Вожделение (Lust)

Теперь у меня есть сообщник, мой подельник. Наги сортирует информацию, на которую я не обратил внимания – квитанции и тому подобное. Я могу сказать вам название каждой книги, которую он купил за последние восемь месяцев, некоторые из них вызывают удивление. Ему нравится американская музыка, желательно гитарная, хотя и негромкая. Я даже купил один такой диск для себя, услышав, как он подпевает ему в машине. Думаю, он очень смутился бы, узнав, что мы это записали. Мы прослушиваем магазин, машину и его комнату. У нас есть камеры в их гостиной, кухне и его спальне. Единственное место, где мы не вмешивается в его личную жизнь, это его ванная. Нам это не интересно, пока. Есть камеры на потолке его комнаты и в светильниках, и микрофоны везде, где только мы смогли их установить. Не то чтобы он много говорил. Я сказал Наги, что они нам нужны, чтобы получать сведения о миссиях. Он стал моим собственным частным экспериментом, я записываю его жизнь почти двадцать четыре часа в сутки. Он почти рабски следует шаблону. Отклонения не запланированы, кроме тех, что организованы Критикер. Я начал видеть о нём сны. У Наги есть кассеты, где он плавает. Широкие плечи и тонкая талия аккуратно рассекают воду во время умелых гребков, голова поворачивается, чтобы глотнуть воздуха. Есть даже кадры, где он бежит. Он одет в открытую футболку и спортивные штаны, на нём даже наушники и бейсболка, а сам он преследует свою цель через парк. Даже во время бега он сохраняет спокойствие и грацию. Думаю, я мог бы стать одержимым. Он дитя привычек и ограничений, но потом я вижу его по настроенной нами веб-камере, когда он читает, задрав ноги на стену и устроив книгу на животе, и он удивляет меня. Я подсоединил камеру непосредственно к большому телевизору, который купил в свою комнату. Так я могу лучше рассмотреть его. Качество изображения плохое, но это не имеет значения, пока. Он находится в гостиной «Котёнка в доме» и читает по-английски стихи, закинув ноги на спинку дивана. Звук застаёт меня врасплох, и я перематываю кадры. Камера пишет даже тогда, когда я просматриваю запись. Он снова смеётся. Он просто фыркает, как будто внезапно его что-то насмешило, но, тем не менее, уголок рта приподнимается, и он улыбается. Затем улыбка становится немного шире, он закрывает книгу, заложив её пальцем, и снова читает те самые строки, чётко проговаривая каждое слово и глядя прямо туда, где спрятана камера, словно знает об этом. «Глупец влюблённый! – жаждал лишь тебя / Засохшей глоткой, жадными глазами / Твои уста, мне лгавшие любя, / Ранимый запахов былыми голосами …» [1]. Нужно двигаться, чтобы убраться подальше от экрана. Всё выглядит почти так, как будто он играет со мной, как будто знает, что я наблюдаю. Я выключаю телевизор, потом включаю снова, потом выключаю, потом пересекаю комнату и пытаюсь налить себе немного воды, и преуспеваю только в том, что обливаю себе руку. Я снова включаю телевизор, возвращаясь в режим реального времени. Он встаёт, чтобы попить. Я перематываю назад к словам и записываю их на листе бумаги. Он не может знать о том, что мы его снимаем. Не может. Он не потерпит, с криком «шинэ!» он уничтожит часы, в которых скрывается камера. И, конечно, он не будет читать стихи на камеру, правда? Этот вопрос останавливает меня прямо в дверях. Я успокаиваю себя. Нет, он не будет читать стихи, особенно такие. Я иду на кухню и наливаю себе кофе. Он, вероятно, последнее, что мне нужно, но, кажется, кофе успокаивает нервы. Мастермайнд вопросительно смотрит на меня, когда я опрокидываю полную кружку горячего чёрного кофе, потом у него вытягивается