Шаги смерти

Каж­дое его дви­жение бы­ло не ли­шено гру­бой муж­ской си­лы, а его паль­цы — мяг­кой за­бот­ли­вос­ти, от ко­торой те­ло быс­тро под­да­ет­ся соб­лазну к чему-либо большему. Мне от­ча­ян­но хо­телось при­кос­нуть­ся к его тем­ным вих­рам, и ощу­тить ка­кие они: жес­ткие, или же мяг­кие, как то­поли­ный пух. А еще мне хо­телось, что­бы ру­ки его за­дер­жа­лись на мо­ей ко­же по­доль­ше. Дай мне лишь па­ру мгно­вений, за­дер­жи свои ак­ку­рат­но подс­три­жен­ные паль­цы, и мне это­го хва­тит… Его ру­ки пор­ха­ли по мо­ей спи­не так лег­ко и не­весо­мо, буд­то не ру­ки это вов­се, а ма­лень­кие, раз­ноцвет­ные крылья ко­либ­ри. Его ру­ки бы­ли тон­ки­ми, но в то­же вре­мя силь­ны­ми, мо­гучи­ми, с ши­роки­ми ла­доня­ми, пок­ры­тыми тем­ны­ми во­лос­ка­ми. О, что за ру­ки это бы­ли! Настоящие мужские руки. Я мог вос­хлав­лять каж­дую часть его те­ла ты­сячу, мил­ли­оны раз, и он об этом не уз­на­ет, ибо ник­то на све­те не спо­собен чи­тать чу­жие мыс­ли. Мыль­ная губ­ка в его ру­ках ос­та­нови­лась, а его тем­ные гла­за пос­мотре­ли пря­мо в мои. Сер­дце за­билось быс­трее от его пристального взгляда. Че­го он ждет от меня? — Вы се­год­ня при­нима­ли таб­летки? — его го­лос слег­ка про­курен­ный и взвол­но­ван­ный, но он ни­ког­да в жиз­ни не ку­рил. Я знал это, ведь ни разу не слышал от него запах дыма. — Вы се­год­ня что-то из­лишне блед­ны… — Ммм… — мне не хо­чет­ся ему от­ве­чать. Пусть по­гада­ет. — По­чему вы мне не от­ве­ча­ете? — его ру­ки сжа­лись на мо­их пле­чах силь­нее, а губ­ка упа­ла ку­да-то на пол, под но­ги. — Я… Я при­нимал… Вро­де бы… — Бо­же, вы ведете себя как ре­бенок! — ра­зоз­ле­но вос­клик­нул он. — Вам со­рок во­семь, вы дол­жны по­нимать, что без таб­ле­ток вам ста­нет ху­же, и что по­том? Ду­ма­ете, без над­ле­жаще­го ле­чения вы вста­нете на но­ги? — за­мол­чи. За­мол­чи. За­мол­чи­замол­чи­замол­чи. Ду­ма­ешь, я без те­бя это­го не знаю? Мне рез­ко за­хоте­лось уда­рить его. Не в пер­вый раз, к сло­ву. Встать, оп­ро­кинуть его тон­кое те­ло на хо­лод­ный ка­фель и мед­ленно бить. Бить, по­ка он не зах­лебнет­ся кровью, по­ка не по­теря­ет соз­на­ние, по­ка не… — Вы ме­ня слы­шите? Вам ста­ло ху­же? — он ле­гонь­ко уда­рил ме­ня по ще­ке. Это при­вело ме­ня в чувс­тво. Спа­сибо. — Нет… Прос­то… Не хо­телось оп­равды­вать­ся перед ним. Я прав­да не хо­тел пить те пи­люли. — Лад­но. — го­ворит он. — Я вас до­мываю и мы пь­ем таб­летки?! Хо­рошо? Я не вслу­шивал­ся в его сло­ва. Все мое вни­мание бы­ло на его гу­бах. При мне он ни­ког­да не улы­бал­ся. Злил­ся? Да. Вол­но­вал­ся по пус­тя­кам? Да. Но ни­ког­да