I Can Feel You on My Skin

Слэш
PG-13
Завершён
1417
автор
Пэйринг и персонажи:
Размер:
6 страниц, 1 часть
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
1417 Нравится 23 Отзывы 195 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
Первая метка появилась в возрасте восьми лет. Курт проснулся рано утром и, не дожидаясь, пока мама придет его будить, решил встать сам. Он поднялся и отбросил своего мишутку в сторону, а после подбежал к зеркалу, чтобы одеться в симпатичные брючки и рубашку до прихода взрослых, но тут же остановился, как вкопанный, заметив на руке нечто, не принадлежащее ему. На сгибе локтя располагался большой красноватый синяк. Курт с удивлением уставился на него – вчера мальчик нигде не падал, он точно знал это, поэтому пятно никак не могло быть его собственным. Оно появилось просто из ниоткуда! Забыв о своем желании разодеться, Курт бросился вниз. Родители сидели за кухонным столом и, тихо посмеиваясь, готовили завтрак. Берт первым заметил сына. – Курт, малыш! Ты сегодня рано, – запыхавшийся мальчик остановился в дверях, а Берт немедленно встревожился, заметив его странное состояние. – Что-то случилось, Курт? Ты в порядке? – Папа! У меня синяк! Берт и Элизабет недоуменно переглянулись. – Ты упал, мальчик мой? – спросила женщина и спешно сняла с ручки полотенце, намереваясь вытереть испачканные томатным соком ладони и подойти к сыну. – Нет, мамочка. Я не падал, он сам здесь появился – смотри, – Курт подошел ближе и раскрыл руку, предъявляя родителям таинственную метку. Лицо женщины разгладилось, и она с улыбкой посмотрела на мужа. – Берт… это его первая метка, – сказала она с восхищением, прикладывая руку к груди. Берт хохотнул и присел на стул, стоящий на углу стола, после чего вновь обратился к Курту. – Ты уверен, что нигде не падал? – решил уточнить он. – Папа! – Хорошо, хорошо, – рассмеялся Берт, заметив укоризненный взгляд сына. – Этот синяк, сынок – очень особенная вещь, – и он переглянулся с улыбающейся Элизабет, которая медленно развернулась правой стороной своего лица к Курту. Когда мальчик вбежал в кухню, она стояла боком, поэтому он не мог заметить нечто весьма удивительное – на правой стороне, ровно над линией челюсти, у Элизабет пролегала небольшая краснеющая ранка. Точно такая же, как и у его отца. – Мама, почему у вас с папой одинаковые царапины? – наконец, спросил мальчик, не в силах прийти к какому-то связному выводу. – Потому что мы с твоим отцом родственные души, – загадочно произнесла Элизабет и выдвинула стул. – Присядь. Курт подчинился и вскарабкался на всё ещё высокое для него сидение. Родители расположились рядом, и Берт, обхватив ладонь Элизабет своими, начал свой рассказ. – Эти метки – очень особенные, Курт. Далеко не каждой паре удается познать всю глубину подобной связи. Видишь ли, в чем дело – иногда у человека на теле появляются метки. Они значат, что твоя вторая половинка поранилась или ушиблась – что угодно. У некоторых это проявляется в виде неярко краснеющего места – просто обозначение, что твоя любовь поранилась, и ничего больше. А маленькие царапины вообще не проявляются. У других такого не случается вообще. Но существуют люди, которые в полной мере ощущают на себе «ранимость» родственной души – их кожа практически немедленно предъявляет, в каком месте и как сильно оказался раненным твой партнер, – Берт потер свою царапину на лице подушечкой большого пальца. – Этим утром я неудачно побрился, поэтому теперь на лице твоей матери сияет вот такая отметина. Курт медленно закивал головой. – Значит, моя родственная душа очень больно ударилась? – Предположить, что подобный синяк произошел безболезненно, было невозможно. Элизабет кивнула. – Судя по всему, – согласилась она. – Такая связь с родственной душой очень почетна и редка – видишь, он играет всеми красками, прямо как настоящий. Я так рада за тебя, мой мальчик – ты особенный, и твоя любовь тоже будет особенной, – Элизабет с восхищением помотала головой. Курт, переполненной новой информацией, все же просиял в ответ. Судя по счастливым лицам родителей, его новые синяки – это хорошая вещь. Курт лишь только мог радоваться, что его любовь будет такой же большой и крепкой, как в тех сказках, которые они всегда читали на ночь. Там принц и принцесса находили друг друга, и всё вокруг становилось в несколько раз проще, в несколько раз лучше, в несколько раз счастливее. Ведь именно такое чувство должно возникать при мыслях о твоей родственной душе? Через час маленький Курт вновь стоял перед зеркалом. Он осмотрел себя на предмет лишних ссадин, не принадлежащих