Зажечь солнце

«Зима не может быть вечной»... Эти слова звучат в одной из тех красивых и мелодичных песен, которые часто поются менестрелями. Эта песня, по преданию, была написана князем Ринверской цитадели в тот год, когда умерла его любимая жена. Деифилия Ярвинен не знает, кем именно был этот князь — мама и тёти считают это предание глупостью. И, наверное, так оно и есть. Тоненькая девочка лет одиннадцати в голубом платье, накрытая лишь жёстким тёмно-синим плащом, лепит из снега причудливые фигурки и замки. Аккуратно, осторожно — не так, как обычно веселятся дети. Ей нравится зима. И нравится жизнь в поместье — спокойная, тихая, безо всяких потрясений. Она — ландграфиня Ярвинен. Ей не страшен даже самый лютый холод. Впрочем, пожалуй, как и другим детям, ей бы хотелось увидеть что-то совершенно иное — необыкновенное, чудесное, восхитительное... Хотелось бы увидеть шедевры архитектуры — не на картинках. Хотелось бы узнать жизнь, полную прекрасного — музыки, танцев, героев старинных песен и сказаний. И быть той девушкой — хрустальной королевной из сказок, — перед которой все преклоняются, ради которой самое ужасное чудовище может стать прекрасным и отважным принцем. Быть легендой — самой замечательной и прекрасной. И быть девушкой из песен о любви. Даже грустных. Деифилия Ярвинен любит зиму. И снег, из которого можно лепить красивые замки, представляя, что всё это реально. И мороз, забирающийся под одежду. И ветер — свежий и прекрасный ветер. И лёд на речке, прозрачный и чистый, сквозь который всё так прекрасно видно, и снежинки на ресницах, и морозный узор на окнах... По правде говоря, Дея боится весны. Боится, что зима закончится — это кажется ей ужасно нехорошим знаком. Вся жизнь Деифилии была связана с зимой. И Ярвинены тоже всегда были связаны с зимой. И девочке порой кажется, что, весна ворвётся в её жизнь стихийным бедствием, что разрушит все её мечты и надежды. Солнцем из старинных преданий. Солнцем, способным растопить самый прочный лёд. И Деифилия заранее ненавидит солнце, потому что ей кажется, что из-за него её жизнь может измениться навсегда. В поместье Биориг прошла вся жизнь девочки, и она не представляет себе иной судьбы, как стать достойной продолжательницей дел рода. Деифилия с вниманием и старательностью, достойными похвалы, впитывает все знания, которые с таким упорством вливают в неё тётушки, мама и дядя. Она послушно учится арифметике, языкам, рукоделию, впитывает в себя все знания, связанные со Сводом законов, старинные предания и песни, которые могут быть полезны в той работе, которую с древних времён выполняет её род. У Деифилии длинные тёмные косы. Сёстры и кузины завидуют ей. Девочка заплетает их очень аккуратно, чтобы не пропустить ни волоса. И на платьях её никогда нет и пятнышка — наставнице, седовласой и строгой леди Эстерлине очень нравятся прилежность и аккуратность своей воспитанницы. Она никогда не отчитывает Дею за невыполненную или плохо выполненную работу, да девочка никогда не даёт и повода для подобных упрёков. Юной наследнице рода Ярвиненов порой кажется, что она сгорела бы от стыда, если бы кто-то был недоволен её прилежностью или поведением. Двенадцатилетняя Деифилия сидит на снегу и лепит из него сказочный замок. Замок из красивой старинной легенды про хрустальную королевну. Про хрустальную деву, быть которой, пожалуй — мечта всех юных девочек во вселенной. Про девушку небывалой красоты — холодную и прекрасную, как лёд. Дядя как-то рассказывал ей сказку — про чудесного солнечного принца, который полюбил хрустальную королевну и готов был перевернуть всю вселенную только лишь для того, чтобы эта девушка была счастлива. Деифилии не очень понравилась эта сказка. И, всё же, дядя рассказывал так увлекательно, так завораживающе красиво... Деифилия Ярвинен любит сказки, а особенно — дядины сказки, пусть порой боится в этом признаться. Мама и тёти посчитают это всё глупостями, возможно даже — бреднями. И Дее вовсе не хочется, чтобы её считали глупой или — неизвестно что хуже — лентяйкой, которой просто нечем заняться. Дядя Вигге — самый настоящий мастер по части выдумок! И Деифилия ужасно рада, что именно она является его любимицей из дюжины его племянников и племянниц. Ей нравится этот вечно задумчивый мужчина. И даже борода его не кажется девочке столь жёсткой, как отцовская. Юная наследница ландграфского рода любит сидеть с дядей в библиотеке и читать вслух. У Деифилии четыре дяди и три тёти по материнской линии, а у отца, кажется, вообще нет родственников. И Дея не может сказать, что не рада этому. Пожалуй, и материнских-то родственников ей вполне хватает. Особенно — кузенов и кузин. Пусть их так много, это не отменяет того, что девочка постоянно чувствует себя одинокой среди них. Совершенно ненужной. — Я думаю, что следует подготовиться к приезду лорда Хеннинга, а не носиться по улице, — примерно так говорила сегодня утром Маргрит своим сёстрам. Сегодня в Биориге ждали гостей. Событие столь редкое, столь необычайное, что от него захватывало