Чудовище

Я снова развернулся и с ненавистью посмотрел на тело, которое раскинулось безвольной куклой на сырой земле. Так мерзко на душе, как будто это я рубил мечом таких же, как и я. Схватив за шкирку обезглавленное тело и рядом с ним седую голову, я, не задумываясь, отправился на тот утес, где так же молча и брезгливо отправил его тело в воду. Ведь не достоин он и искры погребального огня, как и присутствия родных. Да и неважно это – всему пришел конец. Вернувшись к хижине, я все-таки свернул дорожкой к бане, и там умывшись, уже уверенней зашел в наш дом. Внутри так холодно и мрачно, ведь печь мы так и не успели затопить, а мальчик мой по-прежнему сидит внизу, без капли света и тепла. И пелена как будто спала, возвращая меня к жизни и пробуждая, словно ото сна. Все это время я был как неживой, сгорая лишь от жажды, и только тут, почувствовав присутствие мальчишки, я наконец-то понял, что все осталось позади. Почти не слышно отворив засов, я с жалостью окинул взглядом Эриана, который, как я чувствовал, лежал, свернувшись в маленький клубок, до сих пор не издав ни звука. Спустившись вниз и осторожно обойдя его, я наклонился над его лицом. - Эриан, вставай. Ну же, - но он по-прежнему сопел, уткнувшись носом в шкуру и совсем не реагируя на зов, - Эриан, ты слышишь? Решив, что нет нужды его сейчас будить, я осторожно взял его на руки и, приподняв, тихонько положил на пол, а следом выбрался и сам. Когда же я укладывал его на лавку, он вдруг прижал меня к себе, не выпуская из железной хватки. Устало улыбнувшись, я уложил его себе на грудь и тут же провалился в мутный сон, в котором снилась мне расправа и долгая залитая багряной кровью ночь. А утро встретило меня свободой, что теплой лаской утопала в сердце, которое спокойно билось в унисон с таким же сердцем, как мое. *** Так сердце разрывается, что хочется стонать и плакать, а глупая душа стремится вырваться туда, где нет ей места. Адэйр ведь сказал, чтобы он вел себя тихонько и, несмотря на звуки, не смел не то, что выходить, но и дышать, чтобы никто не знал о том, что он здесь прячется и ждет. Здесь, в погребе, в полнейшей темноте, становится так жутко, но вовсе не от детских страхов, а от того, что уходя, Адэйр выглядел так, будто он уже простился и с болью покидает дом. Сначала было тихо, и Эриан подумал, что все лишь выдумка, и что Адэйр сейчас придет и тихо рассмеется, сказав, что просто напрасно волновался, но время шло, а он так и не появлялся. И с каждою минутой он мерз сильнее, сидя на влажной и холодной земле, сильнее кутаясь и чуть раскачиваясь, чтобы совсем не околеть. В какой-то миг, когда глаза уже слипались, внутри кольнуло, и Эриан услышал дикий вой, что наизнанку выворачивал сознание. Хотелось самому сорваться с места и кричать, кричать от боли, которая жгутами обвивала сердце. И чувство было, что все закончилось, остановилось, но Эриан никак не мог понять, что именно. И снова страх сковал, глуша все мысли, забираясь в потаенные уголки сознания. Но он ведь обещал, что будет ждать, пускай и не сказал Адэйру этих слов. А время все тянулось в темноте, и Эриан уснул, забывшись и переживая боль. Сквозь пелену он слышал голос, но сил открыть глаза он так и не нашел. Зато почувствовав знакомое тепло, прижал к себе большое тело, и снова окунулся в сон, но уже тихий и спокойный. А утром он проснулся на широкой лавке, заботливо укрытый, но не шкурой, а теплым одеялом, которое впервые видел в этом доме. Поднявшись с лавки и одевшись, он тихо подошел к окну, которое вело на задний двор, и с облегчением вздохнул, заметив Адэйра, который с голым торсом колол дрова и складывал их рядом пирамидкой. Улыбка постепенно расцветала на лице, затрагивая серые глаза и словно озаряя образ парня, что незаметно для себя оперся на одну из ставен и с трепетом следил за оборотнем, который не был ранен и даже выглядел немного