Семь дней из жизни Энтони

Тот день я тоже помнил очень отчетливо, как и звездную ночь почти шестьдесят лет назад. Дождь моросил с самого утра, а порывы ветра пригибали к земле чуть подсохшую за лето траву на холме. Суставы привычно ныли от сырости, но меня больше волновало то, что я не смогу опробовать новый окуляр, если небо так и будет затянуто облаками. Сидя в кресле и просматривая последний альбом со снимками, которые мне удалось сделать, я думал о том, что станет с ними потом. Когда не станет меня. Бросив очередной дежурный взгляд в окно, я увидел, что небо начало проясняться, и сквозь прорехи между облаками проступили первые звезды. Улыбнувшись, словно мне все еще десять лет, я радостно собрал свой астрономический набор и вышел из дома. Свежесть ночи и пряный запах позднего лета ударили мне в лицо, увлекая за собой. Невольно вспомнив, как ругался отец, когда мы с Эстэ вот так же ушли по мокрой траве смотреть на звезды, я почувствовал легкий укол ностальгии. Я помню это столь отчетливо потому, что уже на следующий день я слег с простудой. Чтобы больше уже не встать. Врач, которому я позвонил, был полон оптимизма и сулил мне скорейшее выздоровление, но почему-то я чувствовал, что ему суждено ошибиться. Такое же чувство посещало меня и раньше — когда Джон решил уехать в Америку, чтобы попробовать счастья там, но его дело прогорело, когда Алан сказал, что собирается поступать на экономический, хотя его всегда тянуло к искусству. Но сам я все же нашел в себе силы не совершить ошибку. Я не сказал тебе правду, которую знал. Ни к чему тревожить твой покой теперь. Эстэ, моя маленькая сестренка. То, что ты приехала навестить меня, несмотря на возраст и усталость, заставило меня почувствовать себя самым счастливым человеком на свете. В последний раз. Ясные глаза, лицо, испещренное морщинами, по которому текут слезы. Ну же, Эстэ, не плачь. Нам всем суждено рано или поздно покинуть границы физического мира — того, что мы видим вокруг. Пожалуйста, не плачь. Не из-за меня. — Тони... какой же ты... Ты ведь всегда был таким умным, а ведешь себя словно мальчишка. Ну зачем, зачем ты пошел гулять сразу после дождя? Неужели твои звезды не могли подождать еще немного? Я улыбаюсь. Ты упрекаешь меня, но я чувствую, как дрожат твои руки, сжимающие мою ладонь. Время не смогло ничего сделать с твоими прекрасными глазами, в которых затаилась скорбь и печально взирает на меня сейчас. Эстэ, пожалуйста, не плачь. Не сегодня. — Моя милая маленькая сестренка... От звуков моего голоса ты снова не можешь сдержать судорожного всхлипа. Я чуть крепче сжимаю твои пальцы, пытаюсь улыбнуться, чтобы и ты улыбнулась мне в ответ. Эстэ, моя милая Эстэ. — Скоро ты увидишь звезды вблизи, да? Ведь правда? Смотришь на меня сквозь поволоку слез в надежде услышать от меня что-то, что придало бы тебе сил жить дальше. Когда меня тоже не станет. — Эстэ, моя маленькая сестренка... Всю свою жизнь я грезил небом и тем, что за ним. Я пытался летать, запомнил десятки звезд, увидел множество созвездий и показал тебе Млечный Путь, когда ты была совсем маленькой. Я снова улыбнулся, и ты улыбнулась сквозь слезы, кивая, шепча одними губами: — Я помню. — Моя любовь всегда принадлежала звездам. Тем самым звездам, которые я... возможно, уже совсем скоро... увижу вблизи. Говорить становилось труднее. Мне было холодно и даже одеяло и теплый шерстяной плед, накинутый поверх него, не могли меня согреть, как и твои теплые руки — жизнь словно утекала из меня, улетая куда-то вдаль, словно в ожидании, когда я последую за ней. — Но знаешь, Эстэ, самая яркая звезда, которую я хранил в своем сердце все эти годы... которая горела для меня ярче всех и освещала каждый мой шаг просто тем, что она есть... она... останется на Земле... В глазах меркло. Я чувствовал, что проваливаюсь в сон, от которого, верно, мне не суждено уже проснуться. Тихие всхлипы сотрясали воздух. Эстэ, моя милая Эстэ. Пожалуйста, не плачь. Вдохнув в последний раз, прежде чем вечность забрала меня в свои руки, я прошептал: — Просто помни меня... звездочка.