Три солнца

Гокудера медленно брел вдоль берега и щурился на три солнца, неподвижно застывшие в небе. Волны облизывали рассыпчатый песок, смывая следы, будто здесь никогда не ступала нога человека или любого другого живого существа. Солнца приятно пригревали кожу, блики играли на беспокойной морской воде. Гокудера улыбался, подставляя лицо ветру. Чувствовал, что что-то происходит – что-то неправильное было в этой безмятежности. Что-то нереальное, как в компьютерной игре с хорошей графикой: вот чайки над водной гладью, слишком белые, слишком далекие. Вот все три солнца, громадные желтые шары, застывшие в лазурном небе. Вот волны, одна за одной омывающие белый песок. А позади, везде, насколько хватало взгляда, был непроницаемый черный провал. Гокудера чувствовал его кожей, чувствовал затылком, но оборачиваться не собирался. Вместо этого он посмотрел, не щурясь, на огромные круглые солнца. Сделал маленький шаг вперед, а потом понял, что песок под ногами исчез. Нелепо взмахнув руками, Хаято провалился под толщу зеленоватой соленой воды и проснулся. Сердце колотилось о ребра так сильно, что казалось: еще немного, и оно вырвется наружу. Воздуха не хватало, и он жадно дышал, пытаясь убедить себя, что вода и три солнца ему всего-навсего приснились. – Все уже ушли, – услышал Гокудера, когда рокот волн утих, и он смог понять, что это был всего лишь стук крови в ушах. Первому голосу вторил другой, насмешливый и дружелюбный: – Кажется, Гокудера действительно мало спит. Первый голос принадлежал Цуне, а второй – Ямамото. Кроме них двоих никого слышно не было, и Гокудера медленно приоткрыл глаза, тут же обнаружив, что в его щеку впечатался острый уголок учебника по английскому, под пальцами белели наполовину исписанные тетрадные листы. На пальцах остались следы от чернил, и Гокудера сильно подозревал, что на щеке тоже наверняка отпечаталось несколько строчек. Он даже не заметил, как провалился в сон. – Наконец-то, – обрадовался Цуна, когда Гокудера зевнул и потянулся. Вид у Савады был странный: взбудораженный, радостный и недоверчивый одновременно. Гокудера встряхнул головой и решил пока ничего не спрашивать: надо будет, расскажут, а не надо... Ну, значит, и не надо. Солнечные лучи окрасили пустой кабинет английского языка в розовое и золотое – последний урок закончился, и, судя по тому, что больше здесь никого, кроме их троих, не было, закончился уже давно. Долго же его будили. Ямамото и Цуна стояли рядом, ожидая, пока Гокудера уберет учебник и тетрадь в сумку. – Простите, Десятый, – негромко сказал он. – Задерживаю. Ямамото он проигнорировал, как и делал всегда в подобных ситуациях. Гокудера не считал его кем-то важным для себя, хотя, возможно, это было совсем не так. Цуна молча кивнул и улыбнулся, Ямамото за его спиной заломил бровь и внимательно прищурил глаза. У Гокудеры моментально испортилось настроение – он уже знал, что потом, когда они вместе будут идти в сторону дома, Ямамото станет расспрашивать. Гокудеру всегда это раздражало: они не были друзьями в прямом смысле этого слова, но Ямамото все равно постоянно оказывался рядом, когда было нужно и не нужно. Поддерживал, вытягивал каплю за каплей информацию, находился неподалеку. Ямамото знал о Гокудере очень многое, а Гокудера о Ямамото – практически ничего, кроме, разве что, очевидного: Ямамото обожает бейсбол, живет в собственном доме вместе с отцом и многое скрывает за своей добродушной улыбкой. Ямамото всегда много расспрашивал, но почти ничего не рассказывал о себе. В этом плане Цуна был гораздо приятнее: охотно делился переживаниями и позволял себя