дух. Приезжал лорд Хеннинг с супругой — кажется, по приглашению всех тётушек и дядюшек Деифилии вместе взятых, так как практически каждый в поместье с радостью ожидал визита этих людей. Многочисленные кузины, сёстры, кузены Деифилии ждали этого события уже несколько недель. Дядя Ивар — глава рода. Дея, по правде говоря, побаивается этого строгого мужчины и старается по возможности не показываться ему на глаза без необходимости. Пусть он и заслуживает самого уважительного к себе отношения, девочка считает его слишком пугающим. Деифилия прекрасно знает, что именно ему она обязана своей, в общем-то, беззаботной жизнью, пусть и полной бесконечных уроков. Тётя Ингрид — самая влиятельная женщина из всех, каких только знает Дея. Она очень умна, весьма недурна собой и держит себя очень строго. Разве девочка возраста Деифилии может не восхищаться таким примером? И она искренне восхищается — как только можно восхищаться человеком. Тётя Вигдис самая старшая в роду Ярвиненов. И она была любимой тётей Деи — пусть и лишённая всякой сентиментальности, эта женщина внушала уважение, а главное, доверие. С тётей Вигдис всё было спокойно. Не было никаких резких перемен в её настроении, требования к поведению детей были весьма просты и очень понятны, пусть выполнять их в точности было иногда сложновато. Тётя ненавидела лень и жеманство. А Деифилия не была ленивой и, она очень на это надеялась, не была жеманной. Дядя Роальд один из самых известных охотников в их роду. Его побаиваются даже сыновья — вечно буйные Вегард и Зигвард. Человек поистине суровый, он, впрочем, никогда не опускался до грубости или бестактности, насколько Деифилия помнит его. Возможно, он знал даже больше историй, чем дядя Вигге, но никогда об этом не говорил и ничем не выказывал своей осведомлённости. Дядя Роальд всегда был ужасно молчалив — Дея знает его со своего рождения и никогда сказанное им одному человеку не превышало семи-восьми слов. Дядя Хальдор считается самым весёлым человеком в Биоригском поместье, но Деифилия не слишком его любит. Почему-то её настораживает эта, кажущаяся показной, весёлость и лёгкость в обхождении. И даже множество новых хороших игрушек — фарфоровых кукол, кукольной мебели и чайной посуды, заводных волков и лисичек — не исправляют впечатления, которое дядя Хальдор производит на одну из своих племянниц. Тётя Эйдин была девочке знакома мало. Впрочем, детей именно у тёти Эйдин больше всего. Тётя Эйдин из всех родственников была единственным человеком хрупкого телосложения. Все остальные дяди, тёти, а так же — отец, мать, кузены, кузины, сёстры и брат были людьми довольно крепкими. Дея, правда, не слишком обращает внимание на слова Маргрет — они никогда не были особенно близки. Да и может ли девочка двенадцати лет быть близка со взрослой шестнадцатилетней барышней? У той уже свои увлечения, в которых нет места ребяческим забавам. Маргрет куда больше интересуют платья и юноши, нежели сказки дяди Вигге и шитьё платьев для кукол. У Деифилии, правда, ни с одной сестрой или кузиной ни сложилось дружеских отношений. Две кузины и сестра Деифилии шушукаются за её спиной о чём-то. Говорят они, правда, слишком громко, чтобы говорить об этом «шушукаются». Дея слышит практически каждое слово, хотя стоят девочки где-то в пятнадцати ярдах от неё. Конечно, было бы лучше отойти в сторону и ничего не слушать, но замок почти готов. Деифилии вовсе не хочется, чтобы брат или кузены растоптали его. Асбьёрн всегда слишком заигрывается и не замечает ничего вокруг себя, Зигвард обожает играть в штурм снежной крепости, а Вегард часто делает всё назло. — Человек с Сизого кургана объявил войну каждому, кто посмеет преградить ему дорогу, — говорит Леда. Тётю Ингрид беспокоил Сизый курган, а лесничий говорил, что лучше детям не знать до поры, что это за место. Кузины Деи очень много знали об этом месте — по большей части из слухов и пересудов. Порой девочке казалось, что они слушали практически всё, что говорили другие люди. Леда знала буквально всё о каждом событии, Ринд — о местонахождении всего на свете, а Халльдис — о каждом человеке. Впрочем, их выводы обычно оказывались неверными, а информация, которой они владели, ложной. Но ни Леду, ни Ринд, ни Халльдис это не останавливало. Деифилия слышала, что человек с Сизого кургана явится погибелью каждому, кто принадлежит к другой стороне... Дея слышала, что человек с Сизого кургана не знает насыщения. Впрочем, из взрослых даже дядя Вигге ничего не говорил, а всё прочее являлось слухами, которые не стоят внимания. Девочке хотелось бы знать, кто именно тот человек, о котором так судачат сёстры и о котором ни слова не говорят старшие. Про Астарнов было известно всем Ярвиненам — охотники на души из Интариофа были довольно эксцентричными. Особенно, главный из них — Киндеирн Астарн, известный больше под титулом Арго Астала, «неугасимого солнца». Деифилия знает о них многое. В том числе и на Астарнов — иногда их называют Асталами — Ярвинены должны охотиться. Охотники на души... Дея