я не ви­дел его улыб­ку. Ин­те­рес­но, ка­кая она? Она боль­шая и теп­лая, как кот мо­ей сес­тры, или хо­лод­ная и злая, как зим­няя сту­жа? По­ка я ду­мал про это, он наб­рал во­ды и мыл мое те­ло. Во­да бы­ла ни теп­лая, ни го­рячая, та­кая, ка­кую я люб­лю. Пе­ны бы­ло мно­го, я сам нас­то­ял на этом, не люб­лю ког­да во­да прос­то мыль­ная. Он не мор­щился да­же, про­водя сво­ими кра­сивым ру­ками по ожо­гам. Хоть это ра­ду­ет. Пос­ле он дос­тал ме­ня из воды, по­садил на бор­тик ванной и стал вы­тирать мах­ро­вым по­лотен­цем. Я сам бы мог, но он нас­то­ял, точ­нее пос­мотрел на ме­ня так, что, ка­залось, сто­ило мне дер­нуть­ся хоть нем­ного в сто­рону, и он ме­ня убь­ет. Он вы­тирал мои но­ги, ак­ку­рат­но про­ходясь от икр до го­лени, ру­ки, под­мышки, го­лову. И под его мо­нотон­ные пог­ла­жива­ния ме­ня ста­ло кло­нить в сон. — Не спи­те, — го­ворит он, — Мне еще вас нес­ти нуж­но. Вы ведь не хо­тели, что­бы крес­ло сто­яло в ван­ной. — Да-да. — И по­чему с ва­ми столь­ко мо­роки? — опять раз­дра­жа­ет­ся. — Вы не пу­шин­ка, а ид­ти пусть и не очень мно­го, но все рав­но при­лич­ное рас­сто­яние. — Во­да бы по­пала на крес­ло, а сам бы я его по­мыть не смог и… — Лад­но, мол­чи­те. На са­мом де­ле я сде­лал это на­мерен­но. Я не хо­тел, что­бы крес­ло сто­яло в ван­ной. Смот­ря на не­го, я чувс­тво­вал се­бя еще боль­шим уро­дом, чем есть на са­мом де­ле. Крес­ло для ме­ня бы­ло тя­желым бал­ластом, ко­торый тя­нет вниз. Без не­го мне бы­ло лег­че как ду­хов­но, так и фи­зичес­ки. — Ну лад­но, все. Пос­ле то­го, как он об­тер ме­ня, о­дел на ме­ня прос­тую хлоп­ча­тобу­маж­ную май­ку и ка­кие-то пи­жам­ные брю­ки. О, а вот те­перь ин­те­рес­но. Я слег­ка при­под­нялся, не без бо­ли для се­бя, и он, под­хва­тив ме­ня под ру­ки и но­ги, вы­нес из ван­ной. О, это бы­ло прос­то бла­женс­тво, вот так прос­то при­жимать­ся к не­му, вдыхая запах, и он бы не по­думал про ме­ня ни­чего та­кого… Пош­ло­го. Неп­ра­виль­но­го. Ес­ли бы он уз­нал о том, что вот я та­кой весь из се­бя ста­рый пе­дик-ин­ва­лид, ко­торый втай­не меч­та­ет о его при­кос­но­вени­ях, при­жима­ясь к не­му сей­час, то он бы ни ра­зу в жиз­ни не по­дошел ко мне даже за версту, да­же ес­ли бы его уво­лили за не­выпол­не­ние профессиональных обя­зан­ностей. Его те­ло бы­ло го­рячее, оно прос­то пы­лало. Мне ка­залось, что при­жима­ясь к не­му сей­час, я по­пал в ад за свои гряз­ные по­мыс­лы о нем. По­чему он та­кой го­рячий? Или это прос­то у ме­ня бы­ла та­кая хо­лод­ная кровь? Кто его зна­ет… Спать мне рез­ко рас­хо­телось. От не­го пах­ло ка­ким-то де­шевым де­зодо­ран­том