Римский Рыцарь.

- Императору слишком хорошо известно, как управлять толпой, Максимус, - говорил генералу Проксимо перед выходом того на арену. Максимус в ярости вертел мечом, словно пытаясь поразить невидимого врага, - Послушай меня, успокойся! Тебе нельзя драться в таком состоянии, иначе ты неминуемо погибнешь! - Марк Аврелий мечтал об истинной славе Рима, Проксимо! – он вскинул руку в направлении ворот, за которыми слышался оголтелый рёв возбуждённой толпы, - Но не об этом. Не об этом! - Марк Аврелий умер, Максимус. А мы – всего лишь тени и прах. Тени и прах! Генерал уже не слушал его. Он устремился к выходу. Распорядитель объявлял: - Сегодня, в четвёртый день Антиоха, мы рады праздновать шестьдесят четвёртый день Игр! На нашу славную арену после пятилетнего отсутствия возвращается легендарный Тигр Галльский! Встречайте его! - Толпа дружно приветствовала могучего гладиатора, появившегося в блестящей колеснице, запряжённой четвёркой лошадей в нарядной сбруе, - А сейчас наш достопочтенный император приготовил для вас небольшой сюрприз! При этих словах на арену выехало несколько повозок, до верху гружёных хлебом, который несколько специально нанятых для этого человек, стали бросать вопящим от восторга зрителям. Сенатор Гракх, появившейся в сенаторской ложе, с презрением взирал на то, что сейчас происходило. Коммод думает заслужить подобной подачкой любовь Рима! Интересно, получится ли это у него? Вряд ли. Народ далеко не так глуп, как императору кажется, и этим его не купишь. Несмотря на то, что сейчас римляне счастливы или делают вид, что счастливы, кто знает, не станут ли они завтра швырять камни в Коммода? Простолюдины – самые непостоянные существа на свете. Это Гракх знал наверняка, так как сам имел много дел с плебсом, в силу занимаемой им должности, и прекрасно в нём разбирался. - Вы пришли вкусить развлечений грубой толпы, сенатор Гракх? – удивлённо спросил его сенатор Фалько, уже занявший своё место с краю ложи. - Я не пытаюсь изображать человека из народа, сенатор, - спокойно ответил Гракх, садясь в центре, - Я хочу стать человеком для народа. - А сейчас Цезарь рад приветствовать лучшего гладиатора, каких знала Империя, - Максимуса! – объявил распорядитель. Ворота растворились, и генерал вышел на арену. Грация его движений дышала таким спокойствием, словно этот человек отправлялся танцевать, а не убивать. Пластику его тела отличала лёгкость леопарда. Зрители с восторгом встречали его: - Максимус! Максимус! - Они приветствуют его так, словно он один из них! – раздраженно заметил Коммод, аплодируя вместе со всеми. - Толпа непостоянна, брат, - заметила Луцилла, - Она забудет его через месяц. - Нет, гораздо раньше, - загадочно улыбнулся император, - Я всё устроил. Сестра равнодушно взглянула на него, но в душе содрогнулась. Что задумал Коммод?! Что он хочет сказать этим «всё устроил»?! - Идущий на смерть приветствует тебя! – Тигр Галльский поклонился Цезарю. Естественно, Максимус не последовал его примеру, он даже не взглянул в сторону императорской ложи, намеренно игнорируя присутствие Коммода. И вот уже два гладиатора приготовились к схватке. Неожиданно внимание генерала привлекли какие-то люди, появившиеся на арене с обеих сторон цирка. А они здесь для чего? Максимус видел, что появившиеся, побежав к дальним воротам, схватили с земли и принялись тянуть длинную цепь, проходящую через всю арену (генерал не заметил её раньше, цепь была тщательно засыпана песком). Воспользовавшись тем, что его противник временно отвлёкся, Тигр швырнул Максимусу в глаза горсть песка, но тот успел отвернуться, и тотчас же на голову гладиатора обрушился сильный удар меча, который генерал мастерски отразил своим щитом. Завязался бой. Гладиаторы дрались отчаянно и жестоко. Уворачиваясь