Письма от Коллекционера

Неотбеченная версия. Четыре месяца до этого... Мои ноги свисают над просыпающимся городом. Сидя на подоконнике широкого окна своей комнаты, которая находится на пятом этаже, я в очередной раз закуриваю сигарету и вдыхаю в легкие дым, что медленно убивает мое здоровье. Капля за каплей. И это прекрасно. Смотрю вниз и представляю, что подо мной целый мир, а я свысока за ним наблюдаю, не вмешиваясь в события, не вписываясь в общую картину. Я - лишняя деталь, которая мозолит глаза, но ее не стереть. Примерно так себя чувствую каждый божий день. Мысли, словно стая пчел, жужжат в моей голове и больно жалят сознание, словно стая птиц, разбиваются с высоты об кипящее море надежд, словно стадо диких животных, врезаются с большой скорости в стенки мозга. Большой-большой кавардак. И мне этот клубок не разобрать. Разве что на миг успокоить их хаотичное движение этим смертельным, но таким расслабляющим дымом. Утро только началось и не успело вовремя проясниться, а я уже наблюдаю за людьми, как они спешат на работу, как выясняют отношения по телефону, торопятся жить, в отличие от меня. Но никто не смотрит на небо. Им сложно хоть раз поднять голову и отвлечься от своих проблем. Хотя знаете, это мне на руку, ведь их полное равнодушие заставляет меня так опасно сидеть на краю без переживаний, что кто-то вызовет психушку. Всем все равно. Поэтому. Я ненавижу людей. Искренне ненавижу. Наверное, эта ненависть пустила корни еще в детстве, но тогда я была слишком наивной, зависимой от любви и ласки родителей, стараясь честно заслужить эти, казалось бы, обычные, но бесценные вещи. Увы, им было тоже наплевать, как и тем прохожим. Закрываю глаза, чувствуя боль. Снова затягиваюсь. Отступает. Опять ведь занесло в непролазные дебри-мысли. - Ты опять там сидишь? Резко тушу об подоконник бычок и выкидываю его в окно. Я поворачиваюсь на тихий голос брата, при этом стряхивая пепел наружу, чтобы он не увидел. - Чего не спишь в такое раннее время? Опять кошмары? – спрашиваю, как можно спокойнее, чтобы не напугать. Время было не позднее, где-то шесть утра. Хотя люди уже выгребались на работу, но брат еще должен был сладко спать. Павел прижимал к себе любимую игрушку, словно ее кто-то собирался отобрать, а на лице виднелись слезы. Значит, опять. Он одобрительно закивал головой. Мальчик не любит говорить о тех, кто к нему приходит во сне, но я снова пытаюсь: - Что тебе сегодня снилось? Павел промолчал примерно минуту, а затем странно ответил: - Он. - Кто Он? – спросила я удивленная. Мне это определенно не понравилось, но сделала вид, словно слушаю обычную житейскую историю, чтобы не смущать брата. - Не знаю. Просто кто-то. Он назвал твое имя и сказал, что скоро зайдет в гости. Зачем Ему приходить к нам? Мне страшно, - и икнул от переизбытка слез. - Тише-тише, к нам никто не должен приходить. Это обычный сон, не из тех «кошмаров», так что успокойся. Я перенесла ноги на другую, безопасную сторону и спрыгнула на ковер, в мягкости которого так любила тонуть. Тяжело вздохнув, плюхнулась на единственный стоящий внимания элемент моей узенькой комнаты и потянула за собой брата, начиная его щекотать, чтобы он отвлекся от переживаний. Павел весело захихикал, а я так хотела вместе с ним, но не умею смеяться. Точнее забыла. Невольно улыбнулась своему брату, но замерла, привыкая к давно забытым ощущениям. Искренняя, ненатянутая улыбка. Как же приятно.