и цве­точ­ным мы­лом, та­ким, ка­ким ког­да-то поль­зо­валась моя сес­тра, до то­го как… Это было очень при­ят­но. А ко­жа его бы­ла та­кая мяг­кая, а во­лосы бы­ли та­кими шелковистыми… Жаль, но я все не на­хожу в се­бе си­лы к ним при­кос­нуть­ся. А поз­во­лил он бы мне эту воль­ность? Вряд ли. На то, как мы дош­ли до кух­ни я не об­ра­тил вни­мание. Ду­ма­ете, с че­го бы мы пош­ли на кух­ню? Все прос­то: там я хра­нил ап­течку. Он по­садил ме­ня на стул, а сам раз­вернул­ся и уже хо­тел пой­ти ку­да-то, но я ос­та­новил его, удер­жав за ру­кав коф­ты. — Что-то не так? — опять бес­по­ко­ит­ся. — Не хо­чу. — Че­го не хо­тите? — Не зас­тавляй ме­ня са­дить­ся в не­го. — Но как же? — ка­жет­ся, он рас­те­рян. — По­жалуй­ста… — Но ведь… — По­жалуй­ста… Ка­жет­ся, он что-то про­читал на мо­ем ли­це, или прос­то по­нял что-то ин­ту­итив­но, так как спус­тя па­ру се­кунд он все же ото­шел от ме­ня в сто­рону и дос­тал из тум­бочки ап­течку. — Ну вот, — ска­зал он, — Все так, как я и ду­мал. Вы не вы­пили цит­ризипам. Я по­мор­щился. — Мерзкий. — Но он вам по­может. — нас­та­ивал он. — И вы обя­заны его пить. Ес­ли вы бу­дете от­ка­зывать­ся пить таб­летки, то мне при­дет­ся со­об­щить в… — Лад­но-лад­но. — я вы­тянул ру­ки в при­мири­тель­ном жес­те. Не хо­чу, что­бы он опять злил­ся. — Да­вай свои пи­люли. Он взял чаш­ку, на­лил из-под кра­на во­ды и про­тянул таб­летку. Я вздох­нул, смор­щился, зак­рыл гла­за и ска­зал «по­ка-по­ка» мо­им не­выно­симым, раз­ру­ша­ющим сер­дце мыс­лям о том, что он ког­да-ни­будь при­кос­нется ко мне не как мед­брат и нянь­ка, а как че­ловек, ко­торый лю­бит, улыб­нется без раз­дра­жения, а с ра­достью, и вы­пил эту чер­то­ву пи­люлю. Будь она не­лад­на. **** Се­год­ня суб­бо­та. По суб­бо­там он не при­ходит, у не­го дру­гие па­ци­ен­ты, а на пред­ло­жение, что­бы ко мне при­шел кто-то еще, я от­ка­зал­ся. Не хо­чу, что­бы кто-то ви­дел мое уродс­тво. Да и мне не пять лет, я не груд­ной ре­бенок, сам справ­люсь. Ведь рань­ше же как-то справ­лялся. Тя­желый вздох не заг­лу­шил шум те­леви­зора. По это­му чер­то­вому ящи­ку опять идет ка­кая-то ме­лод­ра­ма. Ка­жет­ся, ис­пан­ская, та­кую лю­бит моя сес­тра. До тош­но­ты прос­то. Моя жизнь — сплош­ная ме­лод­ра­ма. Толь­ко без этих Ху­анов и Ма­рии, ко­торая про­дала сво­его ре­бен­ка цы­ганам, пос­коль­ку кор­мить его не мог­ла, а те­перь, че­рез шес­тнад­цать лет взя­лась ис­кать его вмес­те с па­рень­ком-быв­шим-как бы-ал­ко­голи­ком Ху­аном и его бра­том Пед­ро, пос­коль­ку у нее по­яви­лись день­ги и она вы­лечи­лась от тя­ги к нар­ко­тикам. Ах, ес­ли мож­но