поддерживать. А еще Цуна восхищал Гокудеру, когда как Ямамото больше настораживал и пугал. Слишком много масок, слишком внимательные взгляды, слишком хорошая улыбка. И в то же время... – Ну что, домой? – нарушил молчание Цуна. – Да, – опомнился Гокудера, отгоняя глупые мысли. – Домой. Пустые школьные коридоры казались вымершими. Непривычно было идти и не натыкаться на группки людей, толпившихся обычно возле окон и дверей кабинетов. Ни шорохов, ни разговоров – только их шаги, гулкое эхо которых отскакивало от стен и потолка. И молчание – вязкое, вдумчивое. Не напряженное, но и не уютное. В таких ситуациях Гокудера всегда терялся: чувствовал необходимость разрядить обстановку, сказать что-нибудь отвлеченное, ни к чему не обязывающее, но не мог подобрать слов. Такое случалось часто: разговор начинал Цуна или Ямамото, а остальные подхватывали. Гокудера зевнул. – Не спи, – Ямамото несильно хлопнул его ладонью по плечу и заулыбался. Гокудера обернулся и хотел огрызнуться, но не успел: увидел, что и Цуна улыбается, и что напряжение, которое только что казалось непроницаемым, стало рассасываться. Запал ругаться пропал. Был бы Цуна девчонкой, то мог бы веревки из него вить. Он действительно был небом – спокойным и умеющим сглаживать все шероховатости. Если бы не он, они с Ямамото уже давно поубивали бы друг друга. – Захочу и буду спать, сколько понадобится, – запоздало буркнул Гокудера, чтобы не оставлять последнее слово за Ямамото. – Это всегда пожалуйста, – сразу же отозвался тот. – Только не на уроках, потому что потом тебя не разбудишь, если хорошенько не потормошишь. Гокудера хмуро посмотрел на него, но решил промолчать: выдумывать что-то еще было лень, а у Ямамото всегда найдется, что ответить. На улице оказалось солнечно и тепло: едва заметный легкий ветер ерошил верхушки каштанов, росших за воротами школы, легкой щекоткой проходился по коже. Гокудера потянулся и первый шагнул на тротуар, дожидаясь остальных. Примерно десять минут им нужно было идти в одну сторону, а потом Цуна уходил вниз по улице, а Ямамото с Гокудерой переходили через дорогу и шли дальше уже вдвоем. По дороге Цуна рассказывал, что сегодня на английском, пока Гокудера спал, учитель заставил его выйти к доске и отвечать по заданному позавчера домашнему заданию. Ямамото, смеясь, подхватывал, и Гокудера почти жалел, что пропустил такое зрелище: Цуна впервые получил хорошую оценку, чем был настолько удивлен, что до сих пор отказывался верить. – Поспорить готов, что я случайно ответил настолько хорошо, – смеялся он, шагая вниз по улице. – Надо будет сказать Реборну, хотя он почти наверняка все заслуги припишет себе. – Пришли, – возвестил Ямамото, останавливаясь на перекрестке. Здесь они обычно расходились по домам. – Ну, я пойду, – пожал плечами довольный Цуна. – Увидимся завтра! Гокудера кивнул и махнул ему рукой. Хотелось еще так постоять и поговорить с Десятым. Да и судя по виду Ямамото, провожавшего Цуну спокойным, внимательным взглядом, Гокудере еще предстояло вынести почти двадцать минут в компании обеспокоенного и настырного одноклассника, который всегда пытался до всего докопаться. Когда Цуна скрылся за поворотом, Ямамото потянул Гокудеру за ремень сумки, намекая, что пора бы и им по домам. Гокудера выдернул ремень из рук Ямамото и обогнал его, быстро шагая впереди, но Ямамото легко подстроился под его размашистые шаги. Лицо у Ямамото было сосредоточенное и задумчивое, без намека на радостную улыбку, которой он обычно обманывал окружающих. Такой вид почти пугал Гокудеру: давно он не показывал эту свою сторону. Ямамото продумывал