Три солнца

Весь следующий день Гокудера просидел, запершись в своей крохотной квартирке. Зашторил все окна, выпустил Ури, а сам залег на разобранную постель, покидая по необходимости: добежать до туалета или вяло добрести до кухни, чтобы сделать себе громадную кружку кофе. Сигареты у него закончились, поэтому, помимо всего остального, Хаято был зол на весь мир, но выходить на улицу не собирался. Ури, поначалу быстрая и агрессивная, к середине дня умерила пыл и свернулась клубком рядом с хозяином, басовито мурлыкая. Хаято не решался ее гладить, но тепло рядом и размеренное мурчание его успокаивало. Из дома Ямамото он ушел рано утром, едва успев проснуться. Сам Такеши лежал рядом с ним, как уснул, и Гокудера поднимался с такой осторожностью, будто от одного его неосторожного движения зависела чья-нибудь жизнь. Одеяло шуршало, пока он выбирался из его плена, а Такеши заерзал, словно потерял что-то. Гокудера милостиво укрыл его, не желая, чтобы он замерз окончательно. Одежда на Гокудере была настолько помята, будто ее кто-то хорошенько пожевал, а потом выплюнул, но тут уже было не до капризов. Быстро поплескав в лицо водой в ванной, Хаято покосился на себя в зеркало, показал припухшему отражению язык и рванул из гостеприимного дома настолько быстро, словно за ним кто-то гнался. Вопреки надеждам Ямамото, трезвый Гокудера помнил все сказанное вплоть до последнего слова. Он толком не знал, чего хотел больше — забыть или никогда вообще ничего подобного не слышать. Мельком порадовавшись, что до его дома идти не так уж далеко и тем более не нужно никаких автобусов, Гокудера преодолел обычную пятнадцатиминутную дорогу раза в два быстрее. Улицы в такое время были на удивление пусты, но Хаято не хотел рисковать. Лишь остановившись перед дверью в собственную квартиру, он позволил себе перевести дух. Дом встретил его тишиной, одиночеством и яркими солнечными лучами, пробивавшимися через неплотно зашторенные окна. Разувшись, Хаято добрел до ванной, умылся и только тогда почувствовал, что запас энергии истощается, а на место здравого, не замутненного болью сознания, прокрадывается ожидаемое со вчерашнего вечера похмелье. Гокудера кое-как разделся и плюхнулся на кровать, уставившись в потолок мутным, мало что соображающим взглядом. Внятно в его голове звучали только ночные слова Ямамото, загадочного, черт его возьми, парня в ворохе масок. Влюбился, ну как это? Да быть не может, это же Ямамото, он просто не может... в него. Гокудера вздыхал и ворочался, вставал за водой, потом начинал слоняться, подбирая разбросанные тут и там вещи, рассеянно складывал их по местам, чесал за ухом насторожившуюся Ури и думал, думал, думал. Первые в жизни Хаято чувствовал себя полнейшим дураком — неужели он мог что-то упустить. Что-то не принять во внимание. Когда Ямамото только успел?.. Как скрывал? Почему смог подобраться так близко, как смог? Гокудера мотал головой, снова укладывался, забывался в дреме, щурился на неизменные три солнца, просыпался и снова думал. — Почему — три? — пробормотал он, обращаясь к Ури, и та настороженно прижала к голове уши. — Почему всегда три? Гокудера снова вставал, снова начинал ходить туда-сюда, ерошил встрепанные волосы и вздыхал, пытаясь найти свой ответ. Вечером в тишине раздался звонок. Гокудера сначала метнулся к двери, потом, чертыхнувшись, стал искать свой мобильный телефон. Входящий вызов был от неизвестного абонента, но Гокудера, зная, что это может быть кто-то свой, все равно ответил. — Здравствуй, — сказал ему Реборн. — Я получил кое-какие сведения. Семеро учеников в вашей школе, помнишь их? — Да, конечно, — сразу же отозвался Хаято, судорожно вспоминая лица Козато Энмы и Шитоппи. Почему Ямамото говорил, что он не та новенькая? Неужели он подумал, что?.. — Я бы хотел попросить тебя кое о чем, — сказал Реборн. Его голос искажался помехами, и Хаято нахмурился, пытаясь уловить каждое слово. — Постарайся присмотреть за ними. Привлеки остальных, — посоветовал репетитор Цуны. — Я приеду через неделю, тут появились кое-какие дела. Тогда и объясню, в чем дело. — Почему ты звонишь именно мне? — опомнился Гокудера, усаживаясь на жалобно скрипнувшую