не знает ничего противнее этого. Но если с ними девочке почти всё понятно, то кем является тот, о ком столь много болтают кузины и сестра, она ничего не знает. Хотя, наверное, знать об этом юной ландграфине очень хотелось бы. — Князь — истинный безумец! — легкомысленно отвечает ей Ринд. Звонкий голос Ринд, её смех — всё это в ней было отцовским. И взгляд, в котором было куда больше тепла. Косы у Ринд были светлее — не такие чёрные, как у матери, сестёр и брата. Отцовские. И нет в ней той гордости, что переходит порой в гордыню. И нет в ней тщеславия... Должно быть, Деифилия хотела бы быть такой же беспечной, как старшая сестра, хотела бы, чтобы не было того груза ответственности, который водрузили на неё взрослые. Дея не понимала, почему всё было так. Возможно, она была талантливее, чем сёстры? Совершенно точно, что ответственнее, что спокойнее... И правда в том, что она слишком многого боится, чтобы быть хорошей охотницей. Ринд ничего не боится. Возможно, потому что мало о чём задумывается — старый Йакоб как-то назвал её «весенней пташкой». Тётин слуга говорил как-то Деифилии, что Ринд похожа на отца, что она — совсем не Ярвинен. И что, возможно, именно поэтому к ней люди тянутся гораздо больше, чем к Деифилии, Сири или Асбьёрну. — Безумцы опасны более всего, — насмешливо отвечает ей Халльдис. — Разве ты не слышала легенды о Драхомире Фольмаре? Деифилия тоже слышала эти легенды. По правде, их и легендами назвать было нельзя — так, обыкновенные слухи. Люди любят что-нибудь придумывать, когда им нечем заняться. Даже если существует такой сумасшедший человек, как твердят все подряд об этом Драхомире, вряд ли он прожил бы столько, даже являясь демоном. Впрочем, Дею сейчас куда больше интересует то, почему восточная башня у неё получилась слишком кривой, нежели некий Фольмар, которого она ни разу в жизни даже не видела. Да и — чего уж тут — вряд ли когда-нибудь увидит. Деифилия осторожно поправляет восточную башню своего снежного замка, стараясь, чтобы стены были ровными, а окошко смотрелось более-менее реалистично. Ей думается, что было бы неплохо полить замок водой, чтобы всё заледенело, и до следующей метели замок сохранился — мальчишкам не удастся разрушить его. Ох, если бы только Санна не лежала в постели сейчас! Можно было бы попросить её сбегать за водой и тогда план обязательно бы сработал. Но Санна болела, и Дея чувствовала себя ужасно одинокой. Обычно девочки были неразлучны — всегда можно было поговорить с Санной о чём угодно, рассказать всё на свете, каждый секрет, не боясь, что кто-то узнает... Ни с кем из сестёр или кузин у Деифилии Ярвинен не было такого доверия и понимания, никому из них она не могла доверить тайн своей души. — Деифилия! — кричит ей Халльдис. — Как ты думаешь, кто в самом деле этот загадочный Драхомир Фольмар? Халльдис Ярвинен порой бывает слишком легкомысленна и слишком много говорит глупостей. В её голове больше сплетен, чем в головах Леды и Ринд вместе взятых. Она намного аккуратнее и сестры, и кузины, и считается весьма способной, пусть и доставляет своей матери — и всем остальным — множество проблем, на которые стараются не обращать никакого внимания. Халльдис, как кажется Дее, намного умнее своей сестры, пусть и увлекается всякой чушью вроде той, которой, безусловно, является выдумка о Драхомире Фольмаре. Хальд подскакивает к Деифилии и едва не садится рядом с нею. Её косы растрепались, а светло-зелёное платье несколько помялось. И всё же, она выглядит хорошенькой. Нет, потрясающе хорошенькой. И пусть черты её лица лишены той правильности форм, которой всегда гордились Ярвинены, пусть косы её едва достигают плеч — на Халльдис мужчины обращают больше внимания, чем на её старшую сестру Маргрит. Дее часто говорят, что когда-нибудь она станет самой настоящей красавицей. И что стоит ценить себя, чтобы не опуститься до уровня базарных девиц, что торгуют своей красотой и молодостью. Чтобы не стать обычной кокеткой, которых лишь презирают за отсутствие ума и потерю морального облика. Деифилия часто слышит, что ей стоит остерегаться тех людей, кто решит покуситься на её красоту, на её честь. Часто слышит, что таких людей будет очень много. И иногда девочке кажется, что она уже заранее почти боится этого — того, что когда-нибудь станет красивой. И почему-то безумно хочет быть красивее каждой из своих сестёр и кузин. Нет — самой красивой вообще. — Я считаю, что даже если такой существует, он не стоит обращённого на него внимания, — равнодушно отвечает кузине девочка. Какое ей дело до человека, репутация которого так ужасна, что взрослые лишь морщатся, как только слышат его имя? Какое ей дело до того, кто слывёт ублюдком и ренегатом даже в Интариофе? Кузина лишь фыркает — словно бы говорит «это ты так потому, что никогда с ним не встречалась». И Деифилии хочется сказать, что Халльдис сама никогда не видела этого Драхомира. Но Хальд ничего не говорит, и Дее приходится промолчать. И снова приняться за строительство своего снежного замка — на этот раз девочка