бы­ло бы из­ме­нить свое прош­лое… Тог­да бы моя жизнь бы­ла бы ко­меди­ей. Прос­той и глу­пой, не тре­бу­ющей тя­желых пси­хичес­ких сил и фи­лософ­ских раз­мышле­ний. Си­ди се­бе прос­то и смей­ся, как уку­рен­ный му­дак, и так всю жизнь нап­ро­лет, по­ка те­бя не по­реша­ет прос­ти­тут­ка из-за де­нег, где-ни­будь в тем­ном пе­ре­ул­ке. Ес­ли бы не чер­тов ал­ко­голь и этот сра­ный дождь, то все­го это­го не бы­ло бы. И сес­тра бы вер­ну­лась, да. Но был бы я счас­тлив прош­лой ко­медий­ной жизнью? Что бы в ней бы­ло? Что бы из­ме­нилось? За­вел бы се­бе прос­тушку-же­ну, ро­дила бы мне она сы­на или ма­лень­кую го­лубог­ла­зую ру­сово­лосую дочь, по­садил бы де­рево в кон­це-то кон­цов! У нас бы­ла бы боль­шая со­бака с зо­лотис­той и гус­той шерстью, и все бы­ло бы нор­маль­но. Сес­тра при­ходи­ла бы ко мне каж­дые вы­ход­ные вмес­те со сво­им сы­ном и му­жем-тол­стяч­ком, и мы про­води­ли бы их боль­шой и друж­ной семь­ей за барбекю, как приличная семья. И не бы­ло бы ужас­ных шра­мов, ожо­гов, крес­ла для ин­ва­лидов, ссо­ры с сес­трой. Не бы­ло бы и… Его? Бы­ла бы моя жизнь так же хо­роша без его присутствия, без его го­ряче­го те­ла и кра­сивых рук? Без его хму­рого ви­да по ут­рам, и тя­жело­го го­лоса? И все же я знаю, что ни­ког­да не по­лучу его вза­им­ности. Да­же ес­ли бы приз­нался. Что бы он сде­лал? Уда­рил ме­ня? Из­бил? Обоз­вал чер­то­вым, мать его, прес­та­релым пе­диком? А ведь я уже так стар, мне ско­ро пять­де­сят, и го­лова на по­лови­ну в си­виз­не, как в па­ути­не. Да и чувств к противоположному полу я до этого за собой не замечал. Может все это вызванно тем, что мне банально одиноко? Бить ин­ва­лида. Это так низ­ко. Он ведь не мо­жет хо­дить, он ведь не мо­жет дать сда­чи. Так бей­те же его, не­удач­ни­ка, у ко­торо­го ни­чего нет, который все просрал по своей вине. Бей­те, да­мы и гос­по­да?! Не хо­тите ку­пить нем­но­го кам­ней? Са­мых луч­ших и тя­желых кам­ней! Со скид­кой! Ими мож­но раз­бить ли­цо в кровавое месиво, а, ес­ли хо­рошень­ко раз­махнуть­ся и ки­нуть, уххх! Пред­ста­вив его на мес­те тех лю­дей, ко­торые ки­да­ют в ме­ня кам­ни, я рас­сме­ял­ся. Смех лил­ся из ме­ня, как мо­ча или соп­ли, ког­да прос­ту­жусь, или кровь из ве­ны, и я не мог ос­та­новить его. Пусть бу­дет так. Так да­же лег­че. Ин­те­рес­но, ка­кое бы­ло бы у не­го ли­цо? Злое? Ли­ку­ющее? Или, быть мо­жет, он бы… Улы­бал­ся? О. Его ли­цо бы­ло бы прек­расно, ес­ли бы он улыб­нулся, его ли­цо бы­ло бы ли­цом Бо­га, а его во­лосы, на­вер­ня­ка, бы­ли бы жес­тки­ми, как со­лома. Они пах­ли бы пог­ре­баль­ным кос­тром, или кос­тром, на