Дневник Винсента Валентайна

Ты моя мелодия,

Я твой преданный Орфей.       Меня зовут Винсент Валентайн. Я родом из Мидгарда. Моя мать умерла почти сразу же после родов, а отец… Мой отец, Гримуар Валентайн, гениальнейший ученый Шинра, особенно мной не интересовался. Кроме него родственников у меня не было.       Я восхищался отцом и хотел быть похожим на него. Хотел приносить людям пользу. Хотел, чтоб отец любил меня и гордился мной… Отец. Он не плохой, и я люблю его, но… он был весь в своих экспериментах, как и все великие ученые, и не видел практически ничего, кроме своих «опытов» и лаборатории… И я рос, как сорная трава, сам по себе.       Чтобы быть хоть кому-то нужным, и чтобы отец мог мной годиться, я вступил в ряды организации Турк, став членом тайной полиции корпорации Шинра. Там мне дали напарника Вердота, и я служил тихо и спокойно достаточно долго, пока не получил страшное известие о смерти отца, выбившее меня из колеи на долгое время. Это стало поворотной точкой в моей истории жизни, о которой я сейчас расскажу в своих записях.       Мой отец погиб, и я потерял единственного близкого человека… Через какое-то время меня прикрепили в качестве личного телохранителя к доктору Лукреция Кресцент. Зачем понадобился доктору телохранитель, я не знал… Тем не менее, я отбыл незамедлительно. Первая встреча поразила меня. На самом деле, отец мне её как-то показывал на фотографии. Это с фотографии на меня глядела милая молодая женщина. Жена доктора Ходжо. Она мне сразу понравилась, и я, признаться, был рад своему назначению, наивно полагая, что быть рядом с ней было, должно быть, приятно.       Но первая встреча сразу расставила все на свои места. Она разочаровала и поставила меня в тупик. Мне казалось, что всё ужасно и хуже быть не может. Как же я, в своей наивности, ошибался. Но, лучше обо всём этом я расскажу по порядку. Я пришёл в назначенный час, и меня отвели к Лукреции в кабинет. Её реакция меня крайне удивила и опечалила. Она знала, что ей дадут телохранителя и возражений на данный счёт не имела. Но Лукреция, только взглянув на меня, сразу же как-то странно отпрянула и начала быстро бормотать:        — Нет, не этот. Только не этот. Дайте любого другого.       Ужас! Мне было так неуютно. Я готов был провалиться сквозь землю! Почему? Что не так? Она что-то ещё говорит. Собравшись, я постарался отвлечься от мыслей и переключил всё внимание на Лукрецию.       Лукреция, как будто опомнившись, натянуто, но дружелюбно улыбнулась:        — Как тебя зовут?        — Вин.сент Валентайн, — запинаясь, собрав ошмётки своего хладнокровия и спокойствия, пробормотал я, не зная куда себя деть.        — Лукреция Кресцент, — и она так мило улыбнулась.       Это был самый ужасный день. Я ждал, пока она меня отпустит. К счастью, эта женщина сама не шибко горела желанием быть в моём обществе, и меня отправили осматривать территорию, а заодно и мою комнату, где я буду жить. Пока я всё осматривал, я был поглощён думами о том, что только что произошло в кабинете.       Я был ошеломлён, смущён и просто подавлен. Я не находил ответа. Чем? Чем вызвана была такая реакция Лукреции? Я что-то сделал не так? Чёрт, я даже, как говорится, мяукнуть не успел, как меня втолкнули в эту чёртову дверь, и я оказался, как дурак, нос к носу с Лукрецией, не успев собраться с мыслями! Поэтому, этот вариант отпадает. Так в чём же дело?       В том, что она считает, что я ненадёжен и не смогу её защитить? Да, на вид я не супермен, сине-красных колготок (или какие там они у него были, не помню точно) под форменными брюками точно не ношу, поверьте на слово. Но я же полноценный офицер, член тайной полиции организации Турк, с большим опытом работы, охраны в том числе, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Да, мой предыдущий объект охраны, мужчина, чиновник со странным чувством юмора, однажды очень метко сравнил меня с гранатой, оценив по достоинству мой профессионализм.        — А ты забавный паренёк, Винсент Валентайн, — сказал он мне однажды после особо жаркой заварушки, — Вроде гранаты. С виду, неприметная маленькая тёмная хрень (камешек в мой огород по поводу моей внешности и униформы), которую легко спрятать или забыть, когда она без надобности. Но при этом осознание обладанием которой, всегда ощутимо греет душу, создавая ощущения превосходства и безопасности. Ну, а если вытащил чеку, только уноси ноги.       Не спорю, хоть и не обычное сравнение, но, достаточно точно описывающее мой характер. В общем, я представляю, что увидела Лукреция. Паренёк, 29 лет от роду, худой, высокий, молчаливый, немного растерянный новой обстановкой. Парень с короткими чёрными волосами и с живыми карими глазами, ещё не потерявшими детской мягкости и внимательно всё изучающими. В чёрном костюме по фигуре и с того же цвета галстуком… в белой рубашке. В униформе, в общем.       Может дело в том, что она боится меня? Или же в том, что я ей настолько неприятен как личность, что она не хочет находиться со рядом мной? Это проблема. Какая бы из этих догадок ни была верной, ни одна не грела душу. Одна подразумевала, что меня нелестно оценили, как профессионала, тогда как другие две теории, будь они верны, указывали на нелестное мнение обо мне, как о личности.       В общем, я пребывал в душевных муках на этот счёт приличное время. Пока однажды случай не расставил всё на свои места. А произошло это так. Я уже несколько недель являлся телохранителем Лукреции, ходил везде за ней, как тень… И со временем она ко мне настолько привыкла, что стала даже кое в чём советоваться со мной.       Но, будучи по натуре человеком молчаливым, замкнутым и созерцательным, я говорил мало и любил больше всего наблюдать за ней и слушать. И потом, мне профессиональная этика не позволяла вступать в контакт с объектом охраны, и уж, тем более, вмешиваться в её работу или личную жизнь. Думаю, именно это стало причиной того, что она выбрала меня в качестве любимого в собеседника. У Лукреции была явная потребность в том, чтобы ее хоть кто-то выслушивал, а выговариваться я ей давал всегда.       Да и вмешивался в ее дела я только тогда, кода это грозило вылиться в серьёзную опасность. Сам того не замечая, на свою беду, я очень сильно привязался к Лукреции, влюбился в неё. Она была моим светом, моей жизнью. Но она, разумеется, была замужем, да и относилась она ко мне иначе… Я сидел рядом с ней, и часами мог любоваться, как она работает. Везде, кроме лаборатории, куда мне путь был закрыт. Ну и спальни…       Лукреция сильно рассердилась, когда я в первый день работы с ней, попытался зайти за ней следом в лабораторию. Поэтому усвоив урок, я с этого дня всегда ждал Лукрецию в коридоре… А так, почти везде и всегда я ходил за ней по пятам. Однако это не утомляло ее. Наоборот, она была рада моему обществу. Я всегда ее внимательно слушал и, в отличии от ее мужа, никогда не смеялся над ней. Она приходила за поддержкой, за общением… Мы проводили вместе дни напролёт… А как меня бесило, когда Лукреция уходила в спальню к этому чудовищу! Да я просто сходил с ума!!!       И постепенно мне стал приоткрываться её мир, её работа. Кроме той ее части, что была спрятана за дверью той злополучной лаборатории… Так что если бы меня спросили тогда, чем конкретно занимаются доктор Ходжо и его жена, я бы не смог ответить точно. Хотя бы потому, что знал лишь то, что они мне сказали. А при описании своей работы доктор Ходжо выразился крайне туманно.       