… Со стороны, наверное, я была похожа на идиотку, которая пялится в потолок и странно лыбится, поэтому Павел поинтересовался, что со мной. - Со мной ничего. Абсолютно ничего. Ноль. Пустота. Он, наверное, не обратил внимания на мои обреченные слова, уткнувшись в плечо. Знаю, что почувствовал запах сигарет, судя по тому, как Павел зажал нос, поэтому я погладила брата по голове и сказала: - Когда-нибудь я брошу курить. Обещаю. Он кивнул, поверив мне снова, хотя прекрасно осознает, что завтра я также буду сидеть на окне и много дымить, а затем, снова его обнимая, вонять дешевыми сигаретами. Мне так хотелось действительно бросить эту привычку ради единственного любимого человека. Но не могу. Павел так похож на меня в детстве. Такой же не от мира всего, странный, но так жаждущий чьей-либо любви и поддержки. Любви и поддержки, которых нет. Может поэтому я его так полюбила, стараясь всячески заполнить эти пробелы, чтобы однажды он не превратился в меня. В меня, которой солнце не светит, не поют птички, что скорее мертвыми сбросятся с деревьев. По ночам ему снятся кошмары, где к нему приходят мертвые души за помощью. Все считают, что это больная фантазия ребенка, но кому, как ни мне это знакомо, когда необъяснимые вещи происходят с тобой, тебе страшно от этого, но окружающие тебя не понимают и тычут пальцами. Павел уже замкнутый и хорошо общается только со мной, но я догадываюсь, что он видит еще и наяву этих призраков, просто боится вообще кому-либо рассказать. Бывает, что он может потерять нить разговора, направляя свой взгляд в одну точку, или же общаться с пустым пространством. Еще есть много таких странностей, которые совсем не радуют родителей. Ой, как не радуют. Мы лежим в полу темноте и наслаждаемся тишиной. На низком потолке нарисованы звезды моей рукой, и мы оба представляем, что они настоящие, такие близкие к нам. Через день на очередной генеральной уборке мама попытается стереть их, но мои уловки помешают ей. Она будет злиться, но учитывая мое состояние, не посмеет высказать все наболевшее мне в лицо. Боягузка. - Что вы тут делаете? – я узнаю этот писклявый голос из тысячи. Наташа показалась в дверном проеме, громко шоркая своими тапочками. На ее лице красовалось выражение, по которому я узнаю, когда она хочет кому-то напакостить. Я умудряюсь ей только сухо ответить: - Просто иди, куда шла. Она недовольно надула губы, а глаза засветились раздражением. - Что, опять этому нытику приснился о-очень страшненький сон, и он пошел жаловаться старшей сестричке? Я предупреждающе на нее посмотрела. - Молчи. Не смей им говорить, поняла? Ты меня поняла?! – но последний вопрос я прорычала, что Наташе не понравилось, и поэтому она мигом побежала в комнату родителей, чтобы пожаловаться. Послышался недовольное бурчание отца, который наверняка будет спать дальше, и сонный голос матери, после которого последовали ее шаги. - Что тут происходит? – я вижу ее силуэт, и он так непривычно смотрится в моей комнате. Редко когда наблюдаю ее нахождение здесь, ведь лично ко мне она не навещается, а убирает (или же пытается разнюхать информацию), когда я на работе. Наташин след простыл. Видимо, сделал дело – гуляй смело, впрочем, как и всегда. - Ничего. Иди спать дальше, - грубо отвечаю, как ни в чем не бывало. Увидя заплаканного Павла, на ее лице образовалось разочарование. Возможно, маме и хотелось подойти, обнять, успокоить, но не сделала этого из-за собственного эгоизма. Не обратив на мои слова никакого внимания, она обратилась к Павлу: - Тебе опять снились страшные сны? – ее поучительный голос звучал страшнее любого крика. Знаю что, если он ответит «да», то последуют очередные копания в еще неразвитом до конца мозгу на приеме у детского психолога, которому я бы посоветовала найти собственного психиатра. Для мамы он – великий специалист, а для меня – не видящего дальше своего носа, шарлатан. После таких вот