ко­тором по­гиб­ло мно­жес­тво ведьм в сред­не­вековье… Или фор­ма­лином. Не знаю, как он пах­нет, но на­вер­ное от­врат­но. И под этот смех я пе­рек­лю­чил ка­нал, эту чер­то­ву ме­лод­ра­му, пог­лубже усел­ся в крес­ле и пос­та­вил ко­медию. Будь что бу­дет. **** Мне скуч­но и страш­но. Я смот­рю на ча­сы и с каж­дой се­кун­дой мне хо­чет­ся выть от не­понят­ной тос­ки и бо­ли, па­рали­зу­ющей сер­дце. Он опаз­ды­ва­ет. Пять ми­нут. Семь. Что слу­чилось? Он что-то за­подоз­рил, по­это­му не идет ко мне? Но как же я обой­дусь без не­го? Как я бу­ду жить? Слы­шу треск. Кто-то ма­терит­ся, за­ходя в при­хожую. Это он. Вер­нулся, не за­был про ме­ня. От сер­дца от­легло нем­но­го. — На ули­це дождь, — го­ворит он, ски­дывая с се­бя чер­ный плащ и ве­шая его на ве­шал­ку. — Осень, как ни­как, это ожи­да­емо, но все рав­но неп­ри­ят­но. Я слу­шаю его го­лос и улы­ба­юсь. Я так ску­чал по не­му… — Вы при­нима­ли таб­летки? — опять он с эти­ми пи­люля­ми. — Да. Это так. — Я рад, что вы оду­мались. — мне по­каза­лось, или угол­ки его губ дрог­ну­ли в… Улыб­ке? Что слу­чилось? По­чему он улы­ба­ет­ся? Ка­жет­ся, я ска­зал это вслух, так как он спро­сил: — Вам так это ин­те­рес­но? — Да. — Я пе­ре­ез­жаю. — го­ворит он. — И я очень рад. Я дав­но меч­тал об этом. Мне ста­ло тре­вож­но. Что-то в этом не так… Стало хо­лодно. — А ку­да вы пе­ре­ез­жа­ете? — спра­шиваю я, как бы меж­ду де­лом. — В сто­лицу. — он ука­зыва­ет паль­цем в по­толок. — Мне сде­лали вы­год­ное пред­ло­жение по­рабо­тать там не­кото­рое вре­мя, заменяя одного человека. — Как? — сер­дце бо­лит. — Как как? — он под­хо­дит ко мне и я ви­жу, что он одет в ка­кую-то чер­ную коф­ту, от­кры­ва­ющую мне вид на его ос­трые клю­чицы. Фор­му мед­бра­та при мне он не но­сил, я не раз­ре­шал. — Я не хо­тел всю жизнь про­жить в этой глу­хома­ни, а сто­лица… — он зак­ры­ва­ет глаз и угол­ки его губ пол­зут еще вы­ше. — Там столь­ко воз­можнос­тей! Но не вол­нуй­тесь, мне уже наш­ли за­мену! — За­мену? — труд­но ды­шать. — Да, это очень кра­сивая и ми­лая де­вуш­ка. И ру­ки у нее не та­кие гру­бые, как у ме­ня. Ког­да она бу­дет мыть вас, вы по­чувс­тву­ете раз­ни­цу. — Раз­ни­цу… — пов­то­ряю, как бол­ванчик. — Ага. Я, во­об­ще-то, не дол­жен был к вам боль­ше при­ходить, но… Мне за­хоте­лось уви­деть вас в пос­ледний раз. Про­ведать как вы там и все ли у вас в по­ряд­ке… — В по­ряд­ке. — Вот и хо­рошо. Я сей­час. Боль­но. Боль­но­боль­но­боль­но. Су­ка. Ка­залось, все бы­ло так, как рань­ше, он при­нес мне ста­кан с во­дой, дал вы­пить таб­летку. Я, как всег­да, си­дел в крес­ле и смот­рел на