Римский Рыцарь.

Пятого июня Проксимо повёз своих гладиаторов покорять Рим. В том, что это им рано или поздно удастся, он был более чем уверен. Один Испанец чего стоит! Максимус оказался в Риме впервые за последние десять лет и поразился тому, как разросся этот город, бывший некогда всего-навсего деревней. Наблюдая сквозь решётку клетки, в которой их перевозили, весёлую пёструю толпу, он испытал чувство грусти и разочарования. Люди здесь ничем не отличались от жителей провинции. Те же бездушные лица, пустая болтовня ни о чём. Да, Марк Аврелий был прав. От величия Рима осталось одно название! Гладиаторов доставили в дом Проксимо, который жил здесь на одной из самых широких и оживлённых улиц города. Возле дома находилась пристройка, где и разместили бойцов, а сам хозяин в это время отправился на переговоры с Публием Гаем Сорвинием, распорядителем Игр. Сорвиний принял ланисту достаточно любезно, но всё же несколько церемонно. Этот пятидесятивосьмилетний добродушного вида толстяк знавал того ещё в те времена, когда Проксимо сам был гладиатором. - Чем могу быть полезен тебе, Проксимо? – спросил Публий Гай, указав гостю на кресло у широкого окна, после чего сел напротив него. - Я хочу, чтобы мои гладиаторы участвовали в Играх. - В Играх? А достаточно ли твои гладиаторы хороши для этого? Ланиста был обижен. - Конечно, хороши! Неужели ты думаешь, что я выпущу на арену Колизея желторотых птенцов?! Это настоящие мужчины, и я готов побиться об заклад, что они одним махом вышибут дух из ваших вояк! Видя, что гость не на шутку раскипятился, Сорвиний поспешил его успокоить: - Ладно, не злись, я просто пошутил. Я знаю, что ты не обманешь и поставишь действительно хороший и качественный товар. Если ты назовёшь мне имя хоть одного известного гладиатора из твоих молодцов, я заплачу тебе пять тысяч, и они будут участвовать. - Тебе прозвище Испанец говорит о чём-нибудь? Распорядитель удивлённо поднял брови. Кто же о нём не слышал?! Интересно, каким образом Проксимо удалось приобрести такой бриллиант?! Он же, наверное, стоит не меньше миллиона, если не больше! - Хорошо, я плачу тебе пять тысяч и принимаю твоих бойцов, – согласился Сорвиний. - Но если там будет резня, а не битва, я подниму цену вдвое, - поставил условие Проксимо. - Ну, вот что, - Публий Гай начал терять терпение, - Я заплачу столько, сколько сказал, не больше. Если тебя это не устраивает, катись назад в ту дыру, из которой ты выполз! – сурово произнёс он и встал, давая понять, что аудиенция окончена. - Мерзкая жирная свинья! – тихо выругался ланиста, покидая дом распорядителя, - Ну ничего, ты ещё узнаешь истинную цену моих бойцов! Я тебе покажу! На следующий день гладиаторов привезли в Колизей – знаменитый римский цирк. Всех ошеломили его размеры. Наверное, если подняться на самый верх, достанешь рукой до звёзд. - Испанец, ты когда-нибудь что-то подобное видел?! – спросил генерала Джуба. - Нет. - И я! Не знал, что человек способен такое построить! К ним подошёл Проксимо. - Доставьте удовольствие толпе, - загадочно произнёс он, обращаясь, главным образом, к Максимусу. Перед началом боёв всех временно разместили в широких просторных камерах с решётками, благодаря которым те, кто находился снаружи, могли видеть тех, кто был внутри. Внимание генерала неожиданно привлёк мальчик лет четырнадцати, который, приблизившись к решётке его камеры, напряжённо всматривался в полумрак, очевидно, пытаясь кого-то отыскать. А ведь этому парнишке, наверное, сейчас столько же лет, сколько исполнилось бы его сыну. Исполнилось бы… Тупая тягучая боль на миг полоснула лезвием ножа по сердцу, даже дышать стало трудно, словно кто-то невидимый душил его. «Коммод, как же я тебя ненавижу!». Взгляд мальчугана встретился с глазами гладиатора, и он поманил того к себе. Максимус, приветствуя его лёгкой улыбкой, подошёл. - Гладиатор, это тебя называют Испанцем? – с горделивым достоинством осведомился ребёнок. - Да. - Говорят, что ты великан и одной рукой можешь проломить череп взрослому человеку. - Взрослому?..., - генерал с усмешкой оглядел свои руки, - Нет. А вот мальчишке… Паренёк