посещений Павел как раз замкнулся в себе, боясь, что его снова назовут ненормальным, больным только завуалированно и в мягкой форме, что нравится маме. Поэтому решив спасти его от следующей психологической травмы, начала откровенно и глупо врать: - Я его разбудила, потому что мне было скучно, - посмотрев на слезы, которые не успели высохнуть на лице брата, ляпнула первое попавшееся: - И рассказала страшилку, чтобы напугать, а он, гаденыш, заплакал. Мам, ну ты знаешь, я ж люблю мучать людей. С удовольствием начала наблюдать, как ее лицо превращалось в недовольную маску, а руки сжались в кулаки. Еще чуть-чуть и взорвется, как атомная бомба. Давай же, ну. Я с нетерпением жду. - Ты понимаешь, что у него психика нарушена, а ты еще больше усугубляешь ситуацию? – опять дотошный, нудный голос. Неужели она поверила? Я разочарованно выдыхаю, а ведь так надеялась на ее злые крики. Лучше бы кричала, честно, тогда бы поняла, что ей не все равно. А тем временем, она продолжала: - Мы тратим столько денег на курсы и психологов, теряем время на эти многочасовые хождения. А все почему? Правильно, чтобы ему не снились каждую ночь кошмары, чтобы он не видел всю эту псевдо мистическую ересь, чтобы он вырос НОРМАЛЬНЫМ (тут должна быть фраза «не то, что ты»). А ты так с нами поступаешь…- последнее она выделила особой интонацией, чтобы добавить больше драматичности своему избитому рассказу. Я начала разглядывать ногти, ибо это занятие интересней любой маминой болтовни. Она поняла, что не произвела на меня никакого впечатления, и вынуждена была добавить: - Да, я понимаю, что у тебя сейчас сложный период в жизни, но это не повод… - Мам! - поднимаю на нее глаза. – Все хватит! Мне это надоело, - взяла заранее приготовленную сумку и накинула ее на плечо, сама была давно одетой. – Я иду на работу, буду вечером как обычно. И, отключив слух для маминых слов, поспешила к выходу подальше от противных родственников, от чрезмерной глупости, от душной тесной комнатки. Подальше от этого равнодушного голоса. Только на пороге обернулась посмотреть на брата, который светился благодарностью и любовью ко мне. Правда, ничем не помогла, а оставляю на растерзание заядлых моралистов. Приставляю палец ко рту в знак, чтобы он молчал, а Павел послушно кивает. Теперь я уверена, что хоть ненадолго, но отсрочила промывку мозгов, что неоднократно проверяла меня на прочность когда-то в недалеком прошлом. Выйдя наружу, я по-настоящему задышала. Мой рот жадно хватал утренний воздух, который был пропитан желанной свежестью и свободой. Такой мимолетной свободой. На самом деле, за мной повсюду будет бродить темный-темный шлейф разочарованности, которая отходит от моего «дома» и заканчивается петлей на шее, что нещадно душит. Натягиваю посильнее капюшон и в мыслях превращаюсь в невидимую для прохожих тень. Смотрю, как обычно, в небо и замечаю, что все больше и больше сгущаются тучи. Значит, будет дождь. Отлично, под стать настроению. Когда зашла через служебный вход в магазин, то никого почти не обнаружила, кроме как Алевтины Геннадьевны, болтающей по телефону. Женщина вскинула на меня глаза и неотчетливо пробормотала в трубку: «Она пришла. Можешь не волноваться». Я закатила глаза, сразу догадавшись, с кем она разговаривала, и, кивнув в знак приветствия, успешно ее обогнула, направляясь в служебную комнату, чтобы переодеться в противную униформу. В это заведение меня устроила мама через свою знакомую, которая являлась администратором магазина. После неких событий, я два месяца не выходила из дома, и поэтому она решила «проветрить» меня с помощью новообретенной работы – в вуз неблагодарная и плохая дочь все равно не