решает вылепить рядом с крепостной стеной ещё одно сооружение. Вегард швыряет пригоршню снега прямо за шиворот семилетнему Асбьёрну. Тот с криком отшатывается от него, а потом некоторое время всё караулит кузена, чтобы отплатить ему той же монетой. Завязывается нечто вроде драки, в которую скоро ввязываются ещё Зигвард и Сири. Дея пропускает тот момент, когда Зигвард падает прямо на её замок, разрушая его. Деифилия переводит взгляд на остальных мальчиков, но Вегард и Асбьёрн уже успели убежать в дом. Сири же, смеясь над сестрой, подбегает к Зигварду, хватает его за рукав и утаскивает за собой, даже не отряхнув от снега. И девочка сама поднимается с колен, отряхивается и бежит в поместье. И слёзы обиды подступают к горлу, но Деифилия не плачет. «Зима не может быть вечной»... Так поётся в красивой и грустной старинной песне, которую отец так любит слушать. Но для Нивидии зима вечна. И это необходимо для себя понять. Для охотников нет ничего более полезного, чем вечный снег. Белый снег, который может скрыть или показать гораздо больше, чем кажется на первый взгляд. Отцу давно уже надоела зима. Он говорит, что вырос в тех краях, где зима сменялась весной — не такой, конечно, как пелось в старинных песнях, но всё же весной. Когда снег начинал таять, а из-под него показывались земля и цветы, когда было теплее, когда лёд на озёрах и реках тоже таял, и уже нельзя было кататься на коньках. Деифилия ни разу в жизни не видела ничего из того, о чём рассказывал ей отец. И, пожалуй, не особенно и хочет видеть и в будущем. Ей кажется, что её жизнь будет намного спокойнее без солнца. И уж тем более — без весны. Она боится весны. Страшно боится. И солнца. И того, что придёт когда-нибудь конец её спокойной и хорошей жизни. И любимая песня отца кажется Дее пророчеством, страшным пророчеством, о котором ей хотелось бы не знать и не думать. Её отец не Ярвинен. Для него зима не является той необходимостью, которой зима выступает для охотников. Для него зима не является нужной — нужной до последней капли крови, до последнего вздоха... А Деифилии эта зима бесконечно дорога — со своими морозными узорами на окнах, снегом и льдом на речке. Потому что без зимы нет и Нивидии...

***

Лорд Хеннинг пребывает вовремя — как и следовало ожидать от порядочного лорда. Так что, ужин для подрастающего поколения Ярвиненов приносят в детскую. Из всех детей только Маргрит было позволено присутствовать на празднике. Четверых кузин-малюток, трёхлетнего кузена Ингве и Мектильды в детской нет — их уже давно уложили спать. Нечего детям, которым не исполнилось ещё и пяти лет, заниматься ерундой поздно вечером, когда им уже пора спать. И, оставшись в комнате без взрослых, мальчишки сильно расшалились, а Сири, Ринд, Леда и Халльдис от них не отстают. Они придумывают какую-то нелепую игру, в которой надо прыгать через друг друга и что-то при этом кричать. Почти всем игра эта сразу приходится по вкусу. Деифилия не любит шумные игры. Не любит носиться по всему замку, не любит прятаться за портьерой, не любит, когда кто-то, забывшись в азарте, дёргает её за волосы. Ей не нравится гам, стоящий в комнате, когда её братья и сёстры играют. Ей не нравится, что за всё это безобразие её могут отчитать вместе со всеми — за то, что она не смогла этого прекратить. На платье четырнадцатилетней Ринд невозможно посмотреть без слёз, столько на нём разных пятен — от чернил, от земляничного варенья, от лекарственных снадобий, от соуса, с которым подавали мясо вчера на обед, от масла... Её сапоги и туфли снашиваются быстрее, чем у кого-либо из девочек, а волосы похожи на воронье гнездо — они слишком непослушны, чтобы можно было уложить их хоть в какую-нибудь причёску. Сири младше Деи всего лишь на год, но совершенно не хочет с ней общаться. Деифилии порой даже обидно. Сири больше времени проводит с Вегардом и Зигвардом, а теперь ещё и с Асбьёрном, чем с сестрой. Сири — настоящий ураган, состоящий лишь из эмоций и противоречий. Она ниже Деифилии, но куда крепче по сложению, у неё хорошие отношения с кузенами и братом, а ещё её просто обожает дядя Хальдор. Сири никогда никого не слушает. Тем более, сестру, которая старше её всего лишь на год. Мектильде же только два года. Она настолько очаровательный ребёнок, насколько только может быть маленькая девочка в два года. Здоровая и румяная темноволосая девочка, которую Деифилия обожает всем своим сердцем. Но она слишком мала, чтобы можно было играть с ней во что-нибудь серьёзное. Разве может сравниться такая крошка — пусть и очаровательная — со сверстниками? Шестнадцатилетняя Маргрит выглядит совсем взрослой. Она заплетает волосы иначе — не в две простые косички, как большинство из девочек в крепости, а в одну из четырёх прядей. Как взрослые леди. И ведёт себя кузина Маргрит, как взрослая. Её не интересуют глупости вроде сказок, кукол и снежных замков. И она не водится даже с собственными младшими сёстрами. Зачем же ей ещё более младшая кузина? Родные сёстры Маргрит — близняшки Леда и Халльдис, ровесницы