от оружия своего врага, Максимус упал на арену. И, вдруг, открылся люк (так же хорошо замаскированный) и прямо на него выскочил огромный тигр. Зрители вздрогнули. Луцилла в немом ужасе смотрела на арену. Хоть бы этот зверюга не разорвал Максимуса на куски! Ловко избежав когтей хищника, генерал продолжал сражение. Его нападения и удары становились всё смелее и резче, всё непредсказуемее. Тигру Галльскому пришлось бы очень несладко, не выскочи на его противника из ещё одного отворившегося люка (оказывается, таких люков было устроено превеликое множество, но об их существовании мало кто знал, только те, кто, вроде Коммода, что-то замыслил, чтобы повернуть исход боя так, как ему требовалось) новый зверь. Максимус отчаянно пытался освободиться от тяжести хищника, всей своей громадной тушей навалившегося на него. Наконец, треснув изо всех сил своим щитом по морде животного, ему это удалось. Но облегчение было недолгим. Ещё один монстр захватил генерала в плен и намеревался вцепиться ему в горло. Но не тут-то было! Гладиатор вонзил меч в шею тигра по самую рукоять, затем ещё и ещё раз. Зверь захрипел и повалился на песок, подмяв под себя Максимуса. В это время Тигр Галльский сделал стремительный выпад, но генерал сумел его отбить своим щитом. Изловчившись, он резко двинул им противника по голове. От неожиданности тот выронил свой меч, который генерал не замедлил вонзить ему в ногу. Сражаться, когда ты придавлен к земле многотонной животной массой, ох, как непросто, но Максимус отбивал атаки неприятеля так, словно тигр, лежавший на нём, весил легче пёрышка. Получив ещё один удар в живот, Тигр Галльский зашатался, наклонился вперёд, и из его рта на арену полилась тягучая струя крови. Высвободившись из-под массы хищника, Максимус поднялся на ноги. Приблизившись к своему противнику, он толкнул его. Гладиатор грузно рухнул на арену. Выдернув меч из его тела, генерал повернулся к зрителям. Раздались крики: - Убить! Убить! Взглянув в императорскую ложу, Максимус увидел счастливые лица Луциллы и её сына, а рядом, - мрачного, бледного, как привидение, Коммода. Конечно, тот рассчитывал вовсе не на победу генерала! Император, очевидно, думал и надеялся, что, если Максимуса не уничтожит его противник, то это сделают хищники. А получилось совсем не так, как того желал Коммод. Что ж, значит, генералу просто ещё не пришло время умирать и, как подобное ни претило новому правителю Рима, с этим придётся смириться. Подняв правую руку вверх, Коммод опустил большой палец вниз, что означало: «смерть»! Максимус подошёл ближе к поверженному гладиатору и, замахнувшись своим мечом, собрался отрубить ему голову. Но потом неожиданно и резко отшвырнул оружие в сторону, бросил презрительный взор в сторону императорской ложи и направился прочь с арены. - Максимус Милосердный! – прокричал кто-то в толпе зрителей и скоро уже весь Колизей произносил его имя. Дойти до ворот генерал не успел. Его окружили появившиеся на арене преторианцы Коммода. А скоро вышел и он сам. На лице императора ясно читались чувства, обуревавшие его сейчас. Максимус остановился и медленно повернулся к своему врагу. Коммод знал, что никогда, до самой смерти, он не забудет его глаз в это мгновение. Взгляд генерала был полон бешеной ненависти и ледяного, жестокого презрения к тому, кто стоял перед ним. Наверное, никогда ещё в своей жизни императору не было так жутко, по-настоящему жутко, как в эту минуту. Смешно, но он боялся этого гладиатора, как страшится воды огонь, по вине которой он может потухнуть, и от этого только сильнее его ненавидел. - Что мне с тобой делать, Максимус? – спросил Коммод, приближаясь к нему, - Ты никак не хочешь умирать! - Генерал молчал, всё так же презрительно глядя на него. Это презрение глубоко