по-другому, чем обычно. Сейчас Адэйр выглядел живым, немного возбужденным от физической работы и просто лучился, мир словно был теперь ему подвластен. И этим миром был Эриан - тот юноша, что спас безликого вервольфа, вернув ему себя как человека, и заперев зверя глубоко внутри его сознания. *** Я словно заново родился - в груди нет больше ощущения оков, а в теле поселилась легкость, и в мыслях только радость. Мой мальчик спал, прижавшись ко мне теплым боком, и выглядел уже свежее - не было легкой бледности, что тенью отражалась на его лице, когда он взглядом провожал меня. Такой расслабленный, помятый, но до безумия красивый. И эти волосы, что спутанными прядками лежали на его щеках, лишь умиляли его нежным образом, который для меня был самым ярким и родным. А губы тонкою полоской манили к жестким поцелуям, после которых они наливались алой красотой и чуть полнели, вынуждая вновь и вновь касаться их все тем же поцелуем. Но я сдержался, боясь, что разбужу его, и поднявшись, бесшумно выскользнул из дома под легкий ветер и шорох голых веток, которые раскинулись узором. И если посмотреть на них, то кажется, что небо поделилось на неровные кусочки, а ветви держат их плетеной сетью. Немного постояв, я не спеша отправился за хижину, решив поработать и вместе с тем подумать о том, что будет дальше и что нам с Эрианом еще только предстоит. Сняв белую рубашку, я взялся за дрова, и неожиданно поймал себя на мысли, что если бы я не был оборотнем, то околел бы мгновенно. А так - всегда горяч, силен, а значит, и работать можно много, и обеспечить Эриана всем тем, что тот захочет. А раньше ведь и мыслей не было таких: я просто жил, охотился и ездил в город на торги, почти не пользуясь тем преимуществом, что мне давало собственное тело. Теперь же мне хотелось совсем иного: расширить дом, богаче его обустроить и накупить огромное количество вещей для Эриана. Ведь он останется со мной и должен чувствовать себя уютно, имея то, чем пользовался, еще живя в деревне. И мне как никогда хотелось видеть его ярким, облаченным в одежду по размеру, и с гребешком в руках, который бы он запускал в свои серебряные пряди. И я впервые почувствовал себя немного гордым за то, что собирал ненужную мне прибыль, которую теперь мог тратить на него. Я сам привел его в свой лес, поэтому обязан быть с ним мягче и терпимей, пускай характер был его нередко вредным и несносным. Теперь он был моим, родным и тем, кто дал мне в этой жизни больше, чем мог я пожелать. И я готов платить ему за это вечность своей любовью и заботой. Закончив во дворе со всей работой, я окатил себя водой из бочки, обтерся и с предвкушением зашел домой, желая разбудить мальчишку и поделиться с ним своими мыслями. Но Эриан уже был бодр, даже успел прибраться в доме и заварить нам крепкий чай. Как только он меня заметил, то тут же кинулся в мои объятия и с силой сжал мои бока. - Безумный! Я так боялся за тебя! – И его голос дрогнул, а я почувствовал волнение и облегчение, которые теплом лучились от него. - Ну что ты, Эриан, все хорошо, – я чуть сильнее сжал его в своих объятиях и с небывалой нежностью потерся подбородком об его макушку, - теперь мы можем жить спокойно, не думая о том, что кто-то явится к нам в дом. - Но что вчера произошло? Зачем ты меня спрятал? – Эриан поднял голову и посмотрел в мои глаза, а я не смог сдержаться и с тихим стоном накрыл его чуть приоткрытый рот и затянул в глубокий поцелуй, желая языком слизать всю горечь его слов. - Иди, умойся, Эриан. Я подогрел тебе воды и приготовил чистую одежду. – Легонько подтолкнув его к двери, я попытался увести его от неприятной темы. - Спасибо. Но я вернусь, и ты мне все равно расскажешь, что произошло! – Упрямо вздернув подбородок, он шустро выскочил из дома. Я глубоко вздохнул и понял, что отвязаться от мальчишки не получится, и мне придется ему все объяснить. Вот только