаемся в клубок, путаемся руками и ногами. И дело уже не в возбуждении или желании... Чарльз повторяет: «Эрик, Эрик», - а я знаю, что для него нет ни меня, ни двойника, он никогда нас не делил. У него только один Эрик. Это к нему он обращается. Невыносимо хочу стать собой прежним. Для него. По глазам двойника понимаю, что он думает о том же. Так и засыпаем, обнявшись. Чарльз лежит между нами, и его дыхание смешивается с нашим. *** Просыпаюсь от странного ощущения. Наверное так чувствует себя радиоприемник, который настраивают на волну: щекотка белого шума, который становится то сильнее, то превращается в еле слышное потрескивание. Встречаю растерянный и тревожный взгляд двойника, дергаюсь встать, но Чарльз не пускает. - Все хорошо, Эрик, - его голос звенит от напряжения, - все хорошо, хорошо, расслабься, позволь мне… Это он. Он делает что-то у меня в голове, делает что-то со мной, с нами обоими, что-то опасное, как я могу расслабиться, какое к дьяволу хорошо? Нечем дышать. Тело не слушается. Рядом хрипит двойник, оглушенный и беспомощный. Белый шум в голове становится нестерпимым, сквозь него пробивается что-то пронзительное и ясное, болезненное, как откровение… И все тонет в ослепительной вспышке. Когда прихожу в себя, тело кажется чужим и непослушным, а в голове стихают отголоски боли. Похоже, от боли я и отключился. Каким-то образом чувствую, что я – это я, никаких двойников и копий. Потом понимаю, что лежу на спине, головой на груди Чарльза. Его ладонь закрывает мои глаза. - Это ты сделал? – удивительно, как слабо звучит мой голос. - Отчасти, - голос у Чарльза немногим лучше моего. – Ты бы и без меня... когда-нибудь. Я только помог немного. Синхронизировал. Осторожно пытаюсь вспомнить предыдущие дни, опасаясь нового приступа головной боли. Вроде ничего. Память на месте, но выглядит странно: как будто времени прошло в два раза больше, и оно вместило в два раза больше событий. Но я помню их все, и они все – мои. Смутно вспоминаю боль и хаос, в котором тонул, пока не потерял сознание. Думаю, что было бы, случись мое «воссоединение» без Чарльза. Скорее всего, для меня - уже ничего. Пробую пошевелиться, и Чарльз осторожно убирает руку с моего лица, кладет ладонь мне на плечо. Открываю глаза: оказывается, уже утро. Часов пять, солнце еще не встало. Выходит, он ночь со мной возился. - Почему не сразу? Чувствую, как он пожимает плечами. - Как? Ты же себя ненавидел… Разве что память стереть за эти дни, а я не хотел. Лишняя травма. Но если бы не удалось иначе... Решил попробовать так. Ну вот. Он утомленно замолкает. Дышит так легко, что я не ощущаю движения ребер, только редкие удары сердца. Вот оно что. Согласен, вряд ли мы примирились бы, играя в шахматы. Прикидываю, может ли считаться травмой воспоминание о нашем странном сексе. И не лучше ли было все-таки стереть мне память. Хотя… А, черт с ним. Запрокидываю голову, заглядываю ему в лицо. В утреннем свете оно кажется серым, как будто выцветшим. И все же он явно собой доволен. - Признайся, - поддеваю его я, – тебе просто мало меня одного. - А если признаюсь, - он устало и слегка насмешливо щурится на меня, – то что? Будешь за двоих стараться, или попросишь Хэнка вернуть, как было? - Трепло ты, - поворачиваюсь и сгребаю его в охапку, а он улыбается. Другое дело. Чарльз укладывается спиной ко мне, поджимает колени, как-то умиротворенно вздыхает и притягивает меня ближе за руку, а я обнимаю его. Его лопатки прижаты к моей груди, ягодицы – к паху, наши бедра соприкасаются. Вдобавок он переплетает свои пальцы с моими, а я утыкаюсь лбом ему в затылок, даже дышать стараюсь в такт. И наконец-то чувствую себя по-настоящему целым.