уязвляло сына Марка Аврелия, - Неужели мы так отличаемся друг от друга? Я забираю у людей жизни, как и ты. - Мне осталось забрать всего одну жизнь, - последовал ответ. Коммод прекрасно понял намёк, скрытый в его словах, но не показал этого. - Так забери её! Генерал молча повернулся и хотел идти своей дорогой. Желая его уязвить ответно, Коммод с издёвкой изрёк: - Мне сказали, что твой сын пищал, как девчонка, когда его прибивали к кресту, а жена стонала, как шлюха, когда её насиловали раз за разом, ещё и ещё! Максимус остановился и, обернувшись, посмотрел императору в глаза. Коммоду показалось, что тот сейчас кинется на него, поэтому он отошёл немного назад. Но генерал лишь произнёс: - Время почестей кончится, повелитель. Скоро. Вы сели на чужую лошадь и придёт время, она вас сбросит, - отвесив ему церемонный поклон, гладиатор направился к воротам под восторженные вопли толпы, которые он не слышал. Слова Коммода разбередили ещё сильнее незаживающую рану в его сердце, и она нестерпимо жгла его нечеловеческой болью. По пути к камерам генерала встречали радостные люди. Они хотели дотронуться до него, сказать, что любят. Максимусу стоило немалого труда уклоняться от ласк обезумевших от экзальтационного экстаза женщин, которые едва не вешались ему на шею. Громкий крик заставил его обернуться: - Генерал! Генерал! Это был Цицерон, тщетно пытавшийся пробраться к своему господину. - Цицерон?! – Максимус немало удивился неожиданной встрече. На мгновение в его голове мелькнула мысль: а каким образом его оруженосец попал в Рим? Очевидно, легионы находится сейчас недалеко отсюда. А что, если..., - Где ваш лагерь? - В Остии. В Остии! Это же в дне пути от Рима! Приблизившись к оруженосцу, Максимус сразу же очутился в объятиях женщин, из которых ему стоило немалого труда высвободиться. Цицерон что-то сунул ему в руки. - Найди меня позже! – успел крикнуть ему гладиатор, прежде чем стража потащила его вперёд, - Найди меня! Оказавшись в камере, генерал обнаружил в своих ладонях небольшой полотняный мешочек. Торопливо заглянув внутрь, он вынул маленькую фигурку – изображение своей жены. Рядом была и другая, - Овидия. Слёзы навернулись Максимусу на глаза и потекли по щекам при виде их. Перед мысленным взором вновь возникли его родные, такие, какими он их помнил при жизни. Перехватило дыхание, и мука сжала сердце в железный кулак. Когда его немного отпустило, генерал с трепетной нежностью поцеловал дорогие ему фигурки. - Ты думаешь, они слышат тебя? – спросил Джуба, подходя и становясь рядом. - Кто? – не понял генерал. - Твоя семья на том свете. - О да! - И что ты говоришь им? - Своему сыну я говорю, что мы скоро встретимся, и чтобы он крепче держался в седле. А моей жене…, - Максимус улыбнулся, - Это не твоё дело! Утро следующего дня выдалось на редкость жарким и солнечным. В прозрачной высокой синеве неба ни облачка, ни ветерка. До начала боёв оставалось ещё два часа, и каждый старался найти себе занятие по душе. Преторианцы, приставленные охранять гладиаторов, забавлялись игрой в кости, кулачные бойцы дразнили огромную чёрную кобру, лежавшую на широком деревянном столе посреди одной из камер, а змея шипела и извивалась, норовя укусить неосторожного. - Максимус, ты командовал легионами? – спросил генерала Хаген, когда они сидели во дворе. - Да. - И у тебя было много побед? - Да, много. - А в Германии? Неужели тебе удалось победить всех этих свирепых варваров? - Во многих странах. Генерала позвали. Он подошёл к окошку, где им раздавали пищу, и взял свою миску с похлёбкой. Сев подле товарищей, уже приготовился есть, но, бросив случайный взгляд на Джубу, увидел, что тот отрицательно покачал головой, точно еда была отравлена. Хаген зачерпнул из его тарелки немного похлёбки, проглотил и неожиданно