Ринд, слишком любопытны по мнению Деи. И совершенно нетактичны. Леда порой кажется Деифилии туповатой, а Халльдис настолько легкомысленная, что просто невозможно с ней общаться дольше получаса. Кузина Ромунта — болезненная и хрупкая девочка десяти лет — редко играет вместе со всеми по причине постоянных простуд. Ромунта была редкой плаксой, и ей никогда не позволили бы засиживаться допоздна в библиотеке или, сидя на ковре перед камином, шить платья для кукол, или лепить замки из снега, или танцевать в пустом холодном зале, или рассказывать друг другу сказки по ночам. С мальчишками Деифилия, и вовсе, не считает нужным возиться. Вегард и Зигвард слишком сильно увлечены идеями о путешествиях, а Давен был слишком занят учёбой, чтобы можно было поговорить с ним о чём-то интересным. Да и в шумных играх он участвовал с удовольствием. У Деифилии лишь одна подруга во всём Биориге — двенадцатилетняя дочь кузнеца и белошвейки, Санна Айвентг. Если честно, настоящее имя Санны — Сюзанна, но отчего-то все сокращают его. Деифилия жутко не любит, когда её саму называют «Деей», а Санне, кажется, нравится, что её имя так сокращают. Сюзанна редко унывает вообще и никогда не печалится из-за пустяков. Она куда более деятельная, чем Деифилия Ярвинен и намного веселее. Но с Санной — в отличие от братьев и сестёр — девочка всегда чувствует себя уютно. Но Сюзанна сейчас болеет, и Деифилия жутко скучает без неё. — А вот представь, Ас, — с затаённым восторгом говорит Вегард, — если бы только нам удалось прославиться, как известные воины древности! Асбьёрн внимает подобному бреду с такой радостью, с таким стремлением, что Деифилии хочется отчитать Вегарда, пристыдить — зачем говорить подобное ребёнку? И вообще, лучше бы Вегард стремился стать таким же хорошим охотником, как его отец, а не думал о всякой ерунде. Зигвард улыбается и что-то шепчет Давену, тот смеётся, и они начинают какую-то новую игру. Впрочем, Деифилия старается не обращать на мальчишек внимания. Это кажется ей ниже её гордости. Дея сама хотела бы увидеть что-то иное — не Биориг, ни Нивидию — что-то другое, новое. Ей хотелось бы увидеть висячие сады на Шерведнском уровне Интариофа, хотелось бы увидеть самого настоящего дракона, хотелось бы побывать в священной цитадели Ор-файз, хотелось бы увидеть руины поверженного Авер-Кайи и понять, в чём разница между охотником из семьи Ярвинен и охотником из семьи Вейшз. Ей давно хотелось увидеть всё это. И она думает, что, возможно, лет через пять-шесть она осмелится убежать и путешествовать там, где ей захочется. — Крылья грешника спасут неверных... — повторяет семилетний мальчик слова детской считалочки. Считалка эта кажется Деифилии ужасно, невыносимо глупой. А кузены твердят её день и ночь. И вот теперь маленький Ас тоже начал её повторять. Так весело, так беззаботно, как, должно быть, не следовало. Дея не знает, почему, но ей кажется, что если бы об этой считалке знали взрослые, Вегарду и Зигварду сильно досталось бы от отца. И откуда они только выудили эту гадость? Асбьёрн ещё сущее дитя, но уже весьма несносен, как кажется Дее — он ведёт себя совершенно не так, как подобает вести ландграфу. Порой девочка думает, что у её младшего брата и вовсе нет никакой родовой гордости. Ас с радостью водится со всеми дворовыми мальчишками без разбору, играет с ними, лазает по стенам, дерётся... Деифилия никогда не позволила бы себе драться с тем, кто ниже её по происхождению. — Зима закончится, Ас, — говорит малышу Вегард. — Закончится, если князь Сизого кургана решит спуститься к нам. Дея вздрагивает. Слова кузена заставляют снова пробудиться её утренние опасения, от которых девочка чувствовала себя так ужасно сегодня. Деифилии не нужна весна. Юная наследница ландграфского рода страшно боится её. И не хочет, чтобы всё закончилось, а тем более — так ужасно. Вегард — всего лишь глупый мальчишка. Это говорят и дядя Роальд, его отец, и дядя Ивар, и тётя Ингрид. А порой и тётя Вигдис замечает, что не следует слишком много с ним возиться. Дядя Хальдор, впрочем, считает, что у Вегарда все шансы стать довольно неплохим охотником, если мальчик научится разделять развлечения от обязанностей. Зигвард чуть-чуть серьёзнее, но у него хуже со здоровьем из-за одного случая в детстве, а Давена готовят вовсе не в охотники. — Замолчи, замолчи немедленно, негодный мальчишка! — чуть ли не со слезами напускается на него Деифилия перед тем как вскочить с места и убежать из детской. Она уже с час сидит в библиотеке, прижав к груди любимую книгу, но не в силах открыть её и хоть что-нибудь прочесть, когда туда входит дядя Вигге. Ей не хочется видеть ни сестёр, ни брата, ни кузин, ни тем более кузенов, но дяде она, пожалуй даже рада. Девочка закуталась в плед — не потому, что в библиотеке дует, если сидеть рядом с окном. Просто так удобнее. Удобнее сидеть и грустить. Санна никогда не расстраивалась бы из-за подобных пустяков, но... Слёзы катятся по лицу Деифилии. Она не понимает, чего именно так боится, но... Ей кажется, что разговоры