лицо. Всё это слишком затянулось. – Тебя что-то беспокоит Брэд-брэд? – спрашивает телепат. – Нет, – резко отвечаю я, – так, одна головоломка, ты ничем не сможешь помочь. – Ты натянут как гитарная струна, – говорит он, и я не могу не согласиться, когда вспоминаю веселье на лице Абиссинца, смотрящего прямо в камеру, «ранимый запахов былыми голосами». – Как там Наги? – спрашиваю я. – Не знаю, – отвечает Мастермайнд, – он вышел за какой-то игрой для своей приставки. Ушёл сегодня, сказал, что вернётся позже. Что вы делаете вдвоём? – Сюрприз на Рождество, – сухо говорю я. – Вот это будет сюрприз, – резюмирует телепат, – сейчас же только сентябрь. – У него зеленоватые волосы – ужасный, почти смытый зелёный цвет, который придаёт волосам тёмный оттенок – но ему нравится. Он уже красился так раньше, правда, недолго. – Слушай, в самом деле, чем вы вдвоём занимаетесь? – Сётаконом, – отвечаю я, пресекая любые комментарии. – И вы никогда не приглашали меня поиграть? – он притворяется обиженным. Мой ответ, кажется, поставил его на место, и он вернулся к просмотру фильма. Что-то про женщину и наготу. По-моему все эти его немецкие фильмы содержат слишком много голого тела. Она бежит. Мастермайнд гораздо больше внимания уделяет созерцанию её подпрыгивающих под серо-голубым жилетом грудей, чем сюжету. – Шульдих, что ты знаешь о поэзии? – я задаю вопрос и сам удивляюсь этому. Иногда люди поражают своими познаниями. – Она рифмуется, – произносит он, а потом задумывается, – предполагается, что она является языком души. – Он говорит так, как будто разбирается в ней. – Почему поэзия? – Сможешь узнать цитату? – спрашиваю я. – Или подсказать, где её найти? – С чего это? – груди женщины на экране подпрыгивают, а вместе с ними подпрыгивают и его зрачки, но он в состоянии говорить со мной. – Кое-что стукнуло мне в голову и никак не оставит меня в покое, пока я не узнаю, откуда это, – вру я. – Ненавижу, когда такое случается. Ты уверен, что это не то, что передают по радио? Полагаю, что, скорее всего, оно играло в будильнике, когда ты просыпался. – Это был вполне разумный ответ, как будто он даже подумал над вопросом. – Нет, это из стихотворения. «Глупец влюблённый! – жаждал лишь тебя». – С чего это, Брэдли, – говорит он, глядя на меня и подперев руками подбородок, – никогда бы не подумал, что тебя интересует такое. Я делаю всё возможное, чтобы кулаком не стереть с его лица ухмылку. – Если не собираешься помогать, – предупреждаю я, поворачиваясь. – Извини, – почти издевательски продолжает телепат, – я такого не знаю, никогда не слышал. Поищи через поисковик, может повезёт. – Затем возвращается к своей сладострастной фройляйн с подпрыгивающими грудями. – Ja, беги, Лола, беги. Его предложение могло оказаться здравым. Я набираю американский поисковик, а затем английский текст, только первую строку. Глядя на полученный список, я предпринимаю другую попытку – уже со второй строкой. Ками-сама, бормочу я себе под нос, каких только извращенцев нет в интернете. Я набираю все четыре строки и надеюсь. Я не возлагаю больших надежд, но когда поисковик выдаёт пятьдесят шесть страниц стихотворений о войне, я закрываю страницу. Я вижу его, лежащего спиной на диване, с ногами, перекинутыми через его спинку, с закрытой книгой на груди. «Глупец влюблённый! – жаждал лишь тебя». У него глубокий грудной голос. Моё тело стонет, и я удивляюсь: с чего бы это? Я оглядываюсь по сторонам, чтобы убедиться, что никто этого не видел, но я один в компьютерной комнате. Где тот, кто знает, что это была за книга? Если бы я только увидел обложку, то смог бы её найти. Я возвращаюсь в свою