не­го. Он спра­шивал, нуж­но ли мне с чем-ни­будь по­мочь. Но вот толь­ко я уже не был мной. Ме­ня боль­ше не бы­ло. Рас­тво­рил­ся. То чувс­тво, па­разитирующее на сер­дце, как клещ, на­пилось кро­ви спол­на. Я ска­зал что-то очень ти­хо. Он нак­ло­нил­ся, что­бы луч­ше рас­слы­шать ме­ня. Я пов­то­рил. Он нак­ло­нил­ся еще ни­же, ка­жет­ся, я шеп­тал что-то бес­связ­ное в его ухо. В его ма­лень­кое, чер­тов­ски хо­рошень­кое ухо, на ко­торое спа­дали чер­ные во­лосы. Я ре­шил­ся. Ру­ка как буд­то са­ма, без ве­ления моз­га под­ня­лась вверх и при­кос­ну­лась к его во­лосам. Они бы­ли мяг­кие. Его гла­за… Его гла­за та­кие… Бляд­ские. Он спро­сил, пло­хо ли мне, что у ме­ня с ли­цом, мо­жет, мне хо­лод­но? -…Лю… — Что? Прос­ти­те, но я вас пло­хо слы­шу, го­вори­те гром­че. — Ты ме­ня не слы­шишь? — как буд­то чем-то тя­желым по го­лове уда­рило. — Пос­лу­шай­те, я не по­нимаю, что вы от ме­ня хо­тите. Ес­ли вам ни­чего не нуж­но от ме­ня, то я иду до­мой. — Ни­куда ты не пой­дешь. — Что? — Я го­ворю, — пе­рехо­жу на крик, — что ты, су­ка еба­ная, ни­куда не пой­дешь! Он оша­рашен, видно по глазам. Что ж, ожи­да­емо, при нем я всег­да иг­рал бе­лую овеч­ку, да­же го­лоса не под­ни­мал. Ни­ког­да. Это бы­ла моя ошиб­ка. Нуж­но бы­ло, что­бы он бо­ял­ся ме­ня, как ог­ня. Быть мо­жет, тог­да он по­думал бы го­ловой, преж­де чем лезть ко мне со сво­ими раз­го­вора­ми, и, быть мо­жет, я ос­та­вил бы его в по­кое. Но не сей­час. Не сей­час, ког­да я пол­ностью от­дал ему свое сер­дце, а оно ему не нуж­но. Не сей­час, ког­да он от­вер­гнул его, как ка­кое-то не­нуж­ное Бо­гу жер­твоп­ри­ноше­ние. Не сей­час, ког­да он прос­то плю­нул в мою ду­шу и рас­топтал ее, как мусор под но­гами. И он сбе­га­ет от ме­ня в сто­лицу, на ка­кую-то ра­боту, за какие-то гроши. Еба­ная су­ка. Еба­на­ясу­ка­еба­на­ясу­ка. Сдох­ни. Сдох­ни мразь. — Ч. Что вы. Как вы… — не мо­жет по­доб­рать слов. За­бав­но. Я рез­ко хва­таю его и оп­ро­киды­ваю на се­бя, это не труд­но, в кон­це-кон­цов, он и так близ­ко ко мне нак­ло­нил­ся. Он по­ка ни­чего не со­об­ра­жа­ет, гла­за бе­га­ют из сто­роны в сто­рону, ищут вы­ход из сло­жив­шей­ся си­ту­ации. Мне слиш­ком боль­но это тер­петь, и в кои-то ве­ки, я поз­во­лю се­бе то, о чем всег­да ду­мал. Я жад­но це­лую его, не ос­тавляя мес­та соп­ро­тив­ле­нию, об­хва­тываю ру­ками жи­лис­тое те­ло и при­жимаю к се­бе со всей си­лы. Хо­рошо. Я це­лую его так, как ни­кого еще не це­ловал, так, как буд­то от это­го по­целуя за­висит вся моя и его жизнь. Во рту со­лено, я про­кусил ему гу­бу, пусть, так да­же луч­ше. Его гла­за оша­лелые, он