знать бы, как он воспримет все мои слова, и думается мне, что снова накричит и будет злиться, что я его оставил. Но все-таки потом расплачется и будет говорить, как он переживал и что теперь меня ни пустит одного, куда бы я не шел. Я усмехнулся своим мыслям и взялся за готовку, но зря спешил. Неугомонный Эриан успел и тут, поставив в печь вариться кашу, успев при этом не только заварить чай, но и начистить овощи к обеду. Я снова улыбнулся, теперь уже счастливо, довольный тем, что Эриан такой заботливый и, несмотря на стресс, который испытал он прошлой ночью, все так же полон сил и рвения. Дождавшись Эриана, я молча усадил его за стол и, пододвинув к нему чашку, начал свой рассказ. И начал я с того момента, когда впервые понял, что Эриан не просто так остался в моем доме. Причина этого была проста: я сам хотел его присутствия, иначе бы прогнал его взашей, как только он смог оклематься. Но я терпел его настырность и сам же отступал, давая нам обоим время на раздумья. Потом последовали первые догадки, где я почти уверен был, что тот влюбленный, ушедший за вервольфом, и есть Эклей. И говорить я не хотел об этом, не зная попросту, как Эриан воспримет все мои догадки. И постепенно в разговоре я не заметил, как начал ласково шептать, что для вервольфа нет больше радости, чем обрести себе партнера, с которым закрепится связь, соединяющая оба сердца. Шептал, лаская его пальцы, оглаживал ладошки и взглядом обещал всегда быть рядом, оберегать и доверять. А Эриан почти что плакал, но не был он похож на глупую девицу. Он просто вспоминал свою семью, обиды и слова, что ранили сильнее острого меча. Он вспоминал и деда, который был так добр и открыт, гордился им, и сожалел, что жизнь его была такой печальной. Но больше в этих тоненьких дорожках, что незаметно заскользили по щекам, было счастья, такого чистого и яркого, что я и не заметил, как притянул мальчишку на колени, и убаюкивал его словами. И, несмотря на нежелание рассказывать о прошлой ночи, я все-таки решился и во всем признался, но мягко обходя детали, чтобы мой мальчик не смог представить истинной картины. Зачем ему еще и это знать? Хватило и того, что было, пусть смутно, но все же мысленно он смог почувствовать меня и даже разделить мои терзанья. Когда слова все были сказаны, остались лишь прикосновения, такие нужные, родные, немного осторожные. Так мало времени прошло, а я и мыслить не могу теперь без этих глаз, что силою своей меня окутали, и подарили новое сознание, где зверь во мне остался только тенью. Той тенью, что, как и прежде, будет появляться, но не стремясь уже напасть или изведать чьей-то крови. Я каждой клеточкой измученного тела впускал в себя свободу и чувство, что сильнее остального. Ведь столько лет прожив с израненной душой, пропитанной чудовищным проклятием, я и подумать не решался, что мое сердце перестанет быть моим, уйдя в другое тело, которое сейчас доверчиво так прижимается к моей груди. - Адэйр, скажи... А не придет еще одна беда? – И Эриан с печалью посмотрел в мои глаза. - О чем ты говоришь? – легонько прикоснулся я к его губам. - О тех вервольфах, что могут отобрать тебя, как лекаря, что жил здесь много лет назад? – почти шептали его губы, а я впервые не боялся. - Меня никто не сможет у тебя забрать. Когда-нибудь они, возможно, и придут, но сделать ничего уже не смогут, – я улыбаюсь, смотря в глаза, в которых плещется сомнение, - теперь я дорожу собой, ведь под моей защитой ты. И может, раньше бы я и позволил рвать им свое тело, но с твоим появлением, я буду сам бороться из последних сил, но не позволю никому разрушить нашу жизнь. - Ты так уверен в этом? А я боюсь. – Не поднимая глаз, Эриан сильнее вжался в мое тело. - Эриан, запомни одну вещь: вервольфы не настолько ужасающи, насколько верят в это люди. Они жестоки, и этого нет смысла отрицать, но существуя столько времени, сознание их