о весне просто ужасны. Хотя, возможно, она зря так накричала на Вегарда, который всегда болтает разные глупости, совершенно не думая о том, как воспримут их другие люди. На вопрос, что именно у неё случилось, Дея выдаёт всё, что думает в этот момент. И про болезнь Санны, и про нелепую считалку, и про злосчастный снежный замок, на который свалился Зигвард. Дядя Вигге присаживается рядом с ней. Девочка не спрашивает его, почему он сейчас не на празднике. Не спрашивает, освободится ли тётя Вигдис к ночи и придёт ли пожелать ей хороших снов. Дядя гладит её по голове и долгое время молчит. Как всегда перед тем, как ему хочется рассказать племяннице очередную сказку. Многие из дядиных сказок Деифилия вечером записывает в свою книжку с серым переплётом. А иногда — и ночью, когда все уже спят. — Возможно, — задумчиво говорит Дее дядя, — через какие-то четыре года ты станешь самой красивой женщиной, каких только видели в Нивидии. Мужчины будут падать к твоим ногам... Твоему отцу и мне придётся постараться, чтобы отгонять их от тебя. Помнишь, я рассказывал тебе сказку про хрустальную королевну? Деифилия вытирает слёзы чистеньким носовым платочком и кивает. Это одна из её любимых дядиных историй. Красивая, пусть и очень грустная. Эта сказка была известна и кузинам Деи, но та сказка имела счастливый конец, в то время как после того, как дядя заканчивал свой рассказ, хотелось плакать. Вигге Ярвинен, вообще, редко заканчивал свои легенды на том, что все жили долго и счастливо. Да и Деифилии вряд ли было бы интересно слушать подобное. Как Асбьёрна интересуют страшные сказки, так Дею волнуют те, над которыми можно подумать. И порой — поплакать. — Я — совсем не хрустальная дева, дядя Вигге, — серьёзно, пытаясь подражать взрослым, говорит Деифилия. В её голосе ещё слышны слёзы. Да и глаза покраснели. Девочка прижимается к дяде покрепче — почему-то ей кажется, что так будет проще. Впрочем, ей уже намного лучше, чем было некоторое время назад. С дядей Вигге всегда было тепло и уютно. Он никогда не говорил громко, как дядя Роальд, от голоса которого порой хотелось съёжиться и спрятаться куда-нибудь, никогда не смеялся так весело, как дядя Хальдор, но... С ним было намного легче и приятнее, чем с кем-либо в Бриориге. Возможно, ещё было так же хорошо с Санной, но разве что только с ней. Девочка не сразу замечает, что дядя закрыл окно — оно было заперто не слишком сильно, из-за чего в библиотеку проникал сквозняк, а сама Деифилия, пусть и пыталась какое-то время, закрыть его не смогла. Однако, теперь не дует вовсе и, хотя становится даже немного жарко, Дея продолжает кутаться в свой плед. Это, пожалуй, была одна из её привычек — сидеть в библиотеке, завернувшись в плащ, одеяло или плед практически с головой. — И не будь ею, — обнимает девочку мужчина. — Только в сказках всё заканчивается счастливо. А в жизни хрустальная королевна принесла бы море страданий и своему избраннику, и своим близким, и себе самой. Ты не хрустальная дева, это точно, но ты можешь ей стать, если не будешь ценить то, что имеешь. Деифилия улыбается. И на душе становится как-то теплее и спокойнее. И дядя тоже улыбается. Словно не сейчас он почти был готов рассказать снова то грустное предание... Вигге Ярвинен начинает говорить о том существе, что живёт на дне реки. Они с Деей даже видели его однажды — это длинное и тёмное огромное животное, что плавает порой под самым льдом. Существо это называется кракеном. Девочка читала про таких в учебнике по зоологии. И дядя говорит, что при должном изменении климата, подобное такому животное могло бы стать опасным. Но под толстым слоем льда кракен вовсе не опасен. Даже безвреден. Оно проплывает подо льдом довольно часто, но даже когда кто-то катается по реке на коньках — Деифилии и Санне ужасно нравилось подобное развлечение — кракен не может причинить какой-либо вред. — Почему всех так беспокоит Сизый курган? — спрашивает девочка внезапно, прерывая дядю на полуслове, чего раньше никогда не случалось. Лицо Вигге Ярвинена мрачнеет. Дея знает., что он считается вторым охотником после дяди Роальда. Он весьма хорош в своём деле. Не только в умении рассказывать интересные истории. И что тётя Ингрид ему очень доверяет — он точно знает о том, что происходит на Сизом холме и чем это может быть опасно для Ярвиненов. И девочке тоже ужасно хочется знать. Возможно, тогда она тоже сможет что-нибудь придумать? Она вовсе не такая глупая, как, наверное, думают взрослые про всех детей на свете. — Не волнуйся об этом, дорогая, — мягко отвечает Деифилии дядя, целуя её в лоб. — Взрослые разберутся с этим. В душу девочки закрадывается обида. Она никак не может понять, почему никто из взрослых не доверяет им всем, не говорит о том, что происходит. И не может понять, что происходит в принципе. И, наверное, именно в тот момент, когда дядя Вигге отказывает ей в удовлетворении её любопытства, девочка ещё больше загорается идеей узнать обо всём и понять. Надо только дождаться того момента, когда Санна поправится.