что-то, причем продумывал серьезно, до мельчайших деталей. Гокудера успел забыть, что Ямамото не так прост, как кажется, а все эти фальшивые лица – для глупцов, которые не видят ничего дальше собственного носа. – Может, уже скажешь что-нибудь? – негромко поинтересовался Ямамото, когда в автобусе их сдавило со всех сторон, прижимая друг к другу так плотно, что воздуха стало не хватать. Гокудера раздраженно вздохнул. – Что сказать? – сварливо поинтересовался он, надеясь отбить у Ямамото желание спрашивать дальше. – Что-нибудь, – голос у Ямамото был обычный – спокойный и доброжелательный, и только настороженный, напряженный огонек в глазах показывал, что он вряд ли отступит. Проверяет, понял Гокудера. Прощупывает почву, пытаясь сообразить, пришло ли время для разговора. Только о чем говорить? О том, что Гокудера стал прямо на уроках вырубаться так, что потом не добудишься? Ну, спит мало, подумаешь. Не настолько все страшно. Гокудера думал, что время не пришло, хотя что-то внутри уверенно говорило: да, хочу выговориться, как сильно я устал и как мне все надоело. Хотя бы раз – честно и без утайки. – Давай сегодня ко мне, – предложил Ямамото серьезно. Гокудера недоверчиво хмыкнул, уже готовясь отказаться, но Ямамото его опередил: – Накормлю тебя чем-нибудь, а потом поговорим. Отца дома нет, так что можешь даже на ночь остаться. – Не слишком ли для тебя роль доморощенного психолога? – возмутился Гокудера. – Я волнуюсь, – ответил тот невозмутимо. – Не слишком. Пойдешь? Гокудера прикинул, чем ему это грозит. С одной стороны – Ямамото со своим беспокойством, с другой – его обещали накормить. Да и домой не слишком хотелось. – Да, пойду. Ямамото вздохнул. Гокудере показалось, что с облегчением. Дома у Ямамото почти всегда было прибрано. Гокудера никогда бы не подумал, что он живет с отцом, которому некогда следить за порядком: настолько все было на своих местах, аккуратно и правильно. Дома у Ямамото было просторно и светло, только чего-то все равно не хватало. Как будто здесь бывают только иногда и по необходимости, а все остальное время проводят в других местах. Наверное, это было связано с тем, что Ямамото обычно был либо в школе, либо с друзьями, а его отец обычно пропадал в лавке или разъезжал по другим городам за товаром. – Иди мыть руки, – сказал Ямамото, без особых церемоний вталкивая Гокудеру в ванную. – А я пока посмотрю, что есть в холодильнике. Гокудера фыркнул, но послушался. Полотенца нашел сразу же – уже бывал здесь несколько раз, так что ориентировался без проблем. На самом деле, пусть они с Ямамото частенько ссорились и понимали друг друга с трудом, они неплохо ладили. В свободное от ругани время, которое выпадало не слишком уж и часто: обычно Ямамото вел себя настолько раздражающе, что Гокудера места себе не находил от злости. Такеши умел выводить из себя, причем достаточно часто делал это специально и с большим удовольствием, отслеживая реакцию подопытного кролика с восторженным интересом естествоиспытателя. Он был интересным человеком – единственным, кого Гокудера не мог прочитать. Ни разу. Сначала Ямамото обманул его, прикинувшись добрым дурачком, который играет в мафию с опасным оружием в руках, но потом, со временем, стал пропускать Гокудеру за свои маски, позволяя ему увидеть больше. Но ровно настолько, насколько Ямамото сам того хотел, не больше и не меньше. Такие вот у них были своеобразные отношения: не соперники и не друзья, серединка на половинку. – Еда! – крикнул Ямамото с кухни, и желудок Гокудеры восторженно отозвался на любимое слово. – Сейчас, сейчас, – пробурчал Гокудера, еще раз