поступила. Тем более, такая ведь могла пропасть хорошая возможность за мной следить глазами той самой администраторши Алевтины, чтобы я ничего не учудила. Тьфу, как будто бы могла. «Beaty» - магазин дешевой женской одежды с громким названием, подходящей больше для салона красоты, и тошно-розовыми футболками вместо рабочей формы. Если б могла как-то пережить саму слишком девчачью обстановку и униформу, то я не выдерживала инфантильных посетительниц, коими часто являлись мои бывшие одноклассницы. Слава Богу, я не работаю в самом торговом зале консультантом, а всего лишь кассиром. Наверное, меня побоялись пускать ближе к людям, в страхе, что распугаю своим хмурым видом всех покупателей, а так хоть меня увидят в конце – когда решатся все же купить это китайское барахло. Сейчас слишком рано для рабочей смены, но я уже зашла в зал, чтобы занять свое привычное место. Работа несложная, хоть неимоверно скучная, но это альтернатива все равно лучше, чем я буду убиваться у себя дома, выслушивая вечные недовольства матери. Здесь хотя бы нет времени на самобичевание. На работу я прихожу все время первая, не теряя возможности, как можно раньше удрать из дома и подольше побыть за ее пределами, хотя не только из-за этого. Прозрачные витрины, если не обращать внимания на дурацких манекенов, открывают отличный вид на едва заметные отголоски ушедшей ночи, что придавали утру тень загадочности, но даже та постепенно рассеивалась. На улице в это время пусто: ни единой, портящий момент, души. А не включенные лампочки в самом помещении не освещали комнату, что давало возможность «закрывать глаза» на ультра яркий и безвкусный цвет обоев - все тона съедала темень. Вскоре вся картина, запечатлённая в моем сознании, начинала портиться: утро, ненадолго прояснившись редкими лучами солнца из под туч, уходило, появлялись прохожие, сотрудники, коллеги, которые никогда со мной не здоровались, зажравшиеся посетители, а я все оставалась сидеть на одном и том же месте, потупив взор на тумбу с кассой, высчитывая количество царапинок на старом дереве. Это стало моим излюбленным занятием изо дня в день. Пошел сильный дождь. Для меня это стало единственным пока интересным событием за день. Людей за окном значительно поубавилось, что было для меня в удовольствие, но многие забежали в ближайший магазин, то бишь, где я сейчас находилась, чтобы пережить непогоду. Толпа скопилась около входа, комментируя внезапную вспышку прихоти природы и недовольно жалуясь на ливень, что безжалостно топил люки, улицы, дорогу аж до бордюр. Вопреки всем и всему я любила дождь. Даже если он означал для меня дурное предзнаменование и не нес ничего хорошего. Обычно, когда выпадали осадки, то на следующий день меня ждали неприятности. Возможно, это всего лишь совпадение, мои параноидальные предрассудки, но я точно помню тот день, перед которым пошел шквальный ливень, а после…Я напрасно удержала в памяти те ощущения, когда грязь прилипала к одеянию, а мокрая одежда приклеилась к коже, удержала и то, как влажная земля слишком сложно поддавалась уже со сломанными ногтями пальцам, которые безуспешно пытались выбраться из под крепкого тела. Да, я помню, слишком ярко помню. Стоп, надо отвлечься. Когда я предавалась воспоминаниям, то не заметила, как зал опустел, а дождь утих. Внезапно электричество в магазине вырубилось, а единственная в тот момент оставшаяся со мной консультанша с матами на всю округу пошла проверять проводку. Я осталась в благословенной тишине. Вспышка. Моя голова автоматически повернулась на этот свет, который исходил со стороны окон на пустынную улицу. Неожиданно не пойми, откуда образовалась шаровая