***

У Деифилии сто тридцать четыре фарфоровых куклы. У каждой из них есть по три-четыре платья. Эти платья девочка шьёт сама — наставница хвалит её за успехи в домоводстве и науках. У каждой куклы есть свой красивый плащ, синий с серебряной вышивкой — вышивку Дея делает символами рода — и хорошенькие чулочки. Некоторым из любимых кукол девочка бисером сплела сетки для волос, а некоторым вяжет из тонкой пряжи кофточки. Получается весьма неплохо. Однако, даже у такого примерного ребёнка, каким является Деифилия, есть свой секрет. И секрет её — очаровательная кукла из настоящего хрусталя, которую никто из родственников и друзей её семьи не мог подарить ей. Девочка никому не говорила о том, что у неё есть подобное сокровище — слишком боится, что тётя Вигдис сочтёт этот подарок неподобающим и выкинет его. Стежки у Деи получаются всегда очень аккуратными. Ей, как взрослой, доверяют даже дорогой шёлк и нити из серебра. Деифилия умеет пользоваться каждой вещью настолько бережно, что её младшей сестре Сири не приходится шить новых платьев или туфель. Хотя, возможно, Сири дуется на неё именно из-за этой бережливости. Она сидит в одной ночной рубашке посреди кровати и расчёсывает волосы своей Сванхильде — самой любимой кукле. Маргрит как-то усмехнулась, сказав, что Деифилия ведёт себя, как маленькая девочка, играя в куклы. Но Сванхильда порой кажется девочке единственным другом, способным выслушать и всё понять. Помимо Санны, разумеется. Но Санна сейчас болела ветрянкой. Леди Ульрика проходит в спальню дочери и садится рядом с ней на кровать. Дея всегда испытывала некоторую робость перед матерью. Возможно, она куда больше всегда любила тётю Вигдис и дядю Вигге, а не собственных родителей. Ринд и Сири были более проблемными, но мама любила их гораздо больше. Во всяком случае, девочке всегда так казалось. Леди Ульрика — эта высокая женщина с суровым лицом — всегда казалась девочке чужой. Возможно, у сестёр Деифилии дело с этим обстояло проще, но самой Деифилии было никак не привыкнуть ни к её высокому росту, ни к её резкому голосу, ни к её холодным прикосновениям. — Какие именно глупости на этот раз рассказывал тебе твой дядя? У неё красивый и мелодичный голос. Не такой глубокий и грудной, как у леди Эстерлины, и не такой звонкий и пронзительный, как у леди Ингрид. Но красивый. И слишком холодный, равнодушный, чтобы Деифилия могла его полюбить так, как любит тихий голос дяди Вигге и нарочито спокойный и требовательный — тёти Вигдис. Впрочем, может быть, дело было скорее в том, что девочка редко его слышала, чтобы полюбить? Мать проводит расчёской по её волосам. Почти что ласково. Нет, в её действиях нет никакой грубости или поспешности, которые могли бы причинить Деифилии боль или неудобства, но... От каждого движения, от каждого жеста сквозит холодом. Ледяным холодом равнодушия. В прикосновениях тёти тоже много холодности, но Дея привыкла к ним куда больше. И, в конце концов, тётя — это всего лишь тётя, какой бы родной и важной она ни была. И ужасно обидно, что Сири и Ринд матери куда милее. Деифилия, вообще, не привыкла к тому, что леди Ульрика заходит к ней. Обычно желать девочке спокойной ночи приходит тётя Вигдис. И так было всегда, сколько Дея себя помнит. — Он говорил о звере, что живёт на дне реки, подо льдом. Мать продолжает расчёсывать волосы дочери. Расчёсывает она аккуратно, даже — осторожно. Не так торопливо, как обычно делает это Санна. Но у Сюзанны очень тёплые руки. И с ней можно поговорить о чём-то. О том же кракене или даже об учёбе — недавно Деифилия решила выучить язык, на котором говорят эльфы в своём лесу, а тётя Вигдис сказала, что эта идея вполне неплоха. И о куклах — о том, что стоит сшить шубку Сванхильде, тёплые рукавички Адамине, а совершенно одинаковым Биргит и Ракель — их подарили Дее отец и дядя Ивар на восьмой день рождения — пару летних платьиц. И что надо упросить леди Эстерлину дать немного бархата, шёлка и фланели — уж кружева Деифилия сама как-нибудь сумеет сделать. — Где находится Сизый курган и что это за место? — слова вырываются сами собой, Дея даже не успевает понять, как это происходит. В учебниках Деифилии о кургане нет ни слова. И о князе, который завладел этим курганом — Халльдис