стал задыхаться. Правда, продолжалось это недолго. Рассмеявшись, здоровяк-гладиатор сказал: - Мы пошутили, Максимус, не волнуйся. Генерал понял, что таким способом эти люди решили доказать ему свою преданность и засмеялся сам, хоть смех получился грустным. Безумцы! А если бы в пище действительно оказался яд?! - Ты прославился, Максимус, - сказал ему Джуба, - Чтобы погубить тебя, он сначала должен уничтожить твою репутацию, а это будет ох, как нелегко, если вообще возможно! Да, теперь Коммоду труднее будет его растоптать, размышлял генерал. Император не пойдёт против воли народа, если не хочет вызвать его недовольство ещё больше. К гладиаторам подошёл преторианец из стражи. - Максимус, тебя желает видеть какой-то молодой человек. Он сказал, что его зовут Цицерон. - Я иду. Генерал поднялся и отправился следом за охранником. Снаружи, за решёткой двора, его, в самом деле, дожидался оруженосец. Увидев Цицерона, Максимус широко улыбнулся. - Как же я рад тебя видеть! Тот кинулся к решётке и так и прилип к ней. - А как рад я! Я ведь считал, что вы умерли! Солдаты, узнав о вашей смерти тогда, едва не разнесли в пух и прах весь лагерь! С трудом удалось их успокоить! - Ну, а я, как видишь, жив. Скажи, в какой форме они сейчас? - Растолстели и сникли. - И давно вы в Остии? - Всю зиму. Всю зиму! Эх, знать бы об этом раньше! - Кто сейчас ими командует? - Какой-то дурак из Рима. Он ничего не смыслит в военном деле, а способен лишь орать и пыжиться. Знали бы наши воины, что вы живы, они бы горы своротили! Максимусу приятно было узнать, что солдаты его не забыли даже по прошествии такого количества времени. - А как вы стали гладиатором? – спросил Цицерон. Лицо генерала потемнело. - Это долгая история. Скажи мне лучше, каким образом ты очутился в Риме? - Я повздорил с нашим главнокомандующим, и он выставил меня вон. Вот я и решил отправиться в город, посмотреть здешнюю жизнь. Максимус какое-то время молчал, мыслями находясь в этот момент где-то далеко отсюда. Потом спросил: - Когда солдаты смогут приготовиться к битве? - За вас хоть сейчас! - Прекрасно! Послушай… Не мог бы ты выручить меня в одном деле? - С радостью! – живо откликнулся оруженосец, - Что я должен выполнить? - Ты помнишь Луциллу, дочь Марка Аврелия? - Конечно! – на подвижном лице Цицерона появилось мечтательное выражение, - Разве можно забыть такую женщину! - Найди её. Я слышал, она скоро будет проезжать неподалёку отсюда. Скажи, что я готов встретиться с её политиком. - Слушаюсь! Цицерон долго бродил среди оживлённой толпы, пока, наконец, не увидел богато украшенные носилки под белым балдахином с ликом Марка Аврелия на драпировках. Носилки сопровождали восемь дюжих молодцов. Бросившись к ним, оруженосец увидел Луциллу, полулежавшую на подушках, и крикнул ей: - Госпожа, я служил вашему отцу в Виндебоне! Никакой реакции. - Госпожа, я служил вашему отцу в Виндебоне! И снова ничего. Его стали грубо отталкивать назад. - Госпожа, я служил генералу Максимусу! И сейчас служу! При упоминании этого имени Луцилла приподнялась и, повелительным тоном остановив носильщиков, высунулась наружу и жестом подозвала к себе молодого человека. Цицерон близко наклонился к ней и сообщил: - Генерал готов встретиться с вашим политиком. Она некоторое время смотрела в его лицо, словно не в силах поверить тому, что слышала, затем улыбнулась. - Передай генералу, что завтра мой человек к нему придёт, - Луцилла протянула оруженосцу несколько крупных золотых монет, - А это тебе за верность, - с ласковой, благодарной улыбкой договорила она, после чего приказала носильщикам двигаться дальше. Итак, генерал, невзирая на всю свою несгибаемую гордость, понял, что без её помощи ему не обойтись. Приятно сознавать, что человек, который тебе дорог, хоть