ему целиком и полностью, но так и не заметил ничего другого. Только этот красный синяк на сгибе локтя. Он осторожно открыл дверцу шкафа и достал оттуда мазь – отец сказал, что обычно это не производит никакого эффекта, но Хаммелу хотелось сделать что-то, лишь бы его вторая половинка чудеснейшим образом поняла: Курту не всё равно. Он зачерпнул пальцем немного вязкой субстанции и нанес на появившуюся метку. – Не знаю, где ты и что сейчас делаешь… я даже не знаю, как ты умудрился так здорово удариться ночью, – шептал Курт своей половинке, заботливо втирая мазь в местечко, не приносившее ему абсолютно никакой боли, – но ты должен знать: когда мы встретимся, я позабочусь, чтобы ты меньше падал. Не думаю, что синяки по всему телу – это приятно. Метка исчезла через пару дней. Обычно синяки заживали медленнее, но Курту нравилось думать, что его забота и любовь к ещё пока неизвестному человеку каким-то образом этому поспособствовала. х х х х Ответственность за наличие родственной души проявлялась в виде царапин и ссадин на местах, соответствующих положению ранок на теле твоего партнера. Через год Курт выяснил, какое телесное превращение обозначает смерть твоего соулмэйта. По истечении нескольких недель после похорон Элизабет Курт решился спросить об этом у отца – ведь как теперь, неужели отметины никогда больше не станут появляться на теле? Берт горько покачал головой и расстегнул рубашку, а после снял её вместе с майкой. И тут Курт увидел нечто, поразившее его – на коже в том месте, где билось сердце Берта, располагалось огромное красное пятно. Оно было неровным, с рваными краями и яркого цвета. Складывалось впечатление, словно в этом месте сердце изнутри стучало так отчаянно, так стремилось выпрыгнуть из груди, что с другой стороны оставило свой синяк, который теперь лишь цветом выделялся снаружи. Никогда в жизни Курт не видел более печального зрелища. х х х х Когда ему исполнилось шестнадцать, Курт впервые испугался появившихся отметин. Он проснулся посреди ночи с неясным ощущением чего-то странного, неестественного. В воздухе будто витало какое-то предостережение, и Хаммел, не будучи мнительным и суеверным, все же немного перепугался. Поначалу он решил, что это как-то связано с его отцом, поэтому поспешил в комнату Берта, проверить. Мужчина крепко спал и даже негромко похрапывал, поэтому Курт усмехнулся и решил, что ему приснился страшный сон, которого он теперь не помнит в деталях, но помнит по ощущениям. Спать не слишком-то хотелось, и Хаммел спустился вниз на кухню за чашкой теплого молока, которое всегда помогало ему лучше погрузиться в сон. Спустя десять минут Курт с готовностью зашагал обратно к лестнице, но какая-то тень на лице в отражении зеркала заставила его остановиться. Он включил свет и подошел ближе, а после громко вскрикнул. Его лицо превратилось в самое настоящее кровавое месиво – под глазами налились огромные красные мешки, губа в уголке надулась и посиреневела. Курт приподнял ладонь, намереваясь прикоснуться, но заметил странности и на руках – костяшки пальцев также заалели. Издавая невнятные неверящие стоны, Хаммел сбросил свою рубашку – и шокировано застыл. Всё его тело превратилось в настоящую багряно-красную картину. Словно кто-то долго рисовал на нём разными кисточками, а после забыл смыть. Курт проводил дрожащими пальцами по этим местам – никакой боли, разумеется, но обозревая картину происшествия, Хаммел невольно заплакал, представив, в какой агонии сейчас находится его родственная душа. Темные пятна на ребрах заставляли задуматься, не сломаны ли они, вниз по бедрам также спускались ужасающие алые мазки, и Курт, должно быть, даже не заметил, что в какой-то момент закричал, потому что через мгновение наверху лестницы появился до смерти перепуганный Берт. И даже если до этого ему не было так страшно, то увидеть собственного сына, исполосованного вдоль и поперек, словно использованного в качестве боксерской груши, оказалось страшным зрелищем. После этого Курт не появлялся в школе неделю. Но, разумеется, подобное полотно нельзя было просто вынуть из рамы и скатать в рулон, отставив на полочку до лучших времен. Своим видом он перепугал некоторых в школе и оказался в кабинете директора, который, узнав, что эти ушибы – вовсе не его, с облегчением выдохнул (как вообще можно выдыхать с облегчением, когда где-то там страдает человек вот с такими же отметинами, только реальными, бесновался в душе Курт). Значит, Хаммел не был хулиганом – можно с чистой совестью отпустить его и не думать об этом дальше. Ещё никогда в жизни Курту не было