ополаскивая ледяной водой лицо. После короткого сна на уроке он никак не мог окончательно проснуться, глаза так и норовили закрыться. Ямамото уже выгребал из холодильника все, что еще могло сойти за еду – рис, бутерброды, какой-то салат, еще что-то из японской кухни, к которой Гокудера никак не мог привыкнуть. В те несколько раз, что Гокудера был здесь, Ямамото щадил его, как мог. У него дома даже вилки были, которые он первое время давал Гокудере вместе с палочками. Естественно, Гокудера всякий раз из вредности игнорировал вилку и брался за палочки. – Ну и? – поинтересовался Ямамото, подгадав именно тот момент, когда Гокудера с наслаждением впился зубами в бутерброд. – Что происходит? Хаято посмотрел на него с ненавистью. Пришлось торопливо жевать, чтобы иметь возможность отвечать на вопросы и огрызаться. – Ты о чем? – С тобой что творится? Гокудера вздохнул и отложил бутерброд, глядя на Ямамото тяжелым взглядом. – Я тренируюсь, – сказал он неохотно. – Пытаюсь усовершенствовать систему боя, наладить контакт с Ури, понять, как выжать из себя максимум... Все? Ямамото покачал головой. – Готов поспорить, ты не жалеешь себя. Гокудера пожал плечами и снова укусил бутерброд. – В бою меня жалеть никто не будет, – пробормотал он с набитым ртом. – Правая рука Десятого Вонголы должна быть сильнее всех остальных. Это все ради него. Ямамото склонил голову набок и прищурил глаза. Гокудера наблюдал за ним исподтишка. Он почти видел, как в голове Ямамото поспешно складываются факты и догадки, отбрасывается лишнее и добавляется то, о чем он до этого не знал. – Ты правда готов слепо следовать за Цуной? – спросил Ямамото. Взгляд у него был нечитаемый. – Что заставляет тебя идти за ним? Гокудера поперхнулся. – Ты с ума сошел, – возмутился он. – Десятый – это Десятый! Он самый замечательный человек из всех, кого я только знал! Я за ним хоть в огонь, хоть в воду пойду! – Слепая преданность, – сказал Ямамото. – Объясни, что тебя привлекает. Сила, которая пока только начинает набирать обороты? Власть? Гокудера смотрел на Ямамото и не узнавал в нем того, кого знал уже достаточно продолжительное время. Еще одна маска или настоящее лицо? Сильный, очень сильный человек с мягким голосом и жестким взглядом убийцы. Похоже, Реборн увидел это раньше, а все они ошибались. Гокудера выпрямился и посмотрел Ямамото в глаза – в те самые глаза прирожденного убийцы с доброй улыбкой. – Я не знаю, – честно ответил он. – Но в чем я уверен на все сто процентов: Десятый – именно тот человек, за которым я буду идти всю свою жизнь, несмотря ни на что. – Похоже на помешательство, – улыбнулся Ямамото. Огоньки в его глазах потухли, и через мгновение перед Гокудерой снова сидел знакомый ему Ямамото – странный тип, утаивающий больше, чем казалось на первый взгляд, открытый нараспашку, но хранящий столько тайн, что на их разгадывание ушли бы годы. Гокудера вздохнул, поняв, что его только что попытались вывести на откровенность, и что он повелся, как баран на веревочке. – Ничего не могу с этим поделать, – сухо ответил Гокудера. – Это как... Ямамото усмехнулся: – Влюбленность? – Нет! – испугался Гокудера. – Ну и мысли у тебя, Ямамото. Ямамото засмеялся – на этот раз честно, открыто, от души. Гокудера улыбнулся. Напряженная атмосфера растаяла, как предрассветный туман, стало легче дышать. – Ты идиот, – фыркнул Гокудера. – Ты знаешь об этом? – Ты часто мне об этом напоминаешь, – усмехнулся Ямамото. – Останешься сегодня? Гокудера кивнул. Потом они весь вечер были чем-то заняты: то играли в приставку, и Гокудере некогда было даже закурить, потом Гокудера с