кровать. Реборн помолчал. — Потому что только ты ответил на звонок, — усмехнулся он. — Передай моему никчемному ученику, чтобы больше никогда так не напивался, иначе я удвою количество наших тренировок. Звонок прервался, и Гокудера долго сидел, уставившись на погасший дисплей. Ури на кровати завозилась, зевнула и снова уснула. Хаято склонил голову набок, вновь возвращаясь мыслями к Ямамото. — Ну что же, — вслух подумал он. — Думаю, мы должны поговорить. Да, точно, подумал он. Поговорить. Было бы все так просто. И как поведет себя Ямамото завтра? И получится ли его уговорить последить за новичками вместе, а в процессе вывести на откровенность? Гокудера помотал головой, потом схватился за нее руками, уронив телефон на пол, и лег, уткнувшись в подушку. Все завтра, все будет завтра. Как только перестанет болеть голова. *** Гокудера устало вздохнул, подтянул сползающую с плеча легкую сумку и осмотрелся. Новички целой толпой вышли за пределы школы, а это означало, что на сегодня он свою задачу выполнил на все сто процентов. Когда дела касались благополучия родной Семьи, Гокудера становился страшным человеком. Хаято зевнул, проследив в окно, когда последний из семерки скроется за воротами, а потом расслабленно потянулся и осмотрелся. Вокруг было тихо — у многих в это время были внеклассные занятия, и Хаято рассудил, что ему это на руку — тренировка у бейсбольного клуба должна была вот-вот закончиться. А это значило, что можно будет подстеречь Ямамото, что в последнее время стало почти непосильной задачей. Первый день Гокудера думал, что ему кажется — спокойная отчужденность, намеренное желание оказаться подальше, сбежать по несуществующим делам... Он думал, что Такеши и впрямь загрузили работой, пока не увидел его с крыши одиноко сидящим под деревом, на школьной лужайке. Хаято почувствовал такое возмущение, что был готов бежать и разбираться, в чем дело, хоть в тот же самый момент. Но именно тогда он увидел Энму и Шитоппи, и его внимание резко переключилось на них. В тот день впервые за долгое время они с Ямамото не пошли из школы вместе. Сам Такеши, казалось, был только рад, когда Гокудера, отговорившись делами, отправился следить за новыми одноклассниками. Он хотел узнать, где они живут и что замышляют, раз уж сам Реборн думал, что с ними что-то не то. На следующий день Ямамото вел себя уже дружелюбнее, но что-то в его глазах не давало Гокудере покоя. Ямамото закрылся, нацепил на себя сразу кучу масок — это выглядело настолько нелепо, что Хаято всерьез испугался. Такеши никогда раньше не терял над собой контроль. А сегодня Хаято был полон решимости поймать этого дурака и поговорить с ним как следует. Его подстегивало уязвленное самолюбие — Гокудера никогда бы не подумал, что его так сильно заденет нежелание Ямамото пересекаться с ним, хотя раньше он всегда был где-то неподалеку, незримой, но надежной тенью. Гокудера вздохнул, снова поправил сумку, а потом побежал вниз по лестнице. Цуна уже ушел домой — Гокудера сам проводил его до школьных ворот, а потом смотрел, как Савада подбегает к идущей чуть впереди Сасагаве и как они продолжают путь уже вместе. Ступеньки под ногами все не заканчивались и не заканчивались, и Гокудера опасался опоздать — Ямамото за последние несколько дней приобрел навыки успевать собираться в рекордные сроки. Интересно, подозревал ли неладное Цуна... Хотя подозревал, конечно же. Еще как подозревал — Гокудера видел это по прищуренным глазам и поджатым губам, и складке между бровей, и по постоянно готовому сорваться вопросу. Гокудера всякий раз перебивал его и переводил разговор на другую тему, но Цуну он, конечно же, не одурачивал. Слишком не хотелось врать, что все в порядке и хорошо, хотя он был уверен, что ради такого дела Ямамото поддержал бы его. Но это было бы уже слишком. Хотя со стороны, наверное, казалось, что Ямамото такой же, как и всегда. Но только Гокудера точно знал, что что-то изменилось — он научился видеть дальше. И это умение ясно подсказывало, что Ямамото растерян, что он выжидает, анализирует, сканирует всех вокруг. Он сканирует его, Гокудеру, отслеживает реакции и изменения. И сам в то же время пытается избежать любого