говорит, что этот человек именно захватил курган и полновластно теперь правит им. Но девочке совсем не хочется узнать всё это из уст кузины, которая вряд ли сама всё услышала верно, да и приукрасить всё очень любит. Дея хотела бы, чтобы дядя Вигге, тётя Вигдис или мать ответили ей. Этот вопрос занимает девочку с самого утра. Спрашивать у остальных кузин и сестры Деифилии не слишком хотелось. Отношения между ними никогда не были особенно тёплыми. Да и вряд ли они знают что-то действительно стоящее. А дядя — любимый дядя Вигге, находивший слова для решения самых сложных проблем — оставил её вопрос без ответа. Конечно, можно было спросить об этом у тёти Вигдис, но та была так занята приездом гостей... Леди Ульрика недовольно хмурится. И Деифилии думается, что если бы сегодня она уже успела задать свой вопрос тёте Вигдис, та посмотрела на неё точно так же. И Дея бы не выдержала и после разревелась бы. Разревелась бы — уткнувшись носом в подушку и обняв покрепче Сванхильду. Как будто бы ей всего пять лет, а вовсе не двенадцать. — Не задавай глупых вопросов, — строго отвечает ей мать. — Это вовсе не твоё дело. Тебе стоит учиться, а не забивать голову ерундой. Я в твоём возрасте уже не играла столько в куклы, а больше интересовалась делами рода. Дее хочется обиженно сложить руки на груди и воскликнуть, что как же ей интересоваться делами рода, если её прерывают на полуслове и не дают ничего узнать — ровным счётом ничего! Но всё же девочка молчит, зная, что оправданий или возражений от неё вовсе не ждут. Этот жест был бы расценён, как ещё большее ребячество, а если уж Деифилия хочет слыть взрослой, то и вести себя стоит соответственно, не позволяя лишний раз эмоциям брать верх. Она заканчивает расчёсывать дочери волосы и принимается плести косу — Дее всегда заплетают волосы на ночь. Правда, обычно это делает тётя Вигдис, а иногда — Санна. Мать плетёт намного быстрее — возможно, ей часто приходится воевать с непослушными волосами Ринд и Сири, так что опыта в плетении кос у неё больше, чем у тёти или подруги Деифилии. Закончив плести, женщина довольно сухо желает дочери спокойно спать этой ночью, равнодушно и очень быстро целует в лоб и тоном, не терпящим возражений, говорит ложиться спать быстрее, после чего так же спокойно и быстро поднимается с постели и идёт к двери. Когда леди Ульрика выходит из спальни, Деифилия понимает, что снова дышит спокойно. Она кладёт Сванхильду рядом с собой и сама забирается под одеяло. В комнате тепло, но Дее не страшен даже самый ужасный холод. У Сванхильды тёмные вьющиеся волосы, которые Деифилия расчёсывает каждый вечер и каждое утро, заплетает в косы и укладывает в сеточку для волос — из серебряных бусин и синего и голубого бисера. У куклы есть даже сшитые Деей специально для неё рукавички — белые, обшитые остатками того меха, который ушёл на перчатки самой Деифилии. Девочка с некоторым удовольствием разглядывает своё маленькое царство. У Деифилии Ярвинен сто тридцать четыре фарфоровых куклы. Все, как на подбор, очень красивы. Дея играет с ними так аккуратно, что сохранились даже те, что были подарены ей ещё до того, как юной ландграфине исполнилось полтора года. Но ни одна из её фарфоровых кукол не сравнится по красоте с той единственной хрустальной, которой девочка дорожит, пожалуй, почти так же сильно, как и Сванхильдой. С той самой Сванхильдой, которую подарила ей тётя Эйдин на четвёртый день рождения. Но девочка не знает даже, кто принёс её — прекрасную хрустальную куклу. Она нашла её одной длинной зимней ночью в своей комнате. Не было ни записки, которые всегда пишет дядя Вигге, когда что-то ей дарит — хотя куклу бы он вряд ли ей подарил, — ни гравировке на самой кукле, как делают многие. Правда, тётя Вигдис подарила бы ей скорее книги, а отец преподнёс куклу при личной встрече, а не положил бы её на кровать, не оставив практически ничего, по чему можно было бы вычислить дарителя. Была лишь прядь чьих-то вьющихся волос — красная, даже багровая на первый взгляд, но, как оказалось, когда Деифилия смыла с них кровь, совсем светлая. Светлее, чем у кого-либо в Нивидии. И маленький букетик из незабудок. Дее нравятся эти цветы. И ей ужасно интересно, кто именно принёс ей этот подарок.