наслаждением курил, пока Ямамото стоял рядом и о чем-то рассказывал, а позади еле слышно бормотал телевизор. К ночи на улице окончательно стемнело. Ветер трепал верхушки деревьев и шелестел ветками кустарника под окнами дома Ямамото. Гокудера рассматривал небо с россыпью ярких крупных звезд, высунувшись из окна, чтобы не дымить в доме, а Ямамото у него за спиной доставал второй футон, подушку и запасное одеяло. – Ты знаешь, где ванная, – ненавязчиво намекнул он, и Гокудера небрежно выбросил окурок на улицу. Казалось бы, они никогда не были друзьями, но с Ямамото иногда было очень удобно и легко. За исключением того времени, когда он выбешивал и нарывался на хорошую драку. Гокудера выключил воду и быстро вытерся огромным полотенцем, которое выдал ему Ямамото. Ямамото сидел на полу прямой, как палка, и неотрывно смотрел в телевизор. Гокудера удивленно хмыкнул: всего-навсего новости. – Эй, Ямамото, – позвал он. Тот вздрогнул и выключил телевизор, неловко пожав плечами. – Спа-ать, – пробормотал Гокудера удовлетворенно, утыкаясь в подушку. – Как же хорошо. Ямамото засмеялся. В полной тишине, прерываемой только редкими сигналами автомобилей за окнами, звучало странно и немного жутковато. – Чего? – мрачно поинтересовался Гокудера, поворачиваясь к Ямамото лицом. Тот лежал на боку и подпирал ладонью голову. В темноте угадывались только смутные очертания, но Гокудера готов был голову дать на отсечение, что Ямамото рассматривал его. – Что ты уставился? – повторил Хаято. – Ничего. Просто смотрю. – Ну, тогда спокойной ночи, – буркнул Гокудера, закрывая глаза. Некоторое время было тихо и Гокудера начал засыпать. Он уже слышал шум волн, накатывающих на песчаный берег, почти чувствовал теплый ветер на коже, когда неясный шорох выдернул его из только начавшегося сна. А потом Гокудера почувствовал совсем рядом чужое присутствие. Тревоги не было – всего лишь Ямамото. От него не исходило никакой угрозы, но он разбудил Гокудеру, и это раздражало. – Что не спишь? – недовольно поинтересовался Хаято, глядя на Ямамото снизу вверх. Ямамото хмыкнул, вслепую нашарил ладонями его лицо и, не отвечая, наклонился ниже. Сначала, сквозь сонную заторможенность, Гокудера ничего не понял, а когда до него дошло, что происходит, стало поздно: Ямамото коснулся его прохладными сухими губами. Поцелуй получился мягким и спокойным, почти невинным. – Ямамо... – начал Гокудера возмущенно, но Ямамото не дал ему договорить, вталкивая язык ему в рот, и говорить стало намного труднее. Гокудера зажмурился и вцепился в короткие волосы Ямамото, кое-как оттаскивая его от себя. – С ума сошел? – выдохнул он. – Было противно? Говорить они начали одновременно, а потом так же одновременно замолчали, уставившись друг на друга в полной темноте. – Повторяю вопрос, – процедил Гокудера. – Ты с ума сошел? – Нет, – усмехнулся Ямамото. – Так было противно? – Нет, – эхом отозвался Хаято. И только потом понял, что сказал чистую правду. Ямамото вздохнул, а потом рассмеялся, сползая с Гокудеры и возвращаясь на свой футон. – Я приму это к сведению, – насмешливо сказал он. Гокудера только мученически свел брови и прикрыл глаза. Кое-кто, даже сделав глупость, совершенно не менялся. – Дурак, – вздохнул он, отворачиваясь от Ямамото и натягивая одеяло на макушку. – Спокойной ночи. – Спокойной, – посмеиваясь, отозвался Ямамото. Гокудера опасался, что Ямамото и сейчас заведет какой-нибудь разговор, но тот действительно замолчал. Через несколько минут его дыхание выровнялось, а еще через минуту Гокудера шагал по прогретому солнцами песку и разглядывал неправдоподобное иллюзорное небо.