молния, такая яркая и ослепительная, она принялась своим сверканием манить к себе. Я как заколдованная, медленными шажками к ней начала приближаться, протягивая руки вперед, чтобы до нее дотронуться. Я помню ее! Она казалась такой теплой и знакомой, мне хотелось ее обнять или сжать в руках, но дойдя до крайней точки, когда стекло окна мне мешало, а свет, исходящий от молнии затмевал все вокруг, я стукнулась лбом об оконную раму и следующий момент очнулась на полу. Все исчезло. Что это было? Снова мое видение? Входная дверь со скрипом отворилась. В магазин зашел очередной клиент, и я сначала не приняла во внимание тот факт, что тут делает в этом время мужчина в женском бутике. Мужчина в очках не стал рассматривать одежду, он сразу направился ко мне, словно ждал меня очень долго. И я была права. Мгновенно я поднялась на ноги, чтобы уже защищаться от этого чудака, мало ли что, но не ожидала того, что он сделал в следующий момент: он просто со словами «Вам передали» протянул мне потертый конверт с позолоченной печатью. Из-за своего огромного любопытства я сразу его распахнула: в конверте лежало письмо из плотной бумаги, а в записке виднелся кривой почерк со знакомыми мне закорючками. Хотя нет, вроде никто из знакомых так не пишет. Забыв про странного чувака, принялась сразу же читать: «Здравствуй, Коллекционер. Я пишу тебе письмо, пожирая при этом очередной огромный и обязательно жирный бутерброд. Не удивляйся, что я испачкала бумагу маслом. Знаешь, мои пальцы настолько дебелые, и неаккуратные, что пятна – это обычное явление, когда я беру в руки ручку. Ведь я свинья и вечно жру. Жру и жру.» Прочитав первые строчки, я с неприязнью отшвырнула от себя письмо, а в голове зазвучал вопрос: «Какого черта?!». Странный незнакомец в черных очках быстро засеменил подальше от входа в магазин, но его силуэт я еще могла видеть. С нахлынувшими вопросами, взяв снова странную записку в руки, которая словно обжигала кожу, я поспешила за этим странным парнем, чтобы он объяснил всю эту ерунду. У меня появилась догадка, что это чья-то глупая шутка. Тот ускорил шаг, но, слава Богам, пробежки в прошлом не прошли зря: я быстро его догнала и схватила за капюшон толстовки, чтобы тот не смел убегать. - Эй, парень, расскажи, пожалуйста, что это за бред? - и тыкнула письмо ему в лицо. - Девушка, вы в своем уме? – тот оттолкнул мои руки так, что записка упала прямо в большую лужу. Спасать ее не было смысла, поэтому я направила все свое внимание на парня. - Ты только что заходил в этот магазин, - и показала рукой на вывеску «Beaty»- и вручил мне то письмо, которое писала какая-то неизвестная мне женщина. Вопрос: какого лешего? - Вы кто такая? Я вас вообще не знаю и в никакой магазин не заходил. Мне вызвать скорую?- выплюнул незнакомец и повернулся, чтобы снова уйти. - Нет, я тебя не отстану, пока не объяснишь все! - Взяв резко за руку, я прижала парня к ближайшей стене, требуя ответов на свои вопросы. После одного, мягко говоря «неприятного случая» (как часто называет это чутко переживающая мама), жизнь вынудила пойти на курсы самосохранения, где стала весьма неплохой ученицей. Да и папа с уроками постарался. Ненависть и обида - неплохие мотивации, я вам скажу. Парень от неожиданности поперхнулся так, что с него чуть не слетели очки. Стоп, очки. Что-то с ними не то. Во мне вдруг проснулось неутолимое желание их стянуть, чтобы посмотреть в глаза незнакомцу. Странно, что он их надел в дождливую погоду, да и по моде вроде бы не подходят. Не то что я разбираюсь в лохмотьях, но выглядело это весьма странно. Шум снова вернулся в мою голову, обретая с каждой секундой четкость, и я, наконец, разобрала