Утренняя звезда

Кай не видел мальчишку несколько дней – тот был на «усиленной терапии». Что это означало, Кай, к сожалению, знал: Хейлелю стало хуже, и теперь его без конца пичкают таблетками, потчуют болезненными уколами, а то и до электричества дело дошло. Стоило представить, какие муки приходится выносить этому ребёнку, как самого чуть ли не наизнанку выворачивало. В груди предательски жгла обида за этого мальчика, не давая забыть симпатичное, почти детское лицо с очень светлыми глазами. Не из-за чего беспокоиться, да? – Так и знал, что ты здесь, - голос Хейлеля был весёлым, хотя и немного неуверенным. Кай вздрогнул, но не повернул головы. Он был уверен, что рано или поздно мальчишка объявится. И сейчас молчал, спиной чувствуя пристальный взгляд, вслушиваясь в тихие осторожные шаги, и думал, что фраза прозвучала так беспечно и просто, словно ребёнок пришёл на встречу со старым другом. Лель шёл медленно – то ли оттягивая момент встречи, то ли у него просто не было сил. Кай больше склонялся ко второму варианту: всё-таки мальчик был не на отдыхе. Так и есть: лицо бледное, осунувшееся, под глазами синяки, губы искусаны, и сам похудел до такой степени, что футболка болтается, как на вешалке. И это меньше чем за неделю. Что же дальше будет? – Сильно плохо? – вопрос вырвался прежде, чем Кай успел додумать до конца. – Нормально, – мальчик улыбнулся, пытаясь отвернуть лицо, освободиться из цепких пальцев, крепко схвативших его за подбородок. – Оно и видно, – Кай хмыкнул. – Пациентов с таким на диво цветущим видом я давно не встречал. Хейлель смутился. – Ну, может, и не очень хорошо… – лицо его погрустнело. – Откровенно говоря, вообще паршиво. Эти их таблетки, знаешь… гадость ужаснейшая, после них чувствуешь себя так, словно через мясорубку пропустили. Трижды. – Но ведь так нужно. – Ага, они тоже так говорят. Как будто это поможет, – мальчишка недовольно поморщился. – Так ты думаешь, врачи не правы? – Я не псих. Мне не нужно лечение. "А мальчик-то с характером", - почти с восхищением подумал Кай. Впрочем, редко когда встретишь пациента, который будет согласен с диагнозом. Да что там редко – почти никогда. Вот и этот туда же – насколько же категоричен! Тяжело с такими, они не понимают, что им пытаются помочь. Хотя… Кай считал, что методы, которые используются в этой захудалой больничке, далеки от желания по-настоящему помочь. Иногда это вообще больше похоже на желание помучить, избавить человека не от проблемы, а от собственного «Я», превратив в бессознательный «овощ» - так ведь проще, чем действительно попытаться вытащить кого-то из ямы безумия, в которой зачастую и дна-то не видно. Стыдно признать, но Каю иной раз и самому не хотелось возиться, взваливать на себя ответственность за абсолютно чужого ему человека. Он понимал, что, наверное, ошибся в своё время, подавшись в психиатрию: если несколько лет назад в восторженном подростке было полно человеколюбия и готовности помогать, то теперь от этого остались лишь растоптанные мечты, сухая и горькая пыль которых порой забивала лёгкие, не давая сделать вдох. Тогда приходилось много курить, сигаретным дымом изгоняя из груди осколки разбившихся надежд. Лечить горечь горечью. Даже самому смешно. Но иногда по-другому просто не получалось. – Почему ты сюда приходишь? – Кай уже успел забыть о мальчишке, а тот сидел рядом, почти касаясь плечом плеча и, чуть наклонив голову, пристально смотрел в глаза, ожидая ответа. – А ты? В прошлый раз ты был с альбомом – рисовать любишь, верно? А сегодня? – Тебя искал, – бесхитростно ответил Лель, не отводя взгляда. – Неужели? – Кай недоверчиво приподнял бровь. – Правда. Тогда… Ты единственный, кто не испугался, – тихо произнес мальчик, глядя теперь куда угодно, только не на Кая. Кажется, это признание далось ему с трудом. – А нужно было? – Они все, – Хейлель неопределённо махнул рукой, – боятся. Голоса вроде ласковые, едва ли не сюсюкают, а в глазах – страх. Я так и вижу, как в их черепушках бьётся мысль: «Убийца». Как будто мне этого хотелось! Мальчишка уставился в пол, но Кай успел заметить блеснувшие слёзы. Странно. Действительно, он ведь читал полицейские отчёты. И почему забыл? Просто не верилось, что этот ребёнок мог убить человека. Лучшую подругу, вроде так писали в газетах? Сейчас не верилось особенно. Кай не боялся - скорее, жалел Леля. Болезнь не появляется из ниоткуда, это он знал точно. Так что винить мальчишку было, по сути, не в чем. И Кай сделал то, чего не делал уже давно: протянул руку и слегка приобнял его, притянув к себе. Хейлель помедлил, но всё же уткнулся лицом в подставленное плечо. Он тихо всхлипывал, а Кай отстранённо думал, что совершенно не умеет утешать и понятия не имеет, что в таких случаях принято говорить, да и стоит ли что-то говорить вообще. Поэтому он просто продолжал прижимать дрожащего мальчишку к себе, чувствуя, как постепенно намокает ткань рубашки, но не испытывая к чужой слабости ни малейшего отвращения или презрения. Скажи ему кто раньше, что он будет играть роль