От рассвета и до рассвета

Никто не  может знать, что нас ждет в будущем. Мы не знаем, что будет через секунду, что уж говорить о завтрашнем дне или о том, что будет через год. Но что такое эффект бабочки, знают многие — незапланированный судьбой взмах крыльев — и сотни людей могут умереть. Не потому, что сам взмах смертелен, нет. Просто потому, что у всего есть свой собственный механизм: если добавить то, что не предусмотрено, будет разлад. Полный и безвозвратный. Я себя чувствую именно той самой бабочкой, у которой на кончиках крыльев висят жизни. На моих крыльях только одна жизнь висит. Она может быть как и моя, так и желтоглазого мутанта, что сидит в кресле напротив. Он знает, что если я спасу его, то сама умру. Как говорили умные: выход есть всегда, даже если тебя съели. В таком случае есть два выхода, оба научные. — Что ты будешь делать? Обреченность в его голосе заставляет маршировать холодные мурашки по моему позвонку. Я ежусь от неприятного чувства, обхватываю себя руками, пытаясь сохранить тепло, которое меня почему-то покидает. Кончиков пальцев на руках уже не чувствую. — Я думаю... — а что я, собственно, думаю? Отдать свою жизнь за жизнь мутанта? Кто так поступил бы? Никто. — Я не знаю. Обреченность, что звучит в моем голосе, пугает даже меня саму. Я ведь ученая и для блага общества должна держать находку в центре... Я работаю пятнадцать лет на правительство, мой талант мне ни разу не пригодился, я не создала ничего во благо планеты, людей и даже зверей. Все как раз было наоборот. Только во вред, думая, что во благо. Ты тешишь себя иллюзиями и пустыми мечтами, а потом ночью к тебе приходят такие же сны — пустые и убивающие душу. Атом за атомом. — Оставь меня здесь. Я поднимаю голову и смотрю прямо в глаза парню. Слизистая оболочка глаз отказывает. Подойдя к шкафчику у стены, я беру специальные капли и быстро закапываю их в глаза. — Эффект остановится, если я поменяю решение? Я указала на свое лицо. Парень посмотрел на меня. В его глазах ясно было видно, что мне уже ничего не поможет. Чип дал сигнал о неподчинении, центр ждал десять минут, потом яд запустили в кровь. — Нет. Ты умрешь, если они сами не захотят тебе помочь. — Откуда ты все это знаешь? — Я это разработал в свое время. Я не знал, для чего нужен был механизм. Не знал... — Как и все мы. Голова начала кружиться. Пришлось сесть в кресло рядом с мутантом. Думаю, мутация уже завершилась — он добрых полчаса находился снаружи купола, и пока ничего. — Долго ты еще протянешь без радиации? Я смотрю в стену напротив меня. Легкая судорога сводит мышцы — думаю, вконец сведет все тело, и я умру от асфиксии. Не смерть, а мечта. — Мне достаточно пары уколов любого радиоактивного вещества в сутки. — Пойдем, иначе сдохну, а ты так и останешься здесь сидеть. Подняться со своего места оказалось немного труднее, чем я могла себе представить. Шею свел частичный паралич, я ничего не чувствовала. — Тебе придется немного мне помочь. Надеюсь, что все уже ушли из здания. Парень обнял меня за талию, помогая передвигаться. — Кстати, шприцы там, — я кивнула головой в сторону нижних шкафчиков у двери. — Вещества там. У меня есть только скории плутония, думаю, подойдут, — на этот раз кивнула я на пластиковую герметическую капсулу недалеко от стола. Если умирать, то с маршем. Парень посадил меня в кресло и отошел за принадлежностями. Что я сейчас чувствовала? Ничего. Мне было все равно, апатия слишком сильной оказалась для меня, сил противостоять уже не было. Через десять минут мы удачно покинули здание и направились в сторону города. В сторону моего конца. Последнего действия, после которого опустится занавес и последуют аплодисменты. Нам известна только одна полноценная форма жизни — жизнь белковых тел. Все заключается в постоянном обновлении их химических составных частей путем питания и выделения. По сути я — просто сгусток белков, которые обновляются. Углеродные соединения, которые эволюционировали до уровня сложных структур. Каждый живой организм должен уметь преодолевать три барьера: нарастание энтропии, приспосабливаться к окружающей среде и уметь передавать нуклеиновый код. Я не лептоновая форма жизни, я обычная масса белков. Когда я умру, моя структура симбионов разрушится, но, надеюсь, лаптонная матрица останется действительно живой. Хотя я в этом уверена. Лаптонная матрица... Фактически название души. Ухмылка исказила мое лицо. — Оставь меня здесь. Хочу хоть в последний раз дождаться рассвета. Я так давно его не видела. Мы стояли на небольшом холме на самой окраине города. Развернувшись, мы сели прямо на землю. Время летит очень быстро, особенно когда тебе остаются часы жизни. Столько всего нужно было сделать, подумать, прожить и увидеть. Но я приняла решение и должна нести ответственность. — Это будет больно? Всё мышцы скованы, головой вертеть я больше не могу. Страшно до одури. Слизистые оболочки глаз противно зудят, сейчас я бы плакала, если бы не яд. — Нет. Смерть медленная, но не болезненная. Кровь больше не будет поступать к органам, сердце почти остановится, от нехватки кислорода кора головного мозга начнет умирать. Постепенно откажут рецепторы обоняния, потом зрение. Асфиксии, как таковой, ты уже не почувствуешь. — Уходи, тебе пора. Парень встал, посмотрел на горизонт, где небо начало светлеть. Тяжело вздохнул. — Спасибо. Я никогда тебя не забуду. Он положил руку мне на плечо, но я это только видела — тело потеряло чувствительность. Даже рада, что не могу плакать. — Прощай. Он ушел куда-то в сторону, а я осталась смотреть, как из-за горизонта встанет солнце, как небо заиграет всеми цветами рассвета, как мир проснется, но уже без меня...

***

Мысли пеплом разлетятся, возгорит душа желанием. Но будет поздно, слишком поздно, чтобы жизни ход менять.