засмеялся. - А хорошие лошади в Испании? – спросил он, кивнув на панцирь Максимуса. - Одни из лучших. Это, - он указал на одну из лошадей, изображённых на своём панцире, - Арджельда, а та, что с нею рядом, – Скато. Они были моими, но их отобрали. Мальчик сочувственно смотрел на гладиатора. По его глазам было видно, что тот пришёлся ему по душе. - Ты нравишься мне, Испанец! Я буду болеть за тебя! - Тебе разрешают смотреть бои? – удивился генерал. - Да. Мой дядя говорит, что это придаст мне сил. - А что говорит твой отец? Лицо паренька стало грустным. - Он умер. Максимус ощутил странную нежность и одновременно жалость к этому незнакомому малышу, и улыбнулся ему доброй улыбкой. К мальчику приблизился высокий молодой мужчина в тёмной тоге, вероятно, его наставник. - Господин Луций, нам пора. - Да, - паренёк кивнул, - Я должен идти, - это обращалось к гладиатору. - Тебя зовут Луций? – спросил его Максимус. - Луций Вер, как моего отца, - прозвучал горделивый ответ. Чувствовалось, что малыш очень гордится своим родителем, хоть и умершим. Луций убежал. Проводив его взглядом, генерал задумался. Где-то он уже слышал это имя… Но где?... И от кого?... И вдруг вспомнил, что так зовут сына Луциллы, дочери Марка Аврелия! Максимус поспешно скрылся в полумрак камеры и теперь зорко оглядывал толпу на улице. Но того, кого искали его глаза, среди прохожих не было. Настало время выхода на арену. Все гладиаторы должны были драться в масках и шлемах. Генерал выбрал себе прочный железный шлем с шипами, придававший его голове сходство с драконьей. К шлему присоединялось забрало, закрывавшее лицо. Открытыми оставались лишь глаза и подбородок. Получив оружие, гладиаторы выстроились у ступеней, ведущих на арену. - Когда появится император, дружно приветствуйте его! Стойте к нему лицом и не смейте поворачиваться спиной! – наставлял один из приставленных к ним охранников, - А теперь идите и умрите с честью! Все устремились к воротам. Зрители встретили гладиаторов такими оглушительными овациями, что те едва не оглохли и некоторое время ошеломлённо смотрели на гигантское количество собравшегося в цирке народа. В своей ложе на балконе второго этажа появился император. Толпа приветствовала его криками: - Цезарь! Цезарь! Джуба, стоявший рядом с Максимусом, услышал его тяжёлый вздох и взглянул на него. Глаза генерала полыхали таким огнём, что, вздумай это пламя материализоваться, Колизей в мгновение ока превратился бы в пепел. - Идущие на смерть приветствуют тебя! – хором воскликнули все гладиаторы, подняв вверх оружие, обращая своё приветствие к Коммоду. Все, кроме Максимуса… - Мама, вон тот гладиатор, о котором я тебе говорил! – Луций схватил мать за руку и потянул её к своему месту в императорской ложе, - Видишь, у него на панцире белые лошади, а на голове шлем с маской! - Луций, не тащи меня, я дойду сама! Ну, где твой гладиатор? Покажи его! Мальчик помахал рукой Максимусу, но тот его даже не видел. Глаза генерала неотрывно следили за Коммодом. При виде незнакомого гладиатора Луциллу неожиданно охватило странное и очень сильное волнение. Но почему?... Она же впервые в жизни встречается с этим человеком… Тогда в чём дело?... Но на этот вопрос женщина не смогла бы ответить самой себе, даже если бы очень захотела. - Я же говорил, что он – истинное воплощение Геракла! – восторгался Луций. Но мать его не слушала. Её глаза против воли были прикованы к этому гладиатору. Появился распорядитель. На его голове красовался огненно рыжий завитый парик с диадемой в виде переплетённых ветвей лавра. Одет он был в белую греческую тогу с наброшенным на плечи пурпурным афинским плащом. - Граждане Рима, я рад приветствовать всех вас! Сегодня мы ещё раз сможем увидеть падение славного Карфагена! С берегов Заммы прибыли несметные полчища варвара Ганнибала, жестокие воины – наёмники из отсталых стран, сметающие всё живое на своём кровавом пути, несущие порабощение и слёзы! И вот эта орда перед вами! – он указал рукой на арену. - Кто-нибудь служил в армии? – тихо, так, чтобы его слышали только товарищи, спросил Максимус. Несколько человек