слова: «Сними их». Кто-то мне снова приказывал. Моя рука непроизвольно потянулась к очкам, но рука парня меня остановила крепким захватом, а я, обученная до автоматизма, свободной рукой врезала прямо по лицу. Очки куда-то улетели, а вместо них на меня посмотрели…глаза без зрачков. Белые, к моему ужасу, полностью белые. Ахнув от неожиданности, я громко вскрикнула, отпустив незнакомца. Тот, пользуясь моментом, вмиг куда-то убежал. В каком направлении он скрылся из вида, через секунду я уже и забыла, переваривая в голове образ парня с белыми зрачками. Он не выходил из мыслей и тогда, когда я возвращалась обратно на свое рабочее место. Стоило мне взглянуть на отражения луж, то мне виделся тот незнакомец, а испугавшись, я закрывала глаза, где его лицо снова обретало очертания в сознании. Шатаясь со стороны в сторону, мне пришлось вернуться обратно в магазин. Мои ноги подкашивало, словно выпила много рюмок водки перед этим, и я ничем адекватно не могу объяснить это состояние. Ахинея за ахинеей. Взглянув на кассу, с ужасом обнаружила то самое письмо, которое упало в лужу, но без единого пятнышка! Оно что, меня преследует?! Я снова взяла ее в руки и ощутила, что бумага, как будто нагрелась и немного обжигала. Опять пытаясь его отшвырнуть, я не смогла это сделать, оно как будто прилипло к рукам, и я чувствовала, что письмо хотело, чтобы я его прочла. Кажется, окончательно схожу с ума… Но по чьей-то неизвестной воле все таки продолжила читать оттуда, где закончила в прошлый раз: «Жру, когда очередной раз страдаю при просмотре мыльного сериала с обязательным и предсказуемым хеппи эндом. Жру, когда работаю (ну как работа, я сижу весь день на одном месте, только иногда поднимая свою двухтонную задницу, чтобы нажать на звонок), и поэтому никто не смеет звонить без спросу, потому что брезгуют моим прикосновением. А я ведь иногда даже не успеваю помыть руки. Но я не могу себя остановить. Перерабатывающая еду машина завелась. А я хочу, чтобы она оглохла. НАВСЕГДА! Ты меня слышишь? Мне надоело, безумно надоело. Я настоящий наркоман, правда, моя собственная страсть и зависимость – еда. Жирная еда. Да такая, что при одном взгляде на нее у анорексички бы вывернуло наизнанку желудок. Я окончательно отупела. Перестала развиваться и следить за собственным здоровьем. Самое важное теперь – это заесть свою душевную ноющую рану, чтобы она не болела. Чтобы она не мешала. Словно опухоль, рана пускает яд по всему телу, от чего хочется целыми днями ныть, не переставая. А когда-то я была счастлива и была любима. Я любила этого человека до безумия, могла думать только о нем, но в один день он внезапно исчез без единого слова и намека о его местонахождении. Только одна единственная записка осталась с парой слов, которые так прочно засели в голове, что они - единственная причина моего ничтожного существования. И поэтому я прошу Вас, избавьте меня от этих страданий! Я заслужила того, что меня ждет. Заслужила праведного, не щадящего таких жалких людей, как я, наказания. Я согласна на все Ваши условия, которые Вы мне предложили, только, пожалуйста, дайте мне увидеть его еще раз хотя бы глазком… Это мое последнее искреннее желание» Мне стало плохо и тошно. Что это за бред мне прислали? И что за парень мне его принес? Стоп, парень? Может, девушка? Я уже не помню… Мои воспоминания начали покидать меня, а может кто-то не хотел, чтобы я помнила. Словно кто-то внутри мозга стирает ластиком очертания прошедших событий. Опять эта чертовщина…Я уже давно перестала понимать, что происходит в моей гребанной жизни. Надо скорей выбросить эту муть! Я уже хотело схватить письмо с конвертом, чтобы зарядить в