Хотя в последние дни, не задолго до трагедии, я умудрился таки побывать у Лукреции в лаборатории пару раз, но всегда это было с ней. И она старалась выпихнуть меня оттуда поживее. Однажды, когда я не смог найти Лукрецию, и мне подумалось, что она, возможно, сидит у себя в лаборатории, и я пошёл туда. Постучал в дверь. Никто не открыл. Я слегка толкнул дверь, она оказалась незапертой. Я зашёл внутрь, собираясь подождать её в лаборатории, в надежде, что она вышла ненадолго и скоро придёт.       Переминаясь с ноги на ногу, я прождал не менее пяти минут. От нечего делать я стал озираться по сторонам и… И мой взгляд случайно упал на монитор включенного компьютера. На экране был развернут файл с делом на моего умершего отца! Я был потрясён. Не веря своим глазам, я подскочил к монитору и уставился на фото. Сомнений не было, это определенно было досье на моего отца!       Но самое страшное было в том, что это досье содержало в себе информацию о наблюдении о состоянии здоровья моего отца, записанные в последние часы его жизни. Шок. Мой отец стал частью эксперимента?!       Тут вошла Лукреция. Увидела и всё поняла. Я впервые кричал на неё. Я не знал, что думать!        — Винс…! — Лукреция позвала меня. Но я её прервал.        — Лукреция! Что это? Этот файл! Какое отношение ты имеешь к смерти моего отца?!       Пожалуйста, объясни мне всё!        Я разрывался между любовью к Лукреции и любовью к отцу. Она мне мало что тогда сказала. Она плакала. Винила себя. Я понял, что она занималась изучением какой-то материи под названием «Хаос», эксперимент пошёл не так. Вещество плюнуло, и мой отец успел закрыть её собой. Лукреция была спасена, но вещество попало ему на руку, и вскоре он умер. Кошмар. А потом… Потом она что-то делала с моим отцом, пытаясь его спасти.       Я не мог владеть собой. Она плакала и хотела подойти ко мне покаяться, я впервые отверг её. Развернувшись, я выбежал в коридор.        — Винсент, твои глаза так похожи на глаза твоего отца, — это последнее что я услышал, вылетая в коридор. Эта фраза, объяснила мне всё. Каждый раз, глядя на меня, она видела моего умершего отца.       Мне надо было подумать. Побыть одному. Пережить. Переболеть. Винил ли я её в смерти отца? И да, и нет. Частично. Я не винил её в смерти, потому что это было несчастным случаем, когда вещество попало на отца. Но я не мог ей простить то, что она, по-сути, умирающего человека использовала, как подопытного кролика, и мало того, со скрупулёзностью и холодностью ученого записала всё, что с ним происходило! Подробненько так в это досье занесла. Никак премию хотела за открытие чего-то там получить. И то, что она пыталась его спасти, в моих глазах не могло быть смягчающим обстоятельством. Но я любил Лукрецию. В общем, мне было тяжело.       Шло время. И всё уладилось. Лукреция с мужем работали, я охранял Лукрецию. Я не лез больше в их работу и отношения, но стал замечать, что они стали чаще ругаться. Я наблюдал. А что мне ещё оставалось делать? И потом после ругани они очень даже бурно «мирились». Так бурно, что я слыша их за стенкой, едва сдерживался, чтобы не влететь туда и не прибить доктора Ходжо.       И эта их «вялотекущая шизофрения» продолжалась до тех пор, пока не произошло кое-что, из ряда вон выходящее, заставившее меня впервые серьезно вмешаться в их семейные дела. Лукреция ждала ребёнка. И её муж загорелся маниакальной идеей сделать из этого ребёнка супер-солдата, подвергнув его ужасным экспериментам ещё в утробе матери. Вот тут я уже молчать не мог. Никак. Я пошёл к Лукреции. Я её просил, умолял, пытался ей вправить мозги. Бесполезно. Меня убил её ответ:        — Винсент, не лезь не в своё дело. От кого ты меня защищаешь? От моего собственного мужа?       Я думал, что муж на неё давит, угрожает ей… и сказал ей об этом. Ее ответ ударил меня, как хлыстом:        — Винсент, это абсурд. Меня никто ни к чему не принуждает. Это моё решение тоже.        — Но ребёнок!!! — в отчаянье взревел я.        Да я с ними с ума сойду!       Короче, меня послали, (и из кабинета в том числе) и разговор был окончен. Но я не сдался. Ну не мог я поверить, что женщина, что я люблю, настолько бездушная тварь, способная искалечить родного ребенка! Лукреция была не такой… Не совсем такой… И я знал, что она будет винить себя всю жизнь, если сделает это… Я ей капал на мозг, я ходил хвостиком, увещевал, воспитывал, ругался с ней. Бесполезно. Лукреция была глуха.       Как сейчас помню этот кошмар. Потеряв всякую надежду достучаться до тебя, Лукреция, я… Я пришёл даже к Ходжо с требованием оставить в покое тебя и твоего ребёнка… Мы с Ходжо поругались. Помню вспышку. Выстрел… Боль… Я упал… Холодно… Слышу твои шаги и крик… Вижу твоё напуганное лицо… Прости… Я… Я впервые не смог тебя защитить, Лукреция.       Потом на меня накатила пустота… Очнулся я уже в лаборатории… В чане с прозрачными стенками, наполненным какой-то зеленоватой жидкостью, и долго не мог понять, где же я нахожусь… Я не захлебнулся?!. Странно… Сквозь стекло я увидел, как ты смотришь на меня, жалобно, ласково, заискивающе и сожалеюще… Я… Меня окутала темнота… Так я попал в руки безумного ученого Ходжо, и надо мной начались бесчеловечные генетические эксперименты, о которых я лучше умолчу.       Из меня пытались сделать сверхчеловека. Среди череды невыносимой боли, меня тогда держала лишь мысль о тебе, Лукреция… Иногда, как вспышки, у меня мелькали в сознании видения… Это были кошмары, что мучили меня потом каждую ночь.       Вот я прихожу в себя в комнате… Вот я снова с чане… и вижу через стекло, как вы стоите возле меня… Ты и твой муж… Вы ругаетесь… Ты умоляешь его, а этот гад смеётся тебе в лицо… Лукреция, я хочу выйти! Выпусти меня! Я должен быть рядом, я должен защитить тебя от этого монстра в халате!.. Вот, ты сидишь на полу перед чаном и плачешь, и просишь у меня прощения. Я тебя не слышу, но могу прочитать по губам. За что я должен тебя простить? Разве ты в чём-то виновата?..       Во всех проблесках моего сознания, когда я осознавал мир, ты была рядом… со мной… Так же далека, как и всегда… Так же недоступна, как и всегда… Но при этом всегда где-то рядом…       Что-то пошло не так, и с каждым разом я видел, что ты смотришь на меня всё более обеспокоенно. Тревожно… Ты плохо спишь. Ночами сидишь в лаборатории, работая до изнеможения, и всё чаще вплоть до утра… Что-то идёт не так? Что происходит? Как тебе помочь?       Затем эксперимент потерпел полную неудачу. Когда доктор Ходжо, как не оправдавшего надежды, отправил меня на «свалку неудачных экспериментов», ты, Лукреция, была той, кто не дал мне умереть… Дала мне новую руку… взамен утраченной. Ты вживила в меня имплантант протоматерии, или, как его ещё называют, «Ген-Хаоса», сделав меня по способностям чем-то средним между оборотнем, вампиром и человеком.       «Ген-Хаоса» подарил мне нечеловеческую мощь и силу, научив её контролировать. Но у неё была и обратная сторона… Я окончательно, как я считал тогда, стал монстром. Что делал этот имплантант, мне стало ясно гораздо позднее.       Поначалу та сила была сильнее меня, а управлять я ею тогда ещё не умел. Как бы я ни старался контролировать себя, но всё чаще терял сознание, и на длительное время. И, глядя на мои конвульсии, ты плакала, потому что ничем не могла мне помочь… Ты кричала на меня, что я должен бороться с Хаосом… Знаешь, Лукреция… Ты была тем светом в кромешном кошмаре, той соломинкой, что держала меня в этом бешеном потоке, уносящем меня в никуда.       