комнату, надеясь, что Мастермайнд достаточно поглощён бегущей Лолой, чтобы не заметить мой конфуз. Или же это – наглядное свидетельство того, что я горю. Первое, что я делаю после того, как запираю дверь, это снимаю рубашку и галстук – на мне можно жарить яичницу – и натягиваю футболку, которую надеваю в тренажёрный зал. Даже у меня есть несколько потрёпанных спортивных маек. Я щёлкаю пультом дистанционного управления, чтобы посмотреть, чем он занят, но его нет ни в одной из комнат «Котёнка в доме». Я проверяю его расписание – ещё слишком рано для поздней вечерней прогулки и сейчас не его смена. Его нет. Затем он выходит из ванной на верхнем этаже, и моё сердце снова начинает биться. Изо рта у него торчит зубная щётка, он зубами вцепился в щетину. Я никогда не замечал за ним такого. Внезапно мои брюки становятся действительно очень тесными. Он одет в чёрную водолазку без рукавов и очень узкие чёрные джинсы, верхняя пуговица на ширинке расстёгнута. Здесь на самом деле очень тепло, мне приходиться обмахиваться рукой, пока я не включаю кондиционер. Я переключаюсь на камеру в их гостиной, чтобы поискать книгу, но он очень методичный, поэтому уже задвинул её куда-то на полку. Он у себя в спальне. Он может быть разным. Это одна из тех удивительных мыслей, которые застают меня врасплох, когда я думаю о нём. Он Абиссинец, он меня раздражает, раздражает даже больше, чем мне бы того хотелось. У него самодовольное лицо, и он снова повторяет насмешившие его стихотворные строки. Он всё тот же. Не думаю, что смог бы принять перемены в нём вот так сразу. Что-то во мне задаётся вопросом: а если отменить слежку и больше беспристрастно не записывать всё, что он делает? Я скрупулёзно записываю всё, что он делает, так же скрупулёзно, как всё делает он, но уже не беспристрастно. Я никогда не запоминаю снов о нём, помню только то, что он мне снится. Он надел наушники и танцует по комнате. У него очень хорошее настроение – хотел бы я знать почему. Мне больно оттого, что я не знаю причины. Это снова удивляет меня. Нужно в этом разобраться. Его будет лучше видно, если я поверну камеру, чтобы поймать его отражение. Когда я пытаюсь сфокусировать камеру на нём, то вижу его макушку, а вот в зеркале отражается пространство над его головой и он сам примерно до середины бедра. Он не занимается самолюбованием и крайне редко смотрится в зеркало, оно просто часть интерьера, но зеркало помогает мне. Я не слышу музыки, которую он выбрал. Его лицо слегка разрумянилось, возможно, он выпил. Я мог бы перемотать запись назад, чтобы проверить, но сейчас же ещё только день. Он танцует в ритме того, что слушает. Песня медленная и неторопливая, и он двигает бёдрами в такт. Он придерживает наушники руками, чтобы полностью раствориться в музыке, и напевает, и у меня снова вырывается стон. Абиссинец стоит спиной к зеркалу, так что я вижу, как он крутит задницей, обтянутой слишком узкими джинсами. Не думаю, что видел что-то более возбуждающее за всю свою жизнь, я даже не смею отрицать того, что вот-вот взорвусь. В носу какая-то ужасная тяжесть, полагаю, что у меня пойдёт носом кровь. Он весь в чёрном, в комнате темно, я вижу его руки как белые вспышки, вижу мерцание кроваво-красных волос. Ками-сама, я мог бы разбогатеть на этом. Все эти извращенцы из Интернета, сколько бы они заплатили за такое? Сколько бы заплатил за это я? Записи Наги обошлись мне почти в десять тысяч иен. Он откидывает голову назад и поворачивает её, обнажая белое горло. Его глаза прикрыты, рот приоткрыт, и он покачивает бёдрами из стороны в сторону, а плечи двигаются им не в такт. «Я всё ещё чувствую твои