так гадко от человеческого пренебрежения. х х х х Когда ему исполнилось семнадцать, Курт впервые ощутил боль предательства. Школа была настоящей пыткой – футболисты то и дело швыряли его на шкафчики или твердые поверхности, называя малоприятными прозвищами, и Курт иногда задумывался, что думает о нем вторая половинка – вернее, что думает тот парень от постоянно возникающих на плечах и спине синяков или ссадин. Подобная связь, однако, вызывала у него улыбку – никто в школьном Хоровом кружке, казалось бы, не получал царапины партнера на свое тело с такой периодичностью, как Курт. Только в особых случаях, если у одной половинки была достаточно серьезная ссадина – и то, в этом случае кожа на том же месте у другой половинки лишь окрашивалась в бледно-розовый цвет, превращаясь в своеобразный индикатор: «здесь». Сантана любила подкалывать его, что парень Курта всего лишь недотепа, вечно шарахающийся обо все углы, а подслушавшие это как-то футболисты вечно кричали – «смирись, Хаммел, тот идиот, которого выбрали твоей половинкой просто пьяница. Ему даже сейчас невыносима мысль жить с тобой до конца своих дней – он готов скорее пропить свою жизнь». Или изматывали шуткой, что кожа Курта слишком девичья, поэтому так легко обнажает метки. Курт не верил в это. В глубине души, когда сердце сковывало от боли и несправедливости, Хаммел убеждал себя, что его любовь – настоящая, она вечная, не то, что у этих придурков, облысеющих к сорока годам и сделающих несчастной какую-то бедняжку. Что его любовь настолько крепкая, и даже, казалось бы, малейшая царапина вгрызалась в кожу Хаммела, как значимая черта, как отпечаток случайной боли человека, которого Курт ещё не видел, но уже прочувствовал до самой глубины. Ради встречи с ним можно было потерпеть. Эта мысль помогала ему держаться, пока однажды в перерыве между уроками Рейчел не вскрикнула: – Курт! Что это? Неужели… засос?! Хаммел скептически приподнял бровь и уставился на подругу. – Плохая шутка, Рейчел, – и повернулся к шкафчику, засовывая туда учебник. – Нет, посмотри же сам! Я думала… ох, Курт… Жалость в голосе Берри заставила парня поморщиться. Он обреченно вздохнул и повернул дверцу так, чтобы небольшое зеркало внутри смотрело на него. И застыл. Действительно – ровно посередине шеи с левой стороны красовалось розовое пятно. И, пусть оно было не слишком большим по размеру, Курт прекрасно знал, как выглядит засос, чтобы спутать его с чем-то другим. Он смотрел на это место и чувствовал, как внутри что-то обрывается и падает вниз. Будто сердце в его груди, разделенное судьбой на две половинки и подвешенное на ниточках, содрогнулось, и одна часть упала вниз, оставив вторую горько болтаться. Всё это время он думал, что ждать свою родственную душу действительно стоит. Что каждое испытание только закаляет его перед встречей, чтобы стать потом единым целым – крепким, нерушимым. Он мечтал разделить со своей половинкой всё – первый стаканчик кофе, первый пикник под дождем, первое совместное появление, держась за руки, первый поцелуй… Но теперь, глядя на этот отпечаток неверности, глядя на знак того, что его родственная душа, видимо, не особо заморачивалась с ожиданием, Курт не знал, во что теперь верить. Хаммел даже не почувствовал, как по щеке скользнула одинокая и упрямая слеза. Однако он не мог найти в себе силы разочароваться полностью – даже после того, как сбежал от Рейчел и спрятался в пустующем кабинете, Курт не мог до конца винить в предательстве свою половинку. Да, боль обжигала, словно пролитый на кожу кипяток – она стягивала, заставляла хотеть свернуться калачиком и никогда не отпускать собственных коленей, – но всё же… Это была его вторая половинка. Курт понятия не имел, что привело к этому, почему и зачем так… что произошло? Он мог гадать о тысяче различных причин и ситуациях, но подобрать верную возможно было только в присутствии второго человека. Хаммел ненадолго запер эту боль. Старался о ней не думать. Старался делать вид, будто её нет. В конечном итоге, это помогло. х х х х Они с Рейчел решили остановиться после занятий и выпить по чашке кофе в любимой кофейне. – Курт, я клянусь тебе – мой список песен просто уникален! Три композиции подобраны идеально для моего голоса, с таким беспроигрышным вариантом победа на Региональных нам обеспечена, – не переставая, тараторила Рейчел. – Знаешь, в нашем Хоровом кружке есть и другие люди, с прекрасными, должен заметить, голосами, – пробормотал Курт, устраиваясь в очереди. Подобные заявления Берри о собственной гениальности уже давно начали надоедать. – Разумеется, вы