Семь дней из жизни Энтони

Я всегда находил удивительным тот факт, что как бы ни менялась жизнь и люди и что бы ни происходило — некоторые вещи все равно остаются неизменными. Таким был наш холм, немного осевший, но все еще смотрящий вверх своей пологой вершиной. Перебравшись в опустевший старый дом, я словно заново окунулся в давно утраченную атмосферу своей юности, окруженный призраками прошлого. Бывало часами я перебирал наши полурассыпавшиеся гербарии, книги, детские рисунки, которые сохранила мама, и свои забытые на чердаке коллекции. Она сохранила их все до одной. Каждая из них несла частичку моей памяти и была дорога сердцу, как и мгновения прошлого, с которыми они были связаны. Прошлого, которое уже не вернуть, как и не повернуть время вспять. В тот день, погожим летним вечером, плавно переходящим в ночь, ко мне приехала Дороти. Не застав меня дома, она привычным шагом поднялась на холм, где меня можно было найти почти каждой ясной ночью в компании телескопа — нежно лелеемого мной сокровища. — Дядя Энтони! — голос, словно звон колокольчиков — немного другой тембр, но все же — столь похожий на твой, развеял тишину. Оторвавшись от настройки излюбленного инструмента для наблюдения за ночным небом, помимо собственных глаз, я поднял голову и улыбнулся идущей мне навстречу племяннице. — Как ты выросла. Казалось, еще только недавно я учил их с Аланом, как делать воздушных змеев, и мы вместе бегали по полю, запуская разноцветные дельтоиды в небо, путаясь в веревках, падая в траву и смеясь. Когда была жива мама, она порой выходила на крыльцо, садилась в кресло и смотрела на нас, подставляя лицо теплым солнечным лучам и светло улыбаясь. — Перестань, дядя, я ведь давно уже не расту, — рассмеялась Дороти. Я, словно очнувшись от своих мыслей, кивнул, возвращаясь к настройке — сегодня я обещал показать племяннице так много звезд, как только смогу найти на небе. Дороти была похожа на Роджера — те же черты, темные волосы, тот же сосредоточенный взгляд и умеренный интерес ко всему. Она любила смотреть на небо и восхищалась красотой Млечного Пути, которую я ей открыл когда-то, но это были минуты покоя и задумчивости, которые никогда не длились слишком долго. Она предпочитала жить здесь и сейчас, дыша сегодняшним днем, совсем как ты, когда тебе было столько же. Я показывал ей созвездия, рассказывал о звездах и туманностях, о том как много еще во Вселенной непознанного, неизведанного и совершенно чудесного — как рассказывал об этом тебе когда-то. Правда, тогда у меня не было телескопа, чтобы показать эти звезды вблизи. Внезапно Дороти перебила меня, крепко обняв за плечи, пока я искал на небе следующий объект, попутно рассказывая все, что мне известно об этом участке звездного полотна над нашими головами. — Дороти... ты меня не слушаешь. Тебе совсем не интересно, да? В моем голосе сквозили нотки тоски вперемешку с ностальгией. И все же я был рад возможности хотя бы ненадолго разделить это небо с кем-то. — Дядя, ты ведь всегда где-то там, да? Меж звезд, — она вздохнула, не разжимая плотного кольца рук. — Знаешь, ребенком я думала, что ты упал с неба, как Маленький Принц, только почему-то не нашел дорогу обратно. Я хотел что-то возразить, сказать, что в любви к звездам нет ничего сказочного, что пусть наука не может объяснить все, но ответы на многие вопросы уже найдены — хотел сказать еще очень многое, но слова словно замерли у меня на губах. — Ты думаешь о небе, а я думаю о тех, кто рядом. И мне очень грустно осознавать, насколько ты одинок и несчастен. Я удивленно посмотрел на Дороти, высвободившись, наконец, из ее объятий. — Девочка моя, с чего ты взяла, что я несчастен? — Достаточно посмотреть тебе в глаза.