Оставь эту зацепку в моей голове.
And I will remember the words that you said,Я запомню твои слова,
Left a clouded mind and a heavy heart.Оставленный с туманным разумом и тяжелым сердцем.
"Hopeless Wanderer" – Mumford & Sons
Мать Кэт уехала спустя неделю после похорон, а жители места, бывшего когда-то домом Сэма и Кэт, стали привыкать к новому порядку. Дин редко выходил из своей комнаты, обычно по ночам, когда остальные спали. Пуля ходила за ним, как тень, отчего Дин поначалу раздражался, но после привык, что голова собаки всегда на уровне его колена. Иногда, выходя из комнаты, Дин сталкивался с Кэт. Она направлялась спать или сидела на диване, упершись взглядом в телевизор с отключенным звуком. Она никогда не плакала, только лишь иногда медленно переводила взгляд на него, наблюдала, как он достает себе выпивку из холодильника и выходит на улицу, а за ним идет Пуля. Нетронутая бутылка пива стояла между его ног, пока он не выезжал на Импале из гаража и не сворачивал на дорогу к ближайшему городку или куда глаза глядят. Там он останавливался на парковке возле какого-то бара и выпивал ее. Всего одну бутылку. Иногда сидя в тишине, иногда громко слушая Metallica или AC/DC. Зависело от того, насколько громко шумело в голове. Пуля занимала второе переднее место. Это тоже Дину сначала не нравилось, это ведь было место Сэма, и он отправлял собаку на заднее сиденье, а это уже было дальше, чем заходила любая другая собака в отношении Импалы. А потом Пуля однажды запрыгнула на переднее и улеглась, свесив лапы с сидения и высунув голову из окна, и ей было совершенно все равно, что Дин кричит на нее, приказывая идти на заднее сидение. Так бы вел себя Сэм, и Дин позволил собаке остаться. Прикончив бутылку, Дин выходил из машины, скрючившись, как старик, но в бар заходил легкой походкой, нацелившись на задние столики. За ними сидели такие, как он: тихие, искалеченные войной и слишком неприветливые и нетерпеливые для знакомств. Они играли в азартные игры. Покер, Блекджек или Юкер, навыки в котором Дин редко использовал. Иногда он проигрывал, но большую часть времени наоборот. Он курил, когда предлагали, низко держал голову и в каждом баре представлялся по-разному. Люди сначала не хотели его принимать: слишком уж молод и красив для такого тяжелого пути. Но Дин показывал себя опытным игроком в карты, и это давало ему пропуск. Пуля лежала под столом, у его ног, но к Дину никогда не приставали из-за того, что он приводил собаку. Позже мужчины привыкли к ней и даже стали подсовывать кусочки пиццы, когда думали, что Дин не видит. В баре он сидел несколько часов, иногда поглядывая на разнообразие женщин, старательно делавших вид, что не наблюдают за ним уголком глаза. Иногда он находил в кармане завалявшуюся салфетку с номером телефона по приходу домой, но всегда их выкидывал. Деньги он оставлял на кухонном столе, зажимая край салфетницей. Дин не был глупым, да и нахлебником тоже. Он знал, что нужно платить за энергию и за еду. Что у Кэт есть счета, многие из которых за больницы и за лечение Сэма. Дин помогал, чем мог. Тем более, он ведь обещал Сэму помогать им. Первые пару раз деньги остались на месте, но стопка росла всю неделю, а потом вдруг исчезла. С тех пор деньги всегда пропадали к утру. Дин оставлял не так уж и много, но от этого было легче. Утром он всегда просыпался от плача Паркера. Он теперь часто плакал, намного чаще, чем при жизни Сэма. Иногда Дину хотелось присоединиться, бить кулаками в стену и громко выть. - Папа! Дина каждый раз передергивало. Позже было бы легче, через год, через пару месяцев, когда ребенок забудет отца, но пока что боль каждое утро била его по новой. Безмерная скорбь окутала дом, пульсирующий под ее тяжестью. Живой, но только едва. Кэт бежала успокаивать ребенка тихим и спокойным голосом. Дин переворачивался в постели и накрывал голову подушкой, чтобы этого не слышать. Ему не нужны были успокаивающие фразы, ему хотелось потонуть в своем собственном море горя. Дни медленно сменяли один другой, Дин сбросил вес, потерял форму. Потерял желание ко всему, кроме сна и карточных игр. Сэма не было, а значит, не было и части Дина. Той части, без которой он не был уверен, что сможет жить. Будто из него безбожно выдрали важный орган, и он медленно умирает без него. Когда они с Кэт пересекались в доме, говорили всегда четко и по делу: - Ты ужинала вчера? - Да. - Выходила? - Да. - Нужно что-нибудь в магазине? - Нет. Он не видел, что она тонет в той же пропасти, на дне которой он уже лежал, и его это устраивало. Печаль и злость сделали его невосприимчивым ко всему, кроме личных переживаний. Изменилось все через некоторое время. Все случилось пять или шесть недель спустя, в десять утра. Дин не спал, как обычно лежал в кровати уже несколько часов, придумывая самые безболезненные способы умереть. Он не мог выбрать между пулей в голову и горстью таблеток. Нет, себя он убивать не собирался – пока что – но никто не мешал думать о самоубийстве. Пуля лежала у его