иногда в тебе нуждается! - Я больше не могу! – Коммод мерил шагами свои дворцовые покои. Он был в припадке тупого бессильного бешенства и рвал на себе волосы от злости, - Теперь эти неблагодарные римляне любят Максимуса за его милосердие! Я не могу просто взять и убить его, иначе рискую прослыть ещё более жестоким! Всё это похоже на безумный кошмар! Сенатор Фалько, спокойно наблюдавший метания императора, произнёс: - Он отрицает вас. Каждая его победа – неповиновение вам. Это видят и народ, и сенаторы. С каждым днём он становится всё сильнее. Убейте его! - Нет! – Коммод резко остановился и всем корпусом повернулся к собеседнику, - Я не сделаю из него мученика, а из себя чудовище, не дам ему такой козырь в руки! - Мне рассказывали об одной морской змее, которая весьма необычно привлекает к себе добычу, - голос Фалько мягкой вкрадчивой патокой лился в уши императора, - Она лежит на дне океана, притворяясь раненой. Её враги начинают немного змею покусывать, но она всё равно не шевелится, никак не реагируя на их нападки. Она выжидает удобный момент, а потом раз – и всё, добыча в её пасти. Понимаете, о чём я говорю? – сенатор в упор смотрел на Коммода. Император улыбнулся, и в полумраке его бледное лицо осветила какая-то потусторонняя мстительная злорадность, отчего оно стало жутким. - Что ж, и мы будем ждать, - раздумчиво ответил он, - Пусть наши враги сами начнут нас щипать. Установите слежку за каждым сенатором! Луцилла, проходя по коридору мимо покоев брата, случайно услышала голоса Коммода и сенатора Фалько, но, о чём они говорили, не разобрала. Что здесь делает Фалько?... Не иначе, её братец вновь что-то затевает… Но что?... И как это коснётся Максимуса?... Вечером, заходя в комнату Луция, чтобы поцеловать сына на ночь, Луцилла неожиданно встретила там императора, склонившегося над мальчиком. Луций уже спал. Услыхав шорох за спиной, Коммод обернулся и, увидев сестру, грустно промолвил: - Он крепко спит, потому что его любят. Против воли в душе женщины возникла жалость к брату, но Луцилла поспешно подавила это чувство. - Идём, брат, уже поздно, - она взяла его за руку, как во времена детства, и отвела в его покои. - Я хочу дать Риму счастье и процветание, Луцилла! Этого не понимают Гракх и его сторонники! - И каким образом ты намерен этого достичь? Ведь одного желания недостаточно. - Знаю! У меня голова разрывается на части от обилия желаний и всяческих идей! Сестра прошла к небольшому шкафчику у изголовья кровати, извлекла оттуда глиняный сосуд, отвинтила крышку. Рядом стоял серебряный кубок, лежала маленькая ложечка, тоже из серебра, и кувшин с водой. Луцилла высыпала из сосуда в кубок немного белого порошка (порошок этот в качестве успокоительного и снотворного средства прописал Коммоду лекарь, их семейный врач, уже много лет пользовавший всех Цезарей от мала до велика), развела его водой и, тщательно размешав ложечкой, протянула кубок брату: - Вот, выпей это. Поможет тебе успокоиться. Император принял кубок, залпом проглотил содержимое, морщась от горького вкуса, затем неожиданно спросил: - Как ты думаешь, стоит ли распускать Сенат в дни, посвящённые памяти нашего отца? Люди к этому готовы? - Я думаю, тебе нужно отдохнуть, Коммод, - в её тоне сквозило сочувствие. - Останешься со мной? – император в упор смотрел на сестру, в его глазах горел странный фанатичный огонь, немало её испугавший. Луцилла знала, что Коммод относится к ней не совсем так, как подобает брату относиться к собственной сестре, но никогда даже и предположить не могла, что всё куда серьёзнее на самом деле. - Ты всё ещё боишься темноты, братец? – попробовала отшутиться она. - Всё ещё боюсь… Впрочем, как и всегда… Останешься на ночь? - Ты же знаешь, что нет. - Поцелуй меня, - вдруг попросил