контакта. Гокудера думал, что что-то сломалось. Какой-то механизм не работает, иначе с чего бы Такеши так себя вести? Но как бы то ни было, Гокудере хватило и этих нескольких дней на то, чтобы безумно устать. Чтобы понять, насколько он отвык от него такого — закрытого, чужого, сторонящегося его, обходящего по широкой дуге, отводящего взгляд. Осознать, что его это не устраивает и разозлиться. Ямамото был совсем не таким. Ямамото не прячется и не закрывается от него, не отталкивает. Гокудера был бы дураком, если бы упустил шанс перехватить Такеши и попробовать выяснить все раз и навсегда. Добежав до раздевалки, Гокудера остановился и отдышался — меньше всего ему хотелось, чтобы Ямамото заподозрил, будто он за ним бегает. Хаято совсем не собирался давать ему повод для раздумий. Открыв дверь, Гокудера засунул руки в карманы брюк и громко поздоровался — здесь были знакомые ребята, которые неплохо к нему относились. — Привет, — сказал Хаято. — Я к Ямамото. Был здесь и Такеши, при виде Гокудеры заметно насторожившийся и напрягшийся. Ребята с шутками собирались, дружелюбно поглядывая на него. Вскоре раздевалка окончательно опустела. Когда дверь закрылась за последним участником клуба, Ямамото встал около своего шкафчика, набрасывая на плечи легкую светлую рубашку. Он широко улыбался, и только в его глазах застыло тревожное ожидание. «Тупой придурок», — раздраженно подумал Гокудера. Наверняка будет снова делать вид, что все в порядке. Так и оказалось. — Знаешь, Гокудера, у тебя такой вид, будто ты убивать пришел, — застегивая мелкие пуговицы, сказал Такеши. На самого Гокудеру он не смотрел — его взгляд оказывался направлен куда угодно, но только не на него. И дураку стало бы понятно, что Ямамото неловко. И сам он выглядел донельзя фальшиво. Гокудера фыркнул, поморщился и закрыл дверь на задвижку, чтобы никому не пришло в голову заглянуть в раздевалку посреди разговора. Он и без того оттягивал этот разговор несколько дней. Ждать дольше было просто нельзя. Ямамото посмотрел на запертую дверь и приподнял брови в немом изумлении. Выглядело это вполне натурально, но Гокудера ясно видел, как напряглись его плечи, как сам он весь подобрался, будто ждал, что с минуты на минуту начнется драка, и готовился защищаться. — Я хочу поговорить, — спокойно произнес Хаято, скидывая сумку с плеча на пол. Она гулко грохнула об пол, и Такеши едва заметно вздрогнул. — Серьезно? — уточнил он и вцепился ладонью в запястье другой руки. Гокудера проследил взглядом — на Такеши был напульсник. Тот самый. Стало неудобно. Отступать было еще неудобнее. — Очень серьезно, — ответил он. Ямамото снова погладил напульсник, а потом поднял на Гокудеру взгляд и улыбнулся. — Слушаю тебя очень внимательно, — беспечно отозвался он. Гокудера скрипнул зубами. Ямамото явно не собирался расставаться с маской непонимания, хотя его взгляд, напряженный, тревожный, хмурый, говорил о том, что он все прекрасно понимает. Играть в идиота ему, похоже, нравилось больше всего. Но только перед ним стоит не посторонний, которого можно обмануть парой фраз и брошенной вскользь улыбкой. Перед ним стоит Гокудера. Черт его знает, кто — друг ли, приятель, или кто-то совсем другой. Но Гокудера видел, и этого было достаточно. — Это я тебя слушаю, Ямамото. Думаю, ты задолжал мне пару объяснений. Такеши тяжко вздохнул и снова отвел взгляд. Даже немного покраснел — на смуглой коже расцвело два ярких пятна румянца. — Слушай, — сказал он, наконец. — Прости. Я... сказал, не подумав. Если можешь, прости. Я к тебе больше не подойду. Обещаю. Гокудера почувствовал, как внутри что-то обрывается и со свистом летит вниз. Перед глазами стало темно от подступающего бешенства. Этот... Ямамото! — Ты идиот? — тихо поинтересовался Гокудера. — Что? — Я спросил, ты идиот? — повторил Хаято прерывающимся от злости голосом. Резко прорезался акцент, и он поморщился, досадуя на себя. Давно же он так не злился. — Если ты думал, что я так просто все это оставлю, то ты ошибся. Ямамото смотрел на него неподвижными потемневшими глазами. — Как думаешь, — зло бросил Хаято, — хорошо ли это: сначала говорить, а потом забирать слова обратно? Ямамото молча закончил