расширяется, и постепенно род их продолжается, пускай и с помощью людей. А вот сам человек, способный на любую подлость и безмерную жестокость, вполне сойдет за монстра, что жаждет крови вперемешку с местью. Закир тому пример. Поэтому не бойся – я буду рядом и всегда смогу спасти тебя, будь то вервольф или безумный человек. - Я верю. Ты так спокойно говоришь, и ты так уверен в каждом слове, что мне не стоит сомневаться. – Эриан поднялся на ноги и хитро улыбнувшись, подал мне руку и повел вглубь комнаты. - Ты что задумал, Эриан? – Хотя я догадался, но до конца так и не смог поверить, что этот юноша настолько ненасытен. Но вместо слов он снова улыбнулся и, подтолкнув меня к широкой лавке, забрался на мои колени. Как быстро все-таки меняется его настрой: совсем недавно был готов рыдать, сейчас же излучает пламя страсти. И я, поддавшись этому порыву, бросаюсь в омут с головой, сгорая в глубине прекрасных глаз, в его румянце и чувственной улыбке, что обещает мне сейчас минуты тихого блаженства. Кусаю его губы, ласкаю рот, сплетая наши языки, а руки уже стягивают с плеч тунику, а следом – брюки и сапожки. Он так податлив и горяч, что разум снова меня покидает, но в этот раз, затуманенный не борьбой, а только мягкой жаждой и счастьем, что Эриан лишь мой. Такой отзывчивый, с безумно добрым и открытым сердцем, упрямый, но совсем не глупый, чтобы понять, когда пора остановиться и выслушать меня. Ласкаю его тело, оглаживаю хрупкие бока и ягодицы, что так приятно заполняют мои горячие ладони. Вылизываю плечи, крутую впадинку ключиц и твердые горошины сосков, которые так сладко перекатывать во рту, покусывая и чуть всасывая, желая вызвать громкий стон. А Эриан все мечется, сбивает шкуры с одеялом, и я в порыве скидываю все, давая тонким пальцам впиться в мои плечи, держась за них, как за опору. И я всегда останусь этой опорой, днем защищая от всего, а ночью – погружаясь в негу. Нет сил терпеть - так хочется с ним слиться воедино, почувствовать всю сладость его тела. Растягиваю пальцами горячий вход нежно, пока хватает моего терпения. Ловлю губами стоны, деля весь воздух на двоих, облизывая губы и снова погружаясь внутрь, сплетая наши языки. Ладони Эриана легко скользят по влажной коже, чуть нажимая на бока и спину, и иногда шаля, спускаясь ниже поясницы, чем вырывает мои стоны и тихий еле различимый рык. Устраиваюсь наконец-то между разведенных ног, которые, не медля обвивают меня за спиной, и одним движением вхожу в податливое тело. И снова стон, но не такой, как прежде, а сильный, с хрипотцой, который оглушает и заводит. Обняв меня и притянув к себе поближе, мой мальчик раскрывается сильнее, и я, не сдерживая силы, вхожу все глубже и быстрее. Дыхание смешалось, и наши стоны, словно музыка любви, которая уносила нас все дальше, сжигая в пламени безумной страсти. Еще сильнее, ярче, глубже, и мы взмываем вверх, где крепко сплетены судьбой наши души воедино. Дыхание никак не успокоится, но нет желания раскрыть свои объятия, чтобы хоть на минуту отдохнуть. Хотя отстраниться все-таки пришлось, подхватывая одеяло и накрывая нас обоих. Эриан доверчиво прильнул к моей груди и ласково погладил меня по плечу, прикусывая губы. - И что теперь? – тихо задал он вопрос. - Все, как и прежде. - Чуть помолчав, я добавил: - Мы на неделе отправимся в соседний город. Там ярмарка как раз. - Зачем сейчас, ведь нам пока всего хватает? – Эриан задумался и с интересом посмотрел в мои глаза, желая отыскать там, видимо, ответ. Я усмехнулся и, предвидя бурю, произнес: - Мы будем покупать тебе одежду и все, что пожелаешь. Присмотрим что-нибудь для дома, а я потом займусь постройкой. - Я что девица, чтобы меня рядить? – обиделся мой мальчик, улавливая только часть фразы. - Ты – сердце, которое должно светиться. И он все понял, тихонько засопев, прижав ладошку к тому месту, где бьется одно сердце на двоих.