Хаос поглощал меня… Когда я отключался, он поглощал меня настолько, что я не ведал, что творил… Меня преследовал страх… Он поглощал меня целиком. Страх, что я потеряю контроль, когда ты рядом, и причиню тебе вред… И ты меня покинешь. Думаю, именно это меня держало от полного растворения в Хаосе. Твоя забота и внимание. Мой страх сделать тебе больно и безграничная моя любовь к тебе…       И я жил в этом кошмаре. Мучимый страхом и болью… Пока не научился использовать это чудо (протоматерию, как я узнал позже), что ты вживила в меня. Тогда мне стало гораздо легче… Мои боли прошли, и я, даже обратившись, не терял связь с реальностью и узнавал людей. И оставался человеком, какое бы обличье я не принимал. Но, я не знал, кто я… Меня выпустили из чана, предоставив самому себе… без цели, в депрессии я побрёл к любимому месту.       Ты нашла меня на том месте, где всё началось… Где давным-давно я сидел под деревом, не подозревая, что это твоё любимое место для пикника, и что ты всегда тут обедаешь… Помнишь, я тогда сильно устал, сказалась бессонная ночь, и уснул. Когда ты пришла, ты, ласково улыбаясь, дружелюбно подразнила меня:        — Винсент, так вот как ты меня охраняешь?       Видя моё смущение, ты решила меня подбодрить.        — Ты пришёл сюда пообедать?       Я в недоумении смотрел на тебя, а ты показала свою корзинку для пикника, поясняя эти жестом свою мысль.        — Присоединишься ко мне, Винсент? Я всегда здесь обедаю. Тут красиво, не так ли.       Тогда ты меня сильно смутила. Сейчас же ты нашла меня на этом же месте. Ты так же предлагала мне подкрепиться, говорила, говорила, говорила так быстро, взволнованно и застенчиво улыбаясь, пытаясь вывести меня из оцепенения. А я… Я сидел, слушал тебя и думал. Ты держалась бодрячком, но, я тебя слишком люблю и слишком хорошо тебя знаю, чтобы не заметить, что тебе тогда было неуютно со мной, страшно… Тебя терзала жалость ко мне, страх… раскаяние…       Да. Я понял тогда это очень хорошо. Что я Монстр. Ты меня боишься, и жалеешь меня, и раскаиваешься… за меня, за смерть отца… за всё содеянное. О чём я даже и не предполагал в то время… Мне же нужно было другое… Но я готов был, да, собственно, и сейчас мало что изменилось, с благодарностью и любовью принять от тебя и это, если это позволит мне и дальше быть рядом с тобой и защищать тебя от всего.       Я же видел, как ты на меня смотрела тайком, когда думала, что я не вижу этого… Что тогда в чане, что после того, как я смог из него выйти. Такой набор эмоций… Потому что не знала, как эта материя, вживлённая в меня, себя поведёт… Точнее как материя и ТО, что находится в ней отреагирует на свою новую «квартиру» в моем лице… И потом, это была та материя, что убила моего отца. Ты ждала в панике, что будет. Выживу ли я? Я выжил, как ты и хотела. Я не знаю, что именно, в случае удачи, ты ждала из чана, но из чана вылупились МЫ…       Зачем я тебе? Ты хотела оправдаться… В чём? В смерти моего отца? В этом нет твоей вины. Это был несчастный случай. Просто он спас тебя, отдав за тебя свою жизнь. В том, что ты сделала с ним, а потом и со мной? Отчасти. Но я не могу тебя ненавидеть, не могу тебя обвинить даже в этом… Ты ободряюще говорила, что это здорово, что я, по крайней мере, жив… Хм… Слабый аргумент… Ты сама-то в это верила? Нет… Ты была слишком хорошим ученым, чтобы не подозревать того, что ты случайно пробудила во мне ТО, что нельзя было тревожить никогда.       О да!.. Я жив… И ОНО, к слову очень даже тоже. И проживу я с ЭТИМ, по ходу, ещё очень до-о-олго, поскольку, вроде, напрочь лишён теперь всякой возможности благополучно склеить ласты в старости в уютном домике у речки… в тёплом семейном кругу, так сказать… Я-то жив…. Но вот ЧТО я, точнее уже МЫ, такое есть??? И, главное, КАК мне теперь с этим жить, если ты меня покинула? Лукреция…       Затем я впал в летаргический сон, как оказалось, лет на 30…