волосы, угольно-чёрные ленты» [2]. Я слышу эти слова вполне отчётливо, и то, что я могу описать только как «эротический шок», поражает меня с такой силой, что я в самом деле теряю равновесие. Я сижу перед телевизором, расставив ноги, чтобы облегчить боль от эрекции, которую я никак не могу объяснить. Почти весь свой вес я перенёс на руки, которыми упираюсь в кресло у себя за спиной. «Возродись из ритма. Слышишь, как небо кричит? Этот ритм извечен, извечен. Весь я в твоих руках». – Иисусе всемогущий, – вслух ругаюсь я и пододвигаюсь, чтобы снова выключить телевизор, но недостаточно близко, чтобы сделать с ним хоть что-нибудь. Песня становится всё быстрее, и когда он поворачивается, то нечаянно выдёргивает штекер из гнезда, так что, хотя он и в наушниках, теперь слышно музыку. Я не знаю песни, я не знаю певца, но подозреваю, что теперь уже никогда не избавлюсь от этой песни и этого танцора. Раздаётся незначительное крещендо, я резко выдыхаю, голова падает назад, а затем быстрым рывком снова поднимаю голову – вдруг я что-то пропущу. Он снова танцует медленнее, потому что замедляется песня. Глаза у него закрыты, а губы липкие и влажные. «От твоего презрения остаются шрамы. Любовь моя, я прошу: ещё. Пусть твоё слово как кнут упадёт мне на спину. Я прошу: ещё». – Милосердный боженька, – я умудряюсь сделать вдох и против своей воли мощно кончаю, даже не прикоснувшись к себе, даже не расстегнув брюки. Я откидываюсь назад, удовлетворённый, а он продолжает подпевать странной песне певца, которого и о котором я никогда не слышал. Такого раньше не было никогда. Едва собравшись с силами – это занимает больше времени, чем хотелось бы – я переворачиваюсь и тащусь в ванную, где делаю всё возможное, чтобы принять душ. Я уничтожен. Из меня как будто вынули батарейки. Я как персонаж одной из вундеркиндовских игр, у которого заканчивается жизненная сила. У меня не получилось выключить телевизор, и он продолжает петь и танцевать, но уже под другую песню. Я делаю всё возможное, чтобы не обращать на него внимания, и хотя я слышу его, но в ванной мне его не видно. Я пытаюсь обрести душевный покой, и найти объяснение тому, что, чёрт возьми, тут случилось. На самом деле случившееся весьма очевидно. Я пытаюсь понять, какого чёрта это вообще произошло. Он мой раздражитель, сверхсексуальный раздражитель, чьи движения осторожны и плавны как у кота. Я должен поехать в «Котёнка в доме», вытащить магнум и всадить ему в голову кусок свинца. Это избавит меня от раздражителя раз и навсегда. Я не в силах сесть за руль, меня так трясёт, что, вероятно, я смогу попасть только в зеркало позади него. Моё тело всё ещё трясёт. Я должен контролировать его, в этом есть смысл, потому что если я смогу контролировать его, то смогу снова контролировать себя. Он лёг на кровать и расстался с наушниками, ширинка на его джинсах почти полностью расстегнулась. Я не могу избавиться от ощущения, что он играет со мной, что он знает, как пристально я наблюдаю за ним. Одну руку он подложил под голову, а другая лежит на груди. Постельное бельё светло-серое, на таком фоне его кожа становится цвета сливок. Он растворяется в музыке так же, как я растворяюсь в нём. Часть меня хочет проверить список его покупок, чтобы выяснить, кто тот человек, который поёт как ангел. Он поёт по-английски, и у него удивительнейший диапазон. Теперь музыка утрачивает гармонию, гитарные струны звенят так, будто музыкант совсем потерял контроль над ними и над собой, а затем наступает тишина. – Я люблю тебя, – говорит он вместе с певцом, – но я боюсь любить тебя. – О боже, – шепчу я, – только не снова. – Я люблю тебя, – и