застегивать пуговицы и провел ладонью по влажным волосам — видно, Гокудера зашел как раз после того, как он вышел из душа. Взгляд у него стал раздраженным. — Я не понимаю, чего ты хочешь, — сказал Ямамото резко. — Я сказал... Да, я сказал, что влюбился в тебя. Я уже понял, что тебе это неприятно, поэтому хочу извиниться. Я ничего не могу с этим поделать. Что я делаю не так? Гокудера вздохнул. Отчего-то именно этот резкий голос и нахмуренное выражение лица заставили его почувствовать себя спокойнее и увереннее. Раздражение будто смыло волной иллюзорного моря, того самого, что грелось под лучами трех солнц. — Ты... просто трус, — сказал Хаято, складывая руки на груди. И наблюдал с неясным торжеством, как меняется выражение лица Ямамото — от непонимания до жгучей обиды. — Воспользоваться случаем, а потом сделать вид, что ничего и не говорил. Интересно, ты и дальше собирался притворяться для меня другом? Такеши сжал зубы и прислонился спиной к прохладному металлическому шкафчику. Гокудера азартно наблюдал, как трескаются его маски одна за другой, постепенно обнажая настоящее лицо. Стоило лишь поднажать. Отчего-то было не страшно за то, что будет потом. — Гокудера... — вздохнул Такеши. — Это... не повод для шуток, понимаешь? Да, я твой друг. И я собирался им и оставаться, а то, что я тогда сказал... Он замолчал, мучительно подбирая слова, и только гладил напульсник, будто он мог заставить успокоиться или повернуть разговор вспять. Это и стало последней каплей. Гокудера подобрался, как кот перед прыжком, прицелился и бросился вперед, настолько быстро, что Ямамото не успел сообразить: вот их разделяло несколько метров, и вот Гокудера уже прижимает Ямамото за плечи к несчастно громыхнувшему шкафчику, а Такеши лишь смотрит изумленно и хватает ртом воздух. Гокудера видел все смазанными, яркими обрывками: вот Ямамото совсем близко, его глаза — не карие, янтарные, — широко открыты, под пальцами сминается мягкая ткань рубашки, и стоит такая четкая, звенящая тишина, что становится страшно. — Ты... что? Гокудера склонил голову набок. Слова доносились до него будто через толстый слой ваты. В ушах шумело. Четким было только лицо Ямамото перед глазами, все остальное расплывалось и шло рябью. — Слушай, — снова попытался Ямамото. — Послушай меня. Если собираешься драться — хорошо, я пойму. Только прости и... Гокудера? Ты меня слышишь? Хаято бездумно смотрел на него, пытаясь справиться со злостью. — Тебя еще и слушать? — наконец, выговорил он непослушными губами. — Обойдешься как-нибудь без этого. Ямамото ухватил его за длинные пряди волос и осторожно потянул. Гокудера мотнул головой, зло усмехаясь. Пьянило чувство, что Ямамото, который намного выше, который мог бы без проблем вывернуться, стоял покорно на одном месте и только хмурился настороженно, пытаясь высмотреть что-то в лице Гокудеры. Приятно было смотреть, как рушатся стены, как с шорохом падают эти чертовы маски. — Прости, Гокудера, — медленно выговорил Такеши, медленно обхватывая ладонями его лицо. Гокудера застыл. — Я... думал, что у меня получится. Прости, — сказал Такеши, гладя его кончиками пальцев. Хаято отвел его руки и медленно отступил. Ямамото длинно выдохнул и мотнул головой, приводя мысли в порядок. Снова стало очень тихо. — Я, кажется, понял, — сказал вдруг Такеши, разглядывая Гокудеру так, будто раньше никогда не видел. — Кажется, понял. Это был тот Ямамото, к которому привык Хаято: странный, темный, открытый ровно настолько, насколько нужно. Только еще чуточку больше. Настоящий. — Не знаю, что ты понял, тупой ты придурок, — сердито сказал Хаято, возвращаясь к двери и подхватывая сумку. Было неловко и почему-то очень легко. — Но больше не смей... Ямамото не дал ему закончить — подобрался вплотную, обхватил руками и прижался со спины, касаясь губами встрепанной макушки. Гокудера не видел, но отчего-то знал, что он улыбается. Затылком чувствовал. — Я больше не буду убегать, — негромко сказал Ямамото, прижимаясь. Гокудера улыбнулся и положил ладонь поверх его рук. — Это мы еще посмотрим, — ответил он. Кто знает, каким станет завтрашний день, и появятся ли снова на иллюзорном небе три громадных солнца.