мусорник, но рука не послушалась. Потом ноги не послушались, тело, мысли… Нельзя, нельзя, нельзя. Ай, ладно. Пускай останется. Я бросила их в сумку и захотела быстрей забыть эту мистику – ее у меня и так хватает в повседневности. И на краткое время забыла обо всем. Затем рабочий день закончился. И, слава Богу, больше ничего странного не происходило. Я опять вернулась в свой ненавистный дом, где уже меня «ждали» вечно недовольная мать и раздражающая сестра. Только брат – единственная причина, почему я до сих пор возвращаюсь каждый раз. Опять лекции, опять нервотрепка, опять недопонимание – обычные атрибуты любого моего дня. Зайдя на кухню что-нибудь взять пожевать в комнату, пока все остальные не засели за ужин, я взглянула на огни вечернего города, которые виднелись с окна. Мыслями я была совсем далеко, где-нибудь в своем собственном спокойной мирке, где никто меня не трогает, не издевается надо мной. Снова завмыкала в одну точку, летая в мечтах. Услышала чьи-то шаги сзади себя. Звук открывавшегося холодильника заставил обернуться на Наташу, которая с сосредоточенным взглядом обыскивала его содержимое. - Что ты делаешь? - А? – ее лицо на секунду повернулось ко мне. – Да мама сказала собрать целый пакет всякой вкуснятины для Михайловны. Та ведь помогла договориться с той противной училкой, что не брала меня на олимпиаду, вот и поблагодарить надо. Ну, и сегодня вечером схожу к ней в гости и передам посылку. Может, ты пойдешь и отдашь? Вы же раньше даже общались, - на ее лице появилась надежда. - Не-не-не, это без меня. Кому помогли? Тебе, - я устало сложила руки. - Так что сама и благодари. Сказав противное «бяка», Наташа показала мне язык и продолжила дальше выбирать еду. Когда она нашла старый пакет из супермаркета, я бы могла спокойно, как обычно, удалится в свою комнату, чтобы ни я, ни она друг другу не мешали, но вновь набирающий громкость звук в моей голове заставил меня остаться. Пожалуйста, только не это! Вся напряглась, как натянутая струна - знакомое ощущение. Как зачарованная я начала тщательно наблюдать, какие продукты она выкладывает, что кладет в пакет, словно могла упустить какую-то важную деталь, только непонятно какую. Вот она вытащила два пирожных, вот показался кусок маминого пирога, после - банка ореховой пасты, а затем пошли фрукты: яблоки, персики, бананы, апельсины…АПЕЛЬСИНЫ. Что-то щелкнуло в моей голове. Я резко встала и, тихонько подойдя к своей сестре, на ушко прошептала: - Не бери апельсины. Наташа стремительно повернулась ко мне, больно ударив в живот. Наверное, это родственное от папы. Но мое непонятное состояние от резкого удара не прошло. - Тьфу ты, меня напугала, - сестра покачала головой. – Я уже думала, что ты в комнату ушла. - Не бери апельсины, - снова повторила более убедительно. Я прожигала ее взглядом, словно пыталась выжечь на лбу фразу про них. - Да что ты заладила? – с нотками раздражения спросила Наташа, посмотрев на меня, как на умалишенную. Хотя почему как? Я и есть сумасшедшая. - Не бери апельсины, - кто-то внутри меня не желал сдаваться. - Ну, не возьму я эти долбанные апельсины. Только отстань, ладно? Я удовлетворительно кивнула, а тревожное состояние прошло. Не раз со мной случались эти кратковременные помутнения рассудка, что выбивали меня из колеи. Наташа изменилась в лице, когда я собиралась уходить, словно она действительно за меня начала беспокоится, но быстро отвернулась обратно к холодильнику. Опять это равнодушие. Громко хлопнув дверью своей комнаты, заперев ее на замок, я увалилась на ковер и схватилась за голову. Какого черта со мной происходит? Это переходит все границы! Я начинаю паниковать, ведь