утвердительно ответили. - Прекрасно, это облегчит наше положение. Запомните одно: что бы не вырвалось сейчас из этих ворот, у нас будет больше шансов выжить, если мы будем действовать слажено. Будем вместе – уцелеем. Поняли? - Да, Испанец, мы тебя поняли! – дружно подтвердили все. - А сейчас ваш император рад представить вам легионеров Сципиона Африканского! – торжественно объявил распорядитель. Ворота по обеим сторонам арены одновременно распахнулись и оттуда выехали две колесницы, одна справа, другая слева. На каждой находился возница, управлявший четвёркой лошадей, за его спиной стояла лучница – закованная в броню женщина с луком и стрелами. А на колёсах с двух боков колесницы были прикреплены огромные мечи. - Они вмиг превратят нас в мясо для пирогов! – в ужасе воскликнул Джуба. - Не превратят, если вы будете слушать меня, - невозмутимо возразил Максимус. Нумидиец немного успокоился. Если Испанец так считает и говорит, значит, так оно и будет. Джуба верил этому человеку, да и все остальные тоже. Некоторые гладиаторы отделились от общего строя, пытаясь спастись бегством, но их сразу же настигли стрелы, выпущенные лучницами. - Стоять! – крикнул генерал, - Стоять! Ближе друг к другу! Ещё ближе! Бойцы обступили своего предводителя. Одна из колесниц направилась прямо на них. Ещё немного, - и смертоносное лезвие на колесе распорет живот кому-нибудь из этих бедняг. Но гладиаторы выставили вперёд копья, закрылись щитами, и их не достало. На подмогу первой колеснице уже спешила вторая. - «Черепаха»! – скомандовал Максимус, - Выстройтесь «Черепахой»! Воины построили фигуру. Вторая колесница на полной скорости врезалась в их крепкие железные щиты и перевернулась. Зрители взорвали воздух восторженными возгласами. Те, кто ещё пять минут назад считал, что у наших гладиаторов нет ни малейшей возможности уйти с арены живыми, поспешили переменить своё мнение. Проксимо в сильном волнении следил за ходом сражения с верхнего ряда цирка, откуда был лучший, чем внизу, обзор всего, что происходило на песке Колизея. Он вспоминал былые дни своей собственной славы и поражался искусству Испанца. Поистине, этот гладиатор – величайший полководец, если сумел заставить себе подчиняться всех этих столь отличных друг от друга людей! А какие точные команды! Да, будь у Рима такие военачальники, как Испанец, Империя оставалась бы и по сей день могущественнейшим государством во Вселенной! Ловко расправившись с одной колесницей, Максимус решил приняться за вторую. Приказав бойцам построить баррикаду из частей разрушенной повозки, он уже хотел поймать одну из освободившихся лошадей, но увидел, что стрела ранила ногу Хагена и тот, пытаясь вытащить острый наконечник, не замечает опасности, угрожавшей ему со стороны уцелевшей колесницы врага. - Хаген, берегись! – крикнул генерал, желая предупредить товарища, но тот его не слышал. Подбежав к нему, Максимус толкнул громадного гладиатора на песок и закрыл его собой. Вовремя! Ужасное лезвие на колесе в какой-то паре сантиметров пролетело над головой генерала. Вскочив на ноги, Максимус в одно мгновение оказался возле одной из свободных лошадей, взлетел на неё, подхватил с арены копьё и помчался догонять вторую колесницу, всё ещё угрожавшую смертью его маленькому отряду. Ловко сняв копьём лучницу, он обогнал повозку, перескочив через баррикаду, сооружённую по его команде. Кони неприятеля споткнулись, колесница кувыркнулась в воздухе и ударилась об ограждение первого ряда, где сидели зрители. Люди, ахнув, отпрянули назад. Джуба бросил генералу свой меч. В это время из ворот появились ещё две повозки. Круто осадив свою лошадь, Максимус приказал гладиаторам: - В одну колонну! Выстройтесь в одну колонну! Живее! Пустив животное галопом, он, врезавшись в одну из колесниц, точно ураган, буквально на лету снёс головы противникам. То же самое проделал со второй повозкой, двигаясь с немыслимой скоростью. Битва завершилась полной победой гладиаторов под предводительством Испанца. Зрители неистовствовали. Их восторженные крики оглушали. Луцилла, напряжённо следившая за ходом кровавой схватки, почувствовала