жилетки, Кай бы только посмеялся. Он сторонился людей, и подобное казалось в принципе невозможным. И вот сейчас он смирно сидит и успокаивающе гладит ребёнка по спине. – Кажется, ты плохо на меня влияешь, – вполголоса сказал он, не надеясь даже, что его услышат. Услышали. Мальчишка встрепенулся и отстранился, ладонью вытирая отчаянно-красные щёки. – Извини. – Пойдём, – Кай мгновение подумал, что-то решая для себя, и резко поднялся, протянул руку, которую Лель нерешительно принял. Кай вёл его старыми пустынными коридорами. Место, которое он хотел показать, было для него столь же дорогим, что и часовня, ставшая местом обеих их встреч. Теперь же хотелось несколько расширить границы этих странных отношений, установившихся между ними с первой же фразы. Откуда возникло это желание, Кай сказать не мог – сам не разобрался. Одно было ясно – отвернуться от мальчишки уже не получится. Да и не хочется, если честно. Заинтересовался, был очарован или просто увяз в чужой искренности – какая, в сущности, разница? Кай никогда бы не подумал, что так бывает… Хотя нет, было же однажды. Не так давно, если разобраться, но воспоминания были болезненными, вопреки общему светлому их настроению. Просто закончилось всё в тот раз плохо. – Куда ты меня тащишь? – Увидишь, уже почти пришли, – Кай толкнул тяжелую дверь. – Осторожно, лестница. Здесь темно, но подняться можно. Лель тихо чертыхнулся, и Кай крепче перехватил его руку – сам-то привык давно, а вот мальчишка может и споткнуться. Падать с лестницы больно, это Кай на себе проверял. – На месте, – Кай глубоко вдохнул и выпустил ладонь Леля. Мальчишка восхищенно ахнул – они оказались на крыше. Город, раскинувшийся перед ними, уже переливался огнями, а лес, тёмной стеной окружающий больницу с другой стороны, в сумерках казался зловещим, словно сошедшим со страницы какой-нибудь страшной сказки. Губы Леля расплылись в улыбке, и Кай снова обратил внимание, как сияют глаза, когда он радуется. Ребёнок смело подошел к краю, взглянул вниз. – Ты рискуешь, – насмешливо сказал он. – Я же больной, забыл? Таким, как я, не место на крыше. – Я надеюсь на твое благоразумие. Кай действительно не подумал, что это может быть опасно. Он поймал себя на мысли, что не воспринимает Хейлеля как пациента. Не может. Не получается. Или просто не хочет, понимая, что, как только проведет четкую границу, тепло, идущее от мальчишки, исчезнет, и он снова будет бороться со своей пустотой в одиночестве? – Наивный, – усмехнулся Лель, потом закрыл глаза и раскинул руки, словно отдаваясь на растерзание ветру. Стоя на краю, ага. Кай подумал, что это выглядит красиво. Но за мальчишку всё-таки было немного страшно, поэтому он подошел ближе, встал рядом, готовый чуть что подхватить его. – Я люблю высоту, – пробормотал Хейлель, не открывая глаз. – Когда стоишь вот так, кажется, что ещё немного, и за спиной распахнутся крылья. Я бы хотел летать. Наверное, это здорово. – Наверное. Лель снова улыбнулся так, что в груди отчего-то стало теплее. Кай начал думать, что мальчишка не умеет по-другому. Только так, только искренне. Удивительно «живой» ребёнок. Не сломленный. Сильный. – Ты сильный, – Кай зачем-то решил сказать это вслух. Почему-то это казалось важным. – М-м? – Ты сильный, – увереннее повторил Кай. – Это место… Здесь тяжело оставаться собой. Что бы там ни говорили о помощи, на самом деле здесь, именно здесь, сходят с ума окончательно. – Значит, вот чем всё для меня закончится, – голос Хейлеля звучал грустно и немного дрожал. – Нет, – Кай был в этом уверен. – Ты же сильный. – Ты сейчас меня убеждаешь или себя? – мальчишка лукаво приоткрыл один глаз. – Не знаю, – Кай рассмеялся. Он уже и забыл, как это – просто смеяться, без причины. Ему вторил негромкий смех Леля. На душе было легко. Не пусто, не давяще – просто легко. Откуда-то появилась уверенность, что всё наладится. Пусть это было слишком наивно и по-детски, но ведь лучше так, чем мучиться от выжженной дыры в сердце. Мальчишка, сам того не ведая, стал для него спасительным кругом в бурлящем омуте безумия. И как Кай столько времени жил без этого чистого звонкого смеха? – Мне пора, – отсмеялся Лель, вмиг становясь серьёзным, хотя в глазах всё ещё плясали смешинки. – Куда? – У меня режим, забыл? – Точно. Тогда до завтра? – Ага. Там же? – Нет, - Кай отрицательно помотал головой. – Как насчёт прогулки? – Идёт. Прогулка, значит. Веселье ушло вместе с мальчишкой, и реальность грузом упала на плечи. Кай запустил пальцы в волосы. Что же ты делаешь? Опять ведь будет больно. В этот раз наверняка ещё больнее, чем прежде. Снова задыхаться от безысходности, от душащих слёз, которые комом встают в горле и не могут найти выхода. Надежда? В этот раз будет лучше? Брось, Кай. Чудес не бывает. Пальцы дрожали, когда Кай доставал мятую сигарету. Он всё понимал, чётко и ясно. Как понимал и то, что стоит увидеть Леля, и сегодняшние сомнения, метания и тревоги забудутся, отойдут на второй план. Останется только тихое незамутнённое счастье от чужого тепла. Пусть.