Коммод, вплотную приближаясь к Луцилле. Она чмокнула его в лоб. - Спи, брат! - сказала женщина, повернулась и стремительно вышла. Вечером следующего дня Проксимо явился в камеру к своим гладиаторам и направился к Максимусу. - Следуй за мной! Только ни о чём не спрашивай, всё узнаешь на месте! Генерала привели в то же помещение, в котором он прошлый раз говорил с Луциллой. Она вновь была здесь. - Оставь нас! – строго приказала дочь Марка Аврелия ланисте. Тот поклонился и вышел. Луцилла повернулась к проходу, соединявшему эту камеру с другой, и позвала: - Сенатор Гракх! Появился сенатор. В своём чёрном одеянии он сливался с тенями, и первое время Максимус с трудом его различал. Опустившись на скамью у стены, генерал внимательно посмотрел на вошедшего. Что за человек этот сенатор?... Можно ли ему довериться?... Конечно, Луцилла не приведёт сюда предателя, но, кто знает, может, она ошибается в своём мнении?... - Генерал! – Гракх коротко, с достоинством поклонился гладиатору. - Сенат за вами? - Сенат? Да. Я говорю от их имени. Вы желали меня видеть? - Да. Скажите, вы сможете вывести меня из города? Гракх был удивлён: - Зачем? - Выведите меня из города, дайте свежих лошадей и отправьте в Остию. Там стоят мои легионеры. - Но ими командуют люди, верные Коммоду! - возразила Луцилла, - Ехать туда – полнейшее безумие! - Когда солдаты увидят меня, вы узнаете, что такое настоящая верность! К закату второго дня я вернусь сюда с пятитысячной армией! - Армией?! – воскликнул Гракх, не веря своим ушам, - Римская армия столько времени не вступала в город! Я не желаю менять одного диктатора на другого! - Время полумер и разговоров прошло, сенатор! – жёстко ответил Максимус. - А после вашего славного мятежа, что будет дальше? Вы заберёте своих солдат и уйдёте? - Я уйду. А они останутся защищать Рим под командованием Сената. Я убью Комода, и всю власть передам вам. - Мне?! Значит, вы хотите вновь вернуть её народу?! Но почему?! Максимус повернулся к Луцилле и ответил: - Такова была последняя воля умирающего. Гракх вздохнул. Немного помолчав, сказал: - Марк Аврелий верил вам. Его дочь тоже верит. Придётся поверить и мне, хоть это и трудно. Через два дня вы будете свободны. Постарайтесь за это время не умереть, иначе умру я. Мужчины пожали друг другу руки, и сенатор ушёл. Проводив его, Луцилла вернулась. - Максимус, обещай, что ты не будешь рисковать понапрасну! – она с мольбой смотрела на него. - Я ничего не могу обещать Луцилла. Всё зависит от обстоятельств. Генерал заметил слёзы у неё на глазах, которые женщина отчаянно пыталась скрыть. - Что случилось, Луцилла? – ласково спросил Максимус, - Я тебя обидел? - О, Максимус! – бросившись к нему на грудь, она вдруг разрыдалась, - Если ты погибнешь, я… Я… Он старался её успокоить, слегка поглаживая по голове. - Может, всё ещё образуется, - генерал улыбнулся, - Ну же, перестань плакать! Не хорошо такой знатной даме так себя вести! – нежно, немного шутливо журил он её. Понемногу рыдания Луциллы стихли. Она всё ещё стояла в его объятиях, чувствуя себя такой сильной, такой защищённой, прижавшись к его горячей груди. Всем существом эта женщина вбирала каждую частичку своего любимого. Максимус был единственным мужчиной в жизни Луциллы, кого она по-настоящему любила. В мечтах он всегда принадлежал только ей, а она ему. И не было между ними преград, вроде общественного положения и прочей чуши. Только она и Максимус! И больше никто в целом свете! - Тебе пора, Луцилла, - проговорил генерал, - Уже поздно. Эти слова немного отрезвили её, вернув к действительности. - Да. Спокойной ночи! - Спокойной ночи! Максимус проводил её взглядом и улыбнулся. Луцилла так и осталась той взбалмошной озорной девчонкой, которую он когда-то любил. Когда-то… Как давно это было…