облегчение. Она сразу же прониклась симпатией к незнакомому гладиатору и очень хотела, чтобы он и его товарищи одержали верх над неприятелем. Так оно и вышло. Коммод вызвал к себе распорядителя, и, когда тот явился, спросил его: - Скажи мне, разве варвары не проиграли битву при Карфагене? Тот виновато улыбнулся: - Да, повелитель. Простите! - Ничего. Я люблю сюрпризы! Кто он такой? - Его называют Испанцем. - Устрой мне с ним встречу. - Слушаюсь! Максимус не спускал глаз с ложи Комода, а пальцы крепко стиснули древко копья, которое он перед тем извлёк из груди поверженного противника. Жаль, возле императора так много людей, не хотелось бы, чтобы они пострадали! Спешившись, генерал подошёл к своим товарищам. - Ты и в самом деле велик, Испанец! – восторженно произнёс Джуба, улыбаясь ему. - Вы все молодцы! На арене появился небольшой отряд преторианцев, окруживший изумлённых гладиаторов. Один приблизился к генералу и его воинам. - Бросай оружие! – приказал он. Максимус молча кивнул головой, повернувшись к товарищам, призывая их подчиниться, что те и сделали. - Гладиатор, - преторианец обратился к генералу, - Тебя требует к себе император. Максимус вышел вперёд: - Я к его услугам. Через несколько секунд на арену вышел сам Коммод. Он улыбался, а зрители встречали его овациями. Следом бежал возбуждённый и радостный Луций. Стараясь держать себя в руках, Максимус опустился на одно колено, нащупал в песке оброненное кем-то из участников битвы копьё, наполовину засыпанное песком, и сжал древко так, что побелели суставы пальцев. Со стороны же всё выглядело, как почтительный поклон правителю. Коммод приблизился к нему: - Встань! Встань! Генерал поднялся, продолжая сжимать копьё в кулаке, и взглянул на императора. Из его глаз полыхнула такая ненависть, что Коммоду стало не по себе, но он не подал вида. - Что ж, ты заслужил свою славу, Испанец! – сказал он, продолжая приветливо улыбаться, - Таких гладиаторов я ещё не видел! Вот этот юноша, - Цезарь указал на Луция, - Считает тебя воплощением Геракла. А теперь, - Коммод повернулся к зрителям, - Пусть победитель снимет шлем и назовёт нам своё имя! Оно у тебя есть? – этот вопрос адресовался Максимусу. Теперь во взгляде генерала сквозило презрение. - Меня зовут Гладиатор, - ответил он и, повернувшись к императору спиной, собрался покинуть арену. Коммод возмутился. Как этот раб смеет так разговаривать с ним?! - Эй ты, раб, не смей отворачиваться от меня! – кипя негодованием, потребовал он, - Ты снимешь шлем и назовёшь своё имя, не то я прикажу тебя распять прямо на этой арене! Максимус тяжело вздохнул, но всё же остановился. Постояв минуту-другую в полной неподвижности, словно решая, подчиниться воле императора или нет, он снял шлем и медленно повернулся к Коммоду лицом. Тот страшно побледнел и едва не упал, вовремя ухватившись за плечо стоявшего рядом Квинта, поражённого этой неожиданной встречей не меньше него самого. - Меня зовут Максимус Децим Меридий, - отчеканивая каждое слово, произнёс гладиатор, приближаясь к своему врагу, - Главнокомандующий римской армией! Преданный слуга истинного императора Марка Аврелия! Отец убитого сына! Муж убитой жены! В этой жизни или следующей я отомщу за них! Луцилла, увидев Максимуса, вскочила со своего места в императорской ложе. На лице женщины отразился весь вихрь чувств, обуревавших её существо: безмерная радость, счастье, страх за дальнейшую судьбу того, кого она любила всем сердцем и душой! Он жив! Максимус жив! Возможно ли поверить в подобное чудо?! Не сон ли всё это?! - Убить его! – приказал император сдавленным голосом. Преторианцы уже намеревались выполнить приказ, как вдруг весь Рим, присутствовавший в этот день в Колизее, поднялся со своих мест и стал скандировать: - Пощады! Пощады! Никто из находившихся на арене, а больше всех сам генерал, не ожидал такого. Зрители поголовно влюбились в мужественного и гордого Испанца, покорившего их своим неповторимым искусством и храбростью, и ни за что не желали допустить его смерти. Против такого количества народа Коммод идти не мог. Ему ничего иного не оставалось, кроме