вы­пучил их, как ры­ба, бро­шен­ная на бе­рег. Он дер­га­ет ру­ками, что-то мы­чит, бь­ет ме­ня но­гами по но­гам. Ду­рак, я ведь поч­ти ни­чего не чувс­твую. Он с си­лой трес­нул ме­ня по лбу, про­ехал­ся ног­тя­ми по ко­же, ос­та­вив кро­вавый след. Это ты так ре­шил ме­ня по­метить? — А я ведь люб­лю те­бя… Люб­лю… Мразь ты та­кая… Я ры­чу, шип­лю что-то бес­связ­ное, ку­сая шею и ос­тавляя не за­сос, а ог­ромную бу­рую ра­ну, как буд­то сде­лан­ную ди­ким жи­вот­ным, из-за че­го он ста­новит­ся как буд­то па­рали­зован­ным. Он сла­бо тре­пыха­ет­ся в мо­их ру­ках, ког­да я при­под­ни­маю сви­тер и це­лую его в грудь, вык­ру­чиваю ма­лень­кие ко­рич­не­вые сос­ки и про­вожу ру­кой в ни­зу жи­вота, где тем­ные во­лос­ки ще­кочут мне ру­ку. Ка­залось, что те­перь это Он ин­ва­лид, а не я, и от это­го ста­ло как-то не­опи­су­емо хо­рошо и спо­кой­но. — По­жалуй­ста… — толь­ко сей­час раз­би­раю, что он шеп­чет мне в ухо, об­ли­ва­ясь горь­ки­ми сле­зами. Сла­бак. Ког­да мне пе­рело­мало но­ги я да­же сле­зин­ки не пус­тил, а сто­ило мне те­бя тро­нуть, как ты стал ре­веть, как дев­чонка. Бе­сит. Ви­димо, я ошиб­ся в те­бе. И в себе. Удар при­шел­ся пря­мо в че­люсть. Те­перь он мол­чал, а сле­зы по­лились еще сильнее, это его не красило. Сей­час я мо­гу сде­лать с ним все, что угод­но. Я хва­таю его за ру­ку и с си­лой ку­саю паль­цы, за­лизы­ваю ра­ны и выс­ту­пив­шую кровь. Он мы­чит. Сей­час он пол­ностью в мо­ей влас­ти, и я мо­гу пе­рело­мать ему все его кра­сивые, тон­кие паль­чи­ки, да так, что кос­ти вый­дут на­ружу, об­на­жив кро­вавое ме­сиво из мя­са и хря­щей. Но я не бу­ду это­го де­лать. Я слиш­ком люб­лю его. Лю­бил. Из­во­рачи­ва­ет­ся в мо­их ру­ках, тщет­но пы­та­ет­ся выб­рать­ся, ко­лотит­ся, как нар­ко­ман, но у не­го не по­луча­ет­ся, ибо я слиш­ком силь­но его дер­жу. Я бро­саю его на пол, а сам ле­чу сле­дом, утя­гива­емый си­лой при­тяже­ния, при­жимаю со­бой и стя­гиваю брю­ки вмес­те с тру­сами. Он хри­пит, мы­чит, но не мо­жет го­ворить, ка­жет­ся, я сло­мал ему че­люсть. Я сжи­маю его рот од­ной ру­кой, что­бы не слы­шать эти мер­зкие зву­ки, а паль­цы вто­рой ру­ки за­совы­ваю ему в зад­ни­цу. Сра­зу два. Он хри­пит и пы­та­ет­ся уку­сить ме­ня, за что я хва­таю его за во­лосы и уда­ряю об пол со всей си­лой. Боль­ше не мы­чит, а лишь смот­рит зат­равлен­но в од­ну точ­ку, где-то на по­лу, изо рта по под­бо­род­ку тя­нет­ся кро­вавая ни­точ­ка слю­ны, а я в это вре­мя рас­тя­гиваю его уз­кую дыр­ку. Я да­же не рад, что он девс­твен­ник. Мне бы­ло бы спо­кой­нее, знай я, что его пе­рет­ра­хала по­лови­на го­рода. Мне