ног, иногда потираясь мордой о ладони. В соседней комнате уже около десяти минут истерически рыдал Паркер. - Папа! Папа! Дин вообще редко слышал, чтобы он что-то другое говорил. Поднявшись с постели, Дин направился в ванную, но дверь туда обнаружил закрытой. За ней шумела вода, и вот поэтому Паркер заливался уже десять минут. Мать в душе. Ну что ж, переживет. Дин вернулся в постель, снова думая о смерти, но долго это не продлилось. Еще двадцать минут спустя ребенок до сих пор плакал, а душ до сих пор был включен. - Кэт! – Дин постучался в дверь ванной. – Эй, Кэт! Паркер все горло оборвал! Ничего. - Что думаешь? – спросил он у собаки, проследовавшей за ним до двери в коридор. Детские крики, наверное, ее тоже беспокоили. Дин фыркнул. – Бесполезная ты. Он даже подумал развернуться и уйти, но внутренний инстинкт подсказывал, что за этой дверью что-то не так. Дин снова постучался. Закрыто. - Кэт, ты там? Несколько секунд – и Дин бьется плечом о дверь, чувствуя, как поддаются старые петли. Дверь вывалилась вперед, но он вовремя словил ее и поставил у стены. Потом починит. Затем Дин заметил, отчего ванная была похожа на сауну: и в раковине, и в душе была включена вода. Кашлянув от влажного горячего воздуха, он выключил оба крана. И кафельный пол, и стены оказались в маленьких каплях воды. Потом он увидел Кэт, сидевшую в дальнем углу. Она плакала, рыдала, уткнувшись носом в руки, и Дин понимал, зачем она включила воду. Кэт даже не подняла глаз к нему. Ее плач эхом отбивался от стен маленькой комнаты и резал Дина без ножа. - Кэт? Кэт все так же сидела на полу, подогнув под себя голые ноги. Одета она была только в фиолетовый махровый халат. - Ладно, - Дин присел около нее. – Все будет хорошо. Одной рукой он взял ее под колени, другой обнял за спину. Кэт заплакала только сильнее, прижавшись к его груди. Под халатом можно было почувствовать все ее кости. Дина пугало, как она растаяла за это время. Она ускользала сквозь пальцы, а он не замечал. Ты не заботишься о них. А ты обещал. Он перенес ее в спальню и уложил на кровать, где Кэт тут же свернулась калачиком. Ее темные волосы прилипли к шее от пота. Дин шарил в тумбочке Сэма, пока не нашел баночку со снотворным. - Сейчас вернусь, - пообещал он, но Кэт если и слышала, то не подала виду. Паркер все еще кричал. Дин вернулся со стаканом воды и заставил Кэт сесть, чтобы та выпила таблетку. - Так станет легче, - объяснил он. – По крайней мере, сейчас. Но мы справимся. Дин еще долго сидел на краю кровати, гладя ее по спине, пока ее рыдания не утихли. Потом, удостоверившись, что Кэт уснула, он тихонько закрыл за собой дверь. - Теперь ты, малыш. Когда Дин вошел в детскую, Паркер больше не кричал, но все еще всхлипывал, сидя посреди кроватки с красным лицом. Завидев Дина, он взметнул руки в воздух, желая, чтобы Дин его поднял, и тот подчинился. Паркер прижался щекой к Диновой ключице. Походив немного по комнате, чтобы успокоить ребенка, Дин проверил его подгузник, и, обнаружив его сухим, пошел в другую комнату, на ходу захватив стаканчик сока. Они устроились на диване. Когда Паркер перестал издавать какие-либо звуки, к ним подошла Пуля, и ребенок поднял дрожащую руку и потянул ее за ухо. Та глянула на Дина, но сделала вид, что это не хуже, чем если бы ей погладили живот. Дин потрепал Паркера по как ни странно, светлым волосам. Совсем не такие, как у матери и отца. Потом вспомнил, что у Сэма тоже были светлые волосы до трех лет, пока не потемнели. Паркер сгребал в кулак его воротник, а он думал, каким же этот ребенок вырастет. Дин надеялся, что вместо револьвера и деревянной рукоятки ножа он будет сжимать бейсбольную биту или руль спортивной машины. Что он не будет знать, чем полезна святая вода и соль, никогда не сядет на край кровати, скрестив ноги, и не будет учить латинские заклинания. Наконец совсем успокоившись, Паркер одарил Дина взглядом, от которого охотник содрогнулся. Будто он умел глядеть прямо в душу. И даже хотя глаза их были так похожи, Дину все равно казалось, будто смотрит на него Сэм. - Иин, - ребенок прижался к его груди. Точно так же много лет назад делал другой мальчик. Перед глазами Дина предстали воспоминания. Сэмми в три года спрашивает, где мама. Сэмми в восемь лет спрашивает, так ли важно было пропускать игру в футбол ради урока стрельбы с Джоном. Сэмми в десять лет на своей первой охоте с Джоном и Дином. Сэм в тринадцать лет засыпает на плече у Дина после долгой ночи в Импале. Сэм в семнадцать чинит разборки с отцом в мотельном номере, кричит, что не такой жизни он хотел. Дин из ванной смотрит и думает, как братья могли родиться такими разными. Сэм в восемнадцать собирает сумку, а Дин сидит рядом на кровати и наблюдает, хотя хочет попросить его остаться, но знает, что он должен уйти. Сэм в двадцать два хоронит свою девушку на кладбище, которое больше никогда не посещал. Сэмми в тридцать три просит прощения у брата в последний раз. И Дин конечно же прощает, зная, что для этого он и существует на этом свете.