как поднять вверх большой палец правой руки, что означало одно: Максимусу сохраняют жизнь! Отвернувшись от генерала, император почти бегом удалился с арены. Сегодня он проиграл, и прекрасно понимал это. Максимус обвёл взглядом ликующий цирк. Он осознал, что ему удалось завоевать римлян. Его глаза на мгновение задержались на Луцилле, со слезами смотревшей на него, затем он перевёл их на Квинта, взволнованного неожиданной встречей, и прижал руку к груди в знак приветствия. А Луцилла, будь на то её воля, бросилась бы сейчас на арену, к Максимусу. Сколько уже раз она порывалась это сделать, но из чувства приличия сдерживала себя. На что будет похоже, если она повиснет на шее простого гладиатора? Она как-никак дочь самого Цезаря, и положение вынуждает вести себя соответственно! Требовалось как можно скорее выяснить, что теперь будет делать её брат. Ведь сейчас, когда Коммод воочию увидел своего злейшего врага, которого считал мёртвым, он постарается поскорее его устранить со своего пути. Ни в коем случае нельзя этого допустить! Стараясь сохранять возможно более равнодушный и невозмутимый вид, Луцилла отправилась во дворец, в покои брата. Она застала того за подписанием бумаг. Рядом у его стола находился человек из Сената. Коммод был очень бледен, рука его дрожала, выводя неровные пляшущие буквы. Заметив сестру, он отдал бумаги посланнику и отпустил его, после чего повернулся к женщине и спросил: - Почему Максимус жив? - Для чего ты задаёшь мне этот вопрос? Выясни у тех, кому ты отдавал приказ его казнить. - Он не должен жить! Это меня злит! Я ужасно зол! – откинувшись на спинку кресла, император несколько минут изучал непроницаемое лицо сестры, после чего неожиданно спросил, - Что ты почувствовала, увидев его? Луцилла ощутила, что ноги перестают её держать и, призвав на помощь всю свою силу воли, спокойно ответила: - Ничего. Коммода явно удивил такой ответ. - Он так сильно тебя уязвил? Помнится, раньше ты питала по отношению к Максимусу определённую привязанность. - Он уязвил меня не больше, чем я его. А почему тебя это так волнует, Коммод? Он смутился и поспешил направить разговор в несколько другое русло: - В Германии мне солгали. Сказали, что Максимус жив. Раз мне солгали, значит, не уважают. А если не уважают, значит, никогда не полюбят. Что же мне делать? - Для начала покажи легионам, что предательство не остаётся безнаказанным, - с лёгкой улыбкой произнесла Луцилла. Брат посмотрел на неё с восхищённым сочувствием. - Бедная сестра! Не хотел бы я стать твоим врагом! «Если бы ты только знал, как близок к истине!» - подумала женщина, а вслух спросила: - Что ты предпримешь? Вместо ответа император загадочно улыбнулся и приложил палец к губам, точно скрывая какую-то очень важную тайну. Очевидно, он что-то задумал, и это «что-то» не желал открывать никому, даже любимой сестре. Покинув покои брата, Луцилла направилась туда, где разместили гладиаторов. У ворот перед камерами охранник преградил ей путь. - Вам не положено здесь находиться, госпожа, - поклонившись, сказал он. - Я сама знаю, что мне положено, а что нет. Мне необходимо видеть гладиатора по прозвищу Испанец, - она протянула ему несколько золотых монет, - Думаю, так ты будешь сговорчивее. Немного помявшись (говорила борьба между желанием поживиться и долгом службы, призывавшим к строгому соблюдению установленного порядка), охранник, наконец, сдался: - Ну, хорошо, госпожа, только недолго. - Спасибо. Пока стражник вёл её по длинному коридору со множеством камер, Луцилла с горечью думала о том, в каком кошмарном положении оказался Максимус. Прославленный воин стал рабом! Как всё это ужасно! И как несправедливо по отношению к этому человеку! И за что?! Только за то, что он любил её отца и отказался покориться его убийце! Жаль, что не Коммод находится здесь! В камеру, где был Максимус и ещё несколько его товарищей, зашёл охранник и, коснувшись мечом плеча генерала, коротко приказал: - Ступай за мной! Максимус встал со скамьи, на которой сидел, и, не говоря ни слова, последовал за стражником. Он решил, что Коммод распорядился убить его, и