все умеете петь, но, Курт, ты должен признать, что мой голос – настоящее сокровище. Я тренируюсь с трех лет и могу взять любую ноту, судьи не останутся равнодушными… Всё, что говорила Рейчел дальше, Хаммел пропустил мимо ушей. Он оглядывал людей перед собой, прикидывая, сколько примерно по времени придется ждать, как вдруг заметил… смутно знакомый островок темных волос. Нет, этого не может быть – у Курта никогда не было друзей с такими волосами. Он немного посторонился и вдруг ощутил, как сердце забилось в разы чаще. Перед ним лицом к стойке стоял человек. Штаны цвета яичного желтка выгодно подчеркивали его стройные ноги, а темная рубашка, заправленная за пояс, облегала все изгибы тела самым аппетитным образом. У Хаммела во рту внезапно пересохло – нет, такого раньше никогда не случалось. Он ещё не видел лица человека, а сердце уже рвалось из груди, словно разъяренная собака с поводка. Неужели это… – Курт!.. Ты меня вообще слушаешь? – Ущипни меня, – тихим от шока голосом проговорил Хаммел. Рейчел не замедлила воспользоваться разрешением и с силой крутанула нежную кожу на руке Курта. – Ауч! Ты что, совсем спятила? Больно же! – Но ты сам попросил, – принялась оправдываться подруга. Но Хаммел её уже не слушал. Стоящий перед ними в очереди парень положил руку на стойку. Через мгновение на смуглой оливковой коже стала краснеть возмутительно знакомая метка. – Вот черт, – выдохнул Курт. Случившееся после и вовсе повергло его в состоянии замершей статуи. Парень поднял другую ладонь и потер это место – неосознанно, совершенно не обращая внимания на свои действия, - а потом наклонил голову и заметил розовый след. Он как-то по-доброму, слишком легко усмехнулся и, склонившись… ласково поцеловал отметину. – Вот черт! – сам того не замечая, громко воскликнул Курт. В этот же момент у него закололо где-то в районе затылка. Солнечный свет, льющийся через большие окна, стал казаться ярче, запах кофе – сильнее, а голову приятно закружило. Закружило по той же траектории, как этот парень развернулся к нему. Теплые медовые волны растаяли под сиянием серо-голубых осколков. Курт заметил, как глаза молодого человека налились чем-то теплым – он был уверен, что с ним сейчас происходит то же самое. Парень прищурился, а затем помотал головой, вновь усмехнулся, но как-то недоверчиво, и все же не отвернулся. Он продолжал смотреть на Курта, изучать что-то, известное только ему одному, а потом… потом опустил взгляд. На руку Курта. Где алело розовое место от действий неосторожных пальцев Рейчел. Он вскинул голову так быстро, что Хаммелу даже показалось – шея парня треснет с громким звуком. – Пр-привет, – выдохнул он. Курт приоткрыл рот, а после закрыл – и открыл. И так несколько раз. Как выброшенная на берег рыба. – Привет, – удалось выдохнуть ему. Рейчел удивленно пихнула его в бок, но Хаммел даже не обратил на это внимание. – Меня зовут Блейн, – проговорил тот через двух человек в очереди, разделявших их. – Курт. Блейн отодвинулся от стойки и медленно направился к ним. – Что происходит, Курт, ты знаешь этого парня? – зашептала Берри. «Побойся Бога, я ему имя свое только что назвал!» Но Блейн опередил любые его возможные попытки ответить. – Знаете, удивительная вещь… я абсолютно точно уверен, что в последние несколько минут моя родственная душа получила какую-то ссадину, – медленно, проговаривая каждое слово, сказал Блейн, не переставая смотреть на Курта. – Это, конечно же, очень мило, но при чем здесь мы? С нами все в порядке. Меня зовут Рейчел, Рейчел Берри – я уверена, вы слышали… – Можно я посмотрю? – прервал её Блейн и кивнул в сторону руки Курта. Тот растерянно покачал головой. Блейн нахмурился. – Да, – ответил Курт, не доверяя собственному телу. И, когда Блейн осторожно приподнял руку Хаммела, разместив рядом со своей, трое человек увидели на коже абсолютно идентичные отметины. – Боже мой, – выдохнул Курт. Эмоции словно переполнили его. Недостающий кусочек мозаики вдруг встал на место в картинку, а сердце забилось, словно за двоих. Его душа счастливо запела внутри, и не прошло трех секунд, как парни заключили друг друга в крепкое объятие, забыв обо всем на свете. Выемка на плече Блейна была будто бы создана, чтобы Курт утыкался своим лицом, и в это самое мгновение любые вопросы, все ответы отошли на второй план. Ещё никогда в жизни Хаммел не чувствовал такого умиротворения, такого единения внутри, не ощущал столь мягкой теплоты и столь щедрого чувства радости. Он словно бы оказался дома. И всё остальное могло подождать.
Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.