добавляет низким хриплым шёпотом, так что я слышу его только благодаря микрофону в изголовье кровати, – но я боюсь любить тебя. Я выключаю телевизор и изо всех сил стараюсь отдышаться. Вторая эрекция приподнимает спереди полотенце, и у меня уже и в самом деле кружится голова. Я должен вернуться в ванную и заняться ею, только тогда я смогу всё обдумать. Но внезапно я ловлю себя на том, что представляю, будто рука, которая двигается на моём члене, не моя, а его, аина. Его длинные белые тонкие руки держат меня так же, как он держит свою катану – хватка крепкая, но запястье расслаблено. Я кончаю, мучительно извергаясь и задыхаясь, точно так, как в первый раз. Я принял решение – я его просто пристрелю. Я выхожу прогуляться, снова включать телевизор я не стал. Полагаю, что осенний воздух хоть как-то успокоит меня. Или, может, водка, много водки. У меня видение перед тем, как пойти в очая, где я собирался снять проститутку и напиться до потери сознания. Большинство видений служат определённой цели, они же её и определяют. Они предупреждаю меня об опасности, о том, чего нужно избегать. Я видел себя окружённым кошками, не дорогими кошечками, а просто кошками. Кошка на кошке, кошка на кошке, и я был доволен. Видение мне не понравилось, думаю, что предпочёл бы то, где Ая разрубил меня пополам. Боже, теперь он уже даже в моих видениях. Я вернулся в конспиративную квартиру, зная, что будет звонить с просьбой дать ещё денег или людей один невежественный и самодовольный болван, от имени которого Мастермайнд руководил якудза в Синдзюку. Надо просто позволить Мастермайнду кастрировать его, чтобы остальным была наука. Или, может быть, просто спокойно довести до сведения главы Критикер, что он интересовался маленькими девочками, чем младше, тем лучше, хотя это было и не так. Убить двух зайцев сразу – я смогу увидеть Аю на миссии, твердокаменного, с катаной в руках, и разрубленного надвое якудза, брызги крови которого на аином лице будут красны, как и его волосы. Выругавшись, я отверг эту идею. Этот раздражитель, как вирус, заразил собой даже решения наших проблем… Я должен положить этому конец. Когда я вернулся, то плюхнулся на диван, присоединяясь к Наги, который смотрел документальный фильм. Безусловно, познавательный документальный фильм – это самое безопасное зрелище на данный момент. Отличный безобидный документальный фильм про ящериц. Когда зазвонил телефон, я сказал Мастермайнду, что звонят ему, и пожелал, чтобы якудза сдох, так он меня достал. Наги вопросительно посмотрел на меня, но ничего не сказал. Я решил спросить о стихотворении его: – Наги, что ты знаешь о поэзии? – Достаточно, – ответил он. – Речь идёт о хайку, сонете, балладе, эпосе? – Понятия не имею, просто у меня в голове засели четыре рифмованные строчки. И если я не смогу узнать откуда они, то придётся идти на убийство, чтобы я, наконец, смог от них избавиться. – Выкладывай. Если я их узнаю, я тебе скажу. – «Глупец влюблённый! – жаждал лишь тебя / Засохшей глоткой, жадными глазами / Твои уста, мне лгавшие любя, / Ранимый запахов былыми голосами …» Он задумался: – Это куплеты, рифмованные по схеме АБ-АБ. Я бы сказал, что это сонет. Вероятно, Петрарки. Прочти их снова. Я прочитал, и он по пальцам высчитал ритм. – Пятистопный ямб. Это немного упростит поиск в Интернете. – Хотел бы я знать, что ты только что сказал, – оторвался от телефонной трубки Мастермайнд. – Ты как будто говорил на другом языке. – Что ты знаешь о поэзии? – спросил его Наги. – Ich habe genossen das irdische Gluk, – ответил по-немецки телепат. Но Наги просто так не поставишь в тупик, и он закончил фразу: – Ich habe