его ведут к месту казни. Конечно, император опасается, как бы он, Максимус, не заговорил о том, каким образом тот пришёл к власти, вот и решил незаметно его устранить. А уж выдумать причину внезапного исчезновения гладиатора с арены после столь оглушительного триумфа для Коммода не составит проблемы, у него богатый опыт по части интриг и притворства! Максимуса грубо втолкнули в пустую камеру, на стене которой был прикрёплён факел, дававший слабый неровный свет. Приковав его цепями с наручниками к этой стене, охранник вышел. От дальнего угла отделился чей-то тёмный силуэт, которого генерал вначале не заметил, и, приблизившись, остановился рядом с ним. Максимус пригляделся внимательнее и увидел того, кого меньше всего ожидал встретить. Перед ним стояла Луцилла! - Говорят, богатые римские матроны щедро платят победителям за ласки, - сказала она. - Я знал, что Коммод подошлёт убийцу ко мне, но не думал, что лучшего! – гладиатор бросился на неё, но оковы сдерживали движения. - Он здесь ни при чём. Я пришла сама. - Ни при чём?! Моих родных заживо распяли на кресте и сожгли, когда я ещё был жив! – его могучий голос эхом отдавался в замкнутом пространстве, глаза сверкали, словно молнии в грозу. - Я не знала об этом, - тихо, печально промолвила Луцилла, подходя ближе. Он неожиданно схватил её за шею и сжал так, что женщине стало больно, однако, вырваться она даже не пыталась. Луцилла понимала, в каком состоянии находится душа этого человека, и не винила его за подобное обращение. «Бедный мой! Что же довелось тебе пережить?!». - Не лги мне! Ты знала! Наверняка тебе это даже показалось забавным! В самом деле, чего стоит семья какого-то там жалкого солдата?! - Я их оплакивала, - ещё тише и печальнее ответила Луцилла, в глазах блестели слёзы. - Как своего отца?! - пальцы генерала сильнее сжали её шею, - Так же, как оплакивала своего отца?! - С того дня я живу в темнице ужаса! Я не ношу траура по отцу, опасаясь брата! Я боюсь за сына, который является наследником престола! – женщина тяжело перевела дух, - О да, я плакала! - Мой сын был невинен! - Мой тоже! Он так же должен умереть, чтобы ты мне верил?! Максимус отпустил её и отошёл назад к стене. - Что с того, верю я тебе или нет? Какое это имеет значение? - Огромное! Судьба пощадила тебя, разве ты этого не видишь?! - Меня пощадила Судьба?! Я в Её воле и способен лишь тешить толпу! - Это и есть власть! Толпа – это Рим! Управляя ею, Коммод управляет всем! И народ пойдёт за ним, пока кто-нибудь не бросит ему вызов. И это будешь ты! - Ты не понимаешь, я – раб! Здесь, в камере, или на арене, я могу умереть! – с отчаянием воскликнул он, - Что же я в силах изменить?! - Сегодня я видела, как ничтожный раб стал могущественнее императора Рима! - Хорошее «могущество», ничего не скажешь! - Послушай, я хочу, чтобы ты принял мою помощь, Максимус. У моего брата есть враги, большинство из них в Сенате. - Они против него, но бездействуют! - Не все. Есть и такие, которые готовы делом доказать свою преданность народу Рима. Я устрою тебе встречу с самым главным из них. - Если он хочет делом доказать свою преданность народу, уговори его убить Коммода! Луцилла немного помолчала, затем тихо проговорила: - Когда-то я знала одного очень смелого человека, отважного воина, который не боялся выступить против несправедливости. Это был человек принципов. Он любил моего отца, а отец любил его. Ярость генерала схлынула. Он опустил голову и сказал голосом, в котором звучала безмерная боль: - Этого человека больше нет… Твой брат убил его… - Максимус, прими мою помощь! – в глазах женщины была мольба. Ей невыносимо было видеть, в каком состоянии находится дорогой для неё человек. Луцилле так хотелось обнять его, прижаться всем телом, осыпать поцелуями эту гордую черноволосую голову, сказать Максимусу о том, как она его любит, и как страдала, услышав о его смерти! Но что-то в глазах гладиатора побудило дочь Марка Аврелия сдержать свой отчаянный порыв. Он приблизился, подошёл почти вплотную к ней, насколько позволяли цепи, приковывавшие его к стене. Луциллу охватило столь сильное волнение, что