***
Дорога до старой часовни была настолько знакомой, что Каю казалось: он придёт сюда даже с закрытыми глазами, даже если всё вокруг внезапно изменится, он непременно найдёт эту небольшую старую комнатку с многолетней пылью на скамьях и выцветшими витражами. Что раз за разом приводило его сюда – он и сам не мог сказать. Он не был религиозен, да и не осталось здесь уже следов слепой, безграничной веры. Только запустение и уединённый покой. И тишина. Да, наверное, ради этого он и приходил – опускался на переднюю скамью и полностью погружался в свои мысли, бездумно глядя на блёклых ангелов из некогда цветного стекла, подсвеченных слабым светом. Кай приходил по вечерам, во время заката: ему нравилось, как заходящее солнце заставляет эту комнатку жить. Ну и пусть парящая под потолком пыль становится заметнее. Но в лучах заката часовня становилась почти волшебной, загадочной и уютной. В такие моменты как никогда хотелось верить в Господа. Или хотя бы в сказки. Хотелось верить хоть во что-нибудь, лишь бы не чувствовать обжигающей пустоты внутри, подобной чёрной дыре, разрастающейся с каждым новым днём. Иногда Кай думал, что же будет, когда пустоте некуда станет расти и она поглотит душу без остатка? Может быть, он умрёт, не выдержав подобного. Или продолжит существовать в виде бесчувственной оболочки, подобии человека – вроде бы парень как парень, а внутри – ничего. Дверь скрипнула – в тишине это прозвучало излишне громко и как-то зловеще. Кай резко обернулся. В проходе стоял мальчишка, невысокий и удивительно хрупкий на вид, и с интересом осматривался, особое внимание уделяя витражу. Завораживает, да. – Что ты здесь делаешь? – резко спросил Кай. Мальчик вздрогнул и перевёл испуганный взгляд на него. Робкий какой. Словно Кай съесть его может. Хотя ребёнок явно из пациентов, а пациентам запрещено находиться в этой части больницы. Наверное, боится, что ему попадёт, вот и съёжился, словно в ожидании удара. – Я… люблю рисовать ангелов, – пролепетал мальчик, сделав несколько шагов вперёд, настороженно глядя на Кая. Кай не ответил и не отвёл взгляда, наблюдая, как ребёнок постепенно расслабляется и уже увереннее подходит ближе, а потом и вовсе усаживается рядом, раскладывает на коленях альбом, долго всматривается в понравившееся изображение и начинает лёгкими плавными движениями водить по листу карандашом. Про невольного соседа он, кажется, забыл вовсе, а тот не мог оторвать глаз от волшебства, творимого человеческими руками – самыми обыкновенными, с худыми запястьями, маленькими ладошками и длинными тонкими пальцами. Наблюдать за ним оказалось интересно – когда всё выходило правильно, в светло-серых глазах словно звёзды загорались, и губы растягивались в довольной улыбке, а если что-то не получалось, юный художник хмурился, отчего между бровей появлялась глубокая складка, которую хотелось разгладить пальцем, и закусывал губу, стирая неверные линии и рисуя их заново, до тех пор, пока не получится, как нужно. Можно было подумать, что от частых исправлений рисунок будет выглядеть небрежно, неаккуратно, но на самом деле эта небрежность придавала ему странного очарования. Ни один штрих не являлся лишним, все они, даже не до конца стёртые или размазанные, дополняли общую картину. Особое внимание мальчик уделял крыльям, прорисовывая каждое перо с особой тщательностью. Он обводил их снова и снова, и в один миг Кай понял: всё это и затевалось только ради прекрасной пары крыльев, лёгких, воздушных, но поразительно сильных – по крайней мере так казалось неискушённому наблюдателю. – Нравится? – вернул его в реальность нерешительный голос. – Тебе нельзя быть здесь, – Кай проигнорировал вопрос. – Всё равно, – мальчик равнодушно пожал плечами. – Я – Хейлель, кстати. Можно просто Лель, если так проще. Ребёнок без страха протянул руку. Кай не обратил на неё внимания, но всё же соизволил ответить: – Кай. – Тебе не идёт. – Хм? – Я читал про Снежную королеву. Имя – холодное. Боже, ну какое дитя! Читал он… – И что? – Имя – холодное, – повторил Хейлель так, словно это всё объясняло. – А руки – тёплые, – в доказательство он схватил Кая за ладонь, сжал крепко. – Видишь? Каю стало неловко. Он вообще не любил, когда к нему кто-то прикасался – это воспринималось как слабость, уязвимость. А он давно понял, что уязвимым быть нельзя: те, у кого душа нараспашку, никогда не живут долго и счастливо. Во всяком случае, Кай никогда таких не встречал. Но прикосновение этого мальчишки отторжения не вызвало. Чтобы удостовериться, он перехватил ладонь Леля, осторожно погладил её большим пальцем, прислушиваясь к собственным ощущениям. Спокойно и уютно. Значит, не показалось. Почему-то было даже не жаль. Может быть, это шанс вырвать из сердца съедающую его пустоту? – Да нет, глупости, – негромко пробормотал он. – Ты о чём? – недоумённо спросил Лель, переводя взгляд с задумчивых глаз напротив на собственную руку, которая всё ещё находилась в чужой ладони. – Забудь, – Кай неожиданно улыбнулся и выпустил маленькую ладошку. – Тебе пора, иначе будут неприятности. Мальчик нерешительно кивнул и встал. – Доброй ночи, Кай. – И тебе. Хейлель ушёл, а Кай ещё долго сидел в одиночестве, странно улыбаясь и чувствуя, как в груди всё-таки зарождается странное тепло, похожее на… надежду?***
Имя: Хейлель Адамс Возраст: 16 лет Предварительный диагноз: диссоциативное расстройство личности* Эмоционально неуравновешен. Психика неустойчива. Умеренно опасен для окружающих. На данный момент больной в состоянии ремиссии. Сознание ясное. Спокоен, доброжелателен, неконфликтен. Лекарства и процедуры по расписанию. В нарушении режима не замечен. Короткое досье, всего несколько строк, и диагноз – как приговор. При встрече Кай даже не подумал бы, что мальчишка – пациент, если бы не знал точно, что посторонний человек в здании оказаться не мог. Да и повязка на плече с выбитым на ней номером палаты была словно клеймо: психически больной. Короткий номер, кстати, прочно впечатался в память, словно кто-то выжег его изнутри. 14-В. Второй этаж, левое крыло, обшарпанная тёмно-коричневая дверь в самом конце коридора. Кай мысленно прошёл этот путь и оказался в типичной палате: старая и до жути скрипучая узкая кровать с крепкими кожаными ремнями, жёсткое казённое бельё, застиранное до грязно-серого цвета, небольшая тумба около кровати, крошечное решётчатое окно и – неотъемлемый атрибут психиатрической лечебницы – белые мягкие стены. Совершенно неподходящее место для этого ребёнка с такой светлой и открытой улыбкой. Кай тяжело вздохнул, закрыл тонкую папку и небрежно запихнул её на место. Хейлель даже не его пациент. Не из-за чего беспокоиться.