gelebt und geleibt [3], – выражение его лица не изменилось. – Это Шиллер. Впечатляет. За исключением того, что это самая известная цитата из Шиллера. Да ещё и по-немецки. Звучало бы впечатляюще, если бы ты сам не был немцем. – Заткнись, прыщ на ровном месте, – пробормотал Мастермайнд. Наги проигнорировал это предложение. – Полагаю, когда ты искал эти стихи, то тебе попадались сайты типа грудастыетёлкисосутздоровенныечлены.com. Я кивнул. – Они как будто старые, но раньше я никогда таких не слышал. Я поищу их для тебя на университетских сайтах, запиши для меня эти стихи. Полагаю, что это, как я уже говорил, сонет. Так что это немного сузит поле поиска. – Откуда ты так много знаешь о поэзии? – спросил я Вундеркинда. – От того гипер-дорогого преподавателя, которого ты нанимал для меня, – небрежно отвечает он. Я возвращаюсь к фильму. Ящерицы – их ещё называют иисусовыми ящерицами, потому что они бегают по воде – умудрились склеиться друг с другом животами и катаются по песку. – Теперь они спариваются, – жалуется Наги. – Почему на этом телевидении нет ничего кроме секса? – Каждые шесть секунд, – тихо говорит Берсерк. Накачанный лекарствами он сидел очень тихо, я его даже не заметил. С ним что-то не так. – Пардон? – спрашивает его Вундеркинд. – Особь человека мужского пола думает о сексе каждые шесть секунд, – доходчиво повторяет он. – Он прав, – говорит Мастермайнд, прикрыв микрофон в телефонной трубке рукой, в то время как якудза жалуется ему прямо в ухо, – переход от грудастых тёлок, сосущих здоровенные члены, к ящерицам занимает шесть секунд. Я чуть не рассмеялся. – Я иду в свою комнату, – говорю я, вставая. – Шульдих, убей этого мелкого доставучего бандита. Наги, убедись, что ты сделал домашнюю работу. А ты, Фарфарелло, – я стараюсь сообразить, что бы такое сказать ему, – просто делай то, что делал. – С тобой всё в порядке? – спрашивает телепат. – Кажется, я вернулся с температурой, – отвечаю я кратко. – Хочешь пообедать? – спрашивает Наги. – Не знаю, – говорю я в ответ, а затем запираю дверь своей комнаты и включаю телевизор. Мне пришлось метаться между камерами, чтобы найти его в их гостиной в обществе остальных Вайсс. Младший, Бомбеец, занимался готовкой, и все они непринуждённо болтали. Самый старший, Балинез, дразнил Сибиряка насчёт какой-то футбольной команды, и Ая смеялся над его словами о спорте. Сибиряк психовал из-за распространённых ошибок по поводу спорта, который он истово боготворил. Ая смеялся. Кто-то другой заставил его смеяться. Он смеялся не перед камерой, он смеялся над ними, с ними, для них. Я моментально превратился в агрессивного собственника. Он был моим. Примечания переводчика: 1. стихотворение Руперта Брука на англ. яз. и его перевод zhurnal.lib.ru/k/k_o_w/libido.shtml. статья о Руперте Бруке http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%91%D1%80%D1%83%D0%BA,_%D0%A0%D1%83%D0%BF%D0%B5%D1%80%D1%82. 2. Ая слушает песню Jeff Buckley Mojo Pin http://www.sing365.com/music/lyric.nsf/mojo-pin-lyrics-jeff-buckley/c36a873165ddd477482568840026e9ac. (перевод в тексте был мой, вольный). 3. стихотворение Шиллера DES MÄDCHENS KLAGE http://mitglied.multimania.de/spangenberg/gedichte/schiller/schil041.html, перевод В. Жуковского: www.world-art.ru/lyric/lyric.php?id=13078 4. что такое очая www.urbandictionary.com/define.php?term=ochaya. 5. очая и гейши www.japan-guide.com/e/e2102.html 6. про один из старейших очая en.wikipedia.org/wiki/Ichiriki_Ochaya 7. про гейш и очая на русском magazine.challenge.aero/news/2010/sep/14/kak_vs... maria-querrida.livejournal.com/55498.html maria-querrida.livejournal.com/55642.html