бы­ло бы спо­кой­нее, ес­ли бы он был шлю­хой. — Блядь… — шип­лю я рез­ко вы­нимая паль­цы и вхо­дя в не­го на всю дли­ну. Я слиш­ком дав­но это де­лал, я так от­вык от это­го, что, ка­залось, сто­ит сде­лать мне па­ру тол­чков, как кон­чу. Это слиш­ком жар­ко, слиш­ком уз­ко, слиш­ком, что, ка­залось, мое сер­дце прос­то не вы­несет это­го. Он опять что-то со­пит, во­дит ру­ками по по­лу, тря­сет­ся, как в при­пад­ке, ког­да я на­чинаю дви­гать­ся в нем. — Что, неп­ри­ят­но? — укус в ухо, а еще в то мес­то, где на­чина­ют рас­ти во­лосы от ли­нии шеи до го­ловы. — Не при­ят­но тра­хать­ся с урод­ли­вым ин­ва­лидом? А? От­ве­чай. Я сно­ва уда­ряю его, но на этот раз в жи­вот. Он рас­кры­ва­ет рот, но от­ту­да вы­ходит толь­ко жал­кое буль­канье и но­вая пор­ция кро­ви, сно­ва сле­зы на гла­зах. — Урод. Сла­бак. Ты еще слабее, чем я. Так мо­жет, это те­бе нуж­но си­деть в ин­ва­лид­ном крес­ле вмес­то ме­ня? А? Я боль­ше не сдер­жи­ва­юсь, да и эта ско­тина слиш­ком на­до­ела мне сво­ими хри­пами. Ес­ли бы я мог, то я бы пе­ревер­нул его и пос­мотрел в его зап­ла­кан­ные гла­за, я бы плю­нул в его мер­зкую ро­жу и стал бы из­би­вать со всех сил, но их у ме­ня не бы­ло. Вхо­дить ста­ло го­раз­до лег­че. Кровь — от­личная смаз­ка. Я на­сило­вал его в сби­ва­ющем­ся рит­ме, то ус­ко­ря­ясь, то за­мед­ляя тол­чки, поч­ти вы­ходя. Бы­ло мок­ро. Я ра­зор­вал его, а еще за­пах­ло мо­чой. Он обос­сался. Дол­го это не прод­ли­лось, пе­ред тем, как кон­чить, я сда­вил его гор­ло. Он так силь­но, неописуемо хорошо сжал ме­ня в се­бе, так за­бил­ся, ста­ра­ясь вдох­нуть спа­ситель­ный кис­ло­род, что боль­ше сдер­жи­вать­ся бы­ло нель­зя. Ког­да я кон­чил, то от­полз в сто­рону и пос­мотрел на не­го. Тот ле­жал без дви­жения, в лу­же мо­чи, кро­ви, и мо­ей спер­мы. Он был так ужа­сен и слом­лен в тот мо­мент, что я прос­то зак­рыл гла­за, что­бы не ви­деть его по­зора. — Оде­вай­ся и про­вали­вай… А ес­ли ты ко­му рас­ска­жешь то… Те­бе ник­то не по­верит, ведь, в кон­це-кон­цов, я обыч­ный прес­та­релый ин­ва­лид, ко­торый да­же от­лить сам не мо­жет. Ты толь­ко вы­зовешь смех у ок­ру­жа­ющих и себя опозоришь… Я слу­шал как он оде­вал­ся. Как на­тяги­вал брю­ки, коф­ту, как спот­кнул­ся и упал, встал, не с пер­во­го ра­за, как на­дел паль­то и ушел от ме­ня. Нав­сегда. Я не смот­рел на не­го, ибо хо­тел за­печат­леть его улы­ба­юще­еся ли­цо в сво­ем моз­гу. — В кон­це-кон­цов, те­бе ник­то не по­верит… — пов­то­рил я сам се­бе, про­ща­ясь со сво­ей лю­бовью. — Ведь я — ин­ва­лид. Я по­полз в ван­ную. Ка­жет­ся, там где-то за­валя­лось лез­вие… Я сво­боден.