она задрожала. - Да, я приму твою помощь, - тихо ответил он, - Забудь о том, что мы были когда-то знакомы. Больше сюда не приходи. - Но… Максимус повернулся к двери: - Стража, госпожа уходит! Луцилла последний раз посмотрела на него глазами, полными слёз, затем отвернулась и направилась к выходу, двигаясь, точно сомнамбула. Она чувствовала, что если останется здесь ещё хоть на несколько секунд, то утратит всякую власть над собой. Возвратившись назад в свою камеру, Максимус ни с кем не говорил. Его лицо было мрачным и замкнутым, а взгляд – тяжёлым, словно стопудовый кусок железа. Джуба пытался его растормошить, но безрезультатно. Сейчас генерал напоминал собой мраморную греческую статую, и только по глубокому прерывистому дыханию можно было понять, что он – живой человек. Луцилла решила действовать, не медля ни секунды. Она поможет Максимусу, даже если он сам этого не желает! Генерал слишком горд, чтобы принять её поддержку, но она заставит его это сделать, даже если придётся действовать, применив силу! Отправившись в Сенат, женщина застала там лишь одного-единственного человека, зато того, кто был ей нужен больше всего. Сенатор Гракх, несмотря на столь поздний час, продолжал работать, сидя за столом и изучая какие-то бумаги при тусклом свете свечи. Появление Луциллы его несколько удивило. Встав в знак приветствия, он спросил: - Госпожа, что привело вас сюда в это время? - Я пришла поговорить, сенатор. - Присаживайтесь, - Гракх указал ей кресло напротив себя, после чего сел сам, - Я вас слушаю. - Вы должны помочь одному человеку, - видя, что Гракх пытается что-то сказать, она достаточно резко его оборвала, - Подождите возражать, выслушайте меня до конца, - Луцилла, сделав глубокий вдох, чтобы справиться с волнением, всегда неизбежно охватывающим её, когда речь шла о Максимусе, продолжила, - Когда-то этот человек командовал легионами моего отца, Марка Аврелия. После смерти Цезаря он отказался служить моему брату, за что тот приказал генерала казнить, а с его родными жестоко расправиться. Генералу удалось сбежать, но спасти свою семью он не успел. Теперь, став гладиатором, этот человек жаждет отомстить Коммоду и свергнуть его с престола. Таково же желание и всего Рима. - Но кто этот человек? - Вы видели его сегодня на арене Колизея. Увидите и завтра. Приглядитесь к нему внимательнее. Это – самый умный, благородный и мужественный человек из всех, кого я знаю! Зовут его Максимус. - Максимус?! – изумлению Гракха не было предела, - Значит, он тот самый гладиатор, который столь смело говорил с императором? - Да. - Признаться, я сначала решил, что это просто бравада с его стороны, ничего больше. Но теперь, после вашего рассказа, я взгляну на него с другой стороны. - Я знала, Гракх, что вы – тот, на кого можно положиться, - улыбнулась Луцилла. На следующий, уже шестьдесят четвёртый по счёту день Игр, народу в Колизей прибыло ещё больше, чем в предыдущие. Все проходы и ступени были забиты восторженной публикой, которой не терпелось поскорее опять увидеть своего нового любимца. Среди прочих был и молодой человек лет двадцати восьми в чёрном плаще с капюшоном. Его лицо обезобразили многочисленные шрамы, в тёмных глазах таился вызов любому, кто осмелится его оскорбить. Это был Цицерон, оруженосец Максимуса. Но что он делал в цирке, и каким образом вообще оказался в Риме? На эти вопросы мы с Вами, дорогой Читатель, узнаем ответы немного позже, во время дальнейшего повествования. Скажу лишь, что сего молодого человека привлекли в Колизей не столько сами гладиаторские бои, сколько имя Максимуса, написанное на красочных афишах. Цицерону очень хотелось самому увидеть того, кто носил то же имя, какое было у его прославленного господина, смерть которого он оплакивал до сих пор, несмотря на то, что со времени той трагической ночи минуло уже пять лет. Эта причина и побудила его присутствовать в тот день на Играх. Цицерон занял место в пятом ряду среднего сектора, откуда открывался великолепный вид на всю арену, и стал ожидать начала боя. Что-то подсказывало ему, что сегодняшняя битва станет не совсем обычной.