Семь дней из жизни Энтони

Поле, на котором я провел половину своего детства и юности, по счастливой случайности начиналось практически сразу за домом, в котором мы жили. Не раз и не два я приходил сюда смотреть на звезды, встречать рассвет и, конечно же, закат. Пока небо медленно загоралось, рассыпаясь палитрой красок, перетекающих и сменяющих друг друга, а затем гасло — когда самая близкая к Земле звезда окончательно скрывалась за горизонтом — я всегда ощущал столь остро, что порой эта тоска колола в груди — что мне не хватает тебя. Не хватает твоей ладони в моей руке, внимательного взгляда, прикованного к небу, твоего присутствия, тепла, безмолвно говорящего мне, что я не один. Что мне есть, кому рассказать обо всем этом. Помнишь, как я рассказывал тебе про кучевые и перистые облака? Про тяжелые тучи, наполненные дождем, про туманы и про воздушные потоки. Про совершенно чудесное преломление света и про то, что каждый рассвет и каждый закат — неповторим. Я помню, как ты улыбалась и говорила, что я умею видеть удивительные вещи, словно я пришел из другого мира. И мне было каждый раз жаль, что таким ты видишь меня — не из твоего мира. Моя маленькая сестренка, которая так быстро выросла и осознала, чего она хочет от этой жизни. Умная, в меру привлекательная, целеустремленная — тебя манил город своими возможностями, своими огнями, своим блеском. Ты почти не питала иллюзий, твердо стоя ногами на земле и больше не поднимая голову так, как в детстве. Не так часто. И однажды я понял, что теперь я буду встречать закаты один. Смог все больше и больше разрастающегося города менял и преломление света, делая их другими — больше дыма и меньше тебя. Они все еще были красивыми, вот только разделить их мне было больше не с кем. Иногда отец выходил на крыльцо, смотрел на холм и неодобрительно качал головой, снова и снова натыкаясь взглядом на мою спину. — Тоони! — твой голос был подобен звону колокольчика — такой же веселый и светлый, и столь же нежный, как одноименный цветок. Я помню этот вечер особенно ярко. Возможно, потому что небо было особенно ярким в тот раз? А может быть, потому что я давно тебя не видел и теперь, заключая в объятия и кружа свою любимую маленькую сестренку, я чувствовал прилив особой радости, которую у меня всегда вызывала только ты. Мне было двадцать. Ты стояла рядом, крепко сжимая мои пальцы, и смотрела на закат. Как давным-давно. — Расскажи мне про преломление света, — попросила ты. Это была одна из твоих любимых историй в детстве, и я часто рассказывал ее еще когда только увлекся атмосферными явлениями. Не помню, сколько лет мне тогда было. — Там, высоко в небе, есть множество ветров, циклонов и облаков, разбросанных в разных слоях атмосферы, они состоят из множества капель воды — влажных или застывших — и в каждой из них солнечный свет рассыпается тысячей брызг, преломляясь, отражаясь и разбиваясь на спектр... — Я так люблю тебя слушать, — перебила ты меня, прислоняясь головой к моему плечу. — Обычно я понимаю так мало из всех этих странных фраз, которыми ты говоришь, но все же порой мне кажется, что я могла бы слушать тебя бесконечно. Я чуть сильнее сжал твою руку. В этот момент я понял, что каждый закат был — и сколько еще их будет — неполным для меня, если мне не с кем будет разделить его. Если я не смогу встретить его с тобой.