мои приступы участились, и они никогда не происходили по нескольку раз в день! Гнетущее ожидание чего-то ужасного преследовало меня с самого магазина, я помню, что там что-то случилось, что-то очень важное. Мой взгляд упал на конверт со странной печатью золотистого оттенка, который лежал на видном месте, на столе, хотя его не доставала с рюкзака. Взяла его в руки и потрогала: оказывается, бумага может быть приятной на ощупь. Коснулась высеченного на печати причудливого, геометрического рисунка, в котором не узнавался ни один символ или образ, я не видела такого узора никогда в жизни. Или видела? Странное ощущение дежавю. Интересно, что это изображение означает? Но мои мысли прервало головокружение и внезапное желание спать. Письмо выпало с рук, а я поспешным шагом дошкандыбала до кровати, плюхнулась и как только, сомкнула глаза, что-то чародейственное захватило меня в круговорот неведенья и мигом усыпило, а затем принесло с далеких глубин чужого сознания очередное ужасное, неестественное и одновременно такое правдоподобное видение.

***

Ожидание. Животрепещущее ожидание. И голод. Такой неутолимый, такой сильный, что сводит все мышцы тела. Я вся дрожу в предвкушении какого-то важного события, которое должно было произойти давно. Только вот какое? Шум работающего телевизора. Еле-еле из-за темноты могу рассмотреть, где нахожусь, а пребывала я в чужой и облезлой кухне, стоя за плотной шторой, висевшей на стеклянном старом окне. Огни города светили мне в спину, а в карманах широких штанов я почувствовала тяжесть каких-то круглых предметов . Кто-то визгливо и тошнотворно засмеялся глупой шутке из телепередачи. Ноздри расширились от отвращения из-за услышанного голоса, а вены медленно, но верно наполнялись наркотической злобой, жаждой мести. Значит, я готова. К чему? Медленно и уверено задвигаю шторку одной рукой, а во второй неизвестно откуда взялась банка непонятной жидкости, оранжевого на цвет. Я уверенным, бесшумным, словно стелящим шагом подхожу к обшарпанному столу и ставлю эту банку, а затем открываю ее. Нагибаясь, вдыхаю ароматный запах и пальцем макаю в эту смесь, чтобы попробовать на вкус. Апельсиновое варенье, удивительно. Увлеченно обсасываю его, наслаждаясь сладким, приторным вкусом фрукта, но сладость постепенно теряется, заменяя соленостью кожи человека. Я брезгливо выплевываю это ощущение, словно только что притронулась губами к отвратительному существу. К человеку. Но я же притронулась к себе и я – человек. Или нет? А затем противно и опять с той же скоростью вытягиваюсь в улыбке, по шире, наверное, Чеширского кота. Мой мозг наполняется детской, наивной радостью, как будто я сделала только что поистине большое открытие. И смеюсь. Это чужой голос, совсем не мой. Мужской грубый бас проносится по всей кухне тяжелой дрожью. Сначала звонко, искренне, а затем смех утихает, превращаясь в зловещий хохот. Едва уловимый. - Не волнуйся, будет очень вкусно, - говорю я в пустоту уверенным, непоколебимым тоном, словно обрекала кого-то на казнь. В холодильнике, вероятно, лежит приготовленная, чертовски аппетитная на вид еда, от которой должны течь слюнки. Но у меня текут слюны не от нее, я жду что-то другое к себе на угощение. Или кого-то. Голод практически сводит меня с ума, но ради особой трапезы можно и немного потерпеть. Послышались громкие и черепашьи шаги по скользкому полу. Ну что ж, она проголодалась, наверное, также, как и я. Действо начинается. Прихватив с собой банку, я вмиг исчезаю за той же занавеской, где стояла пять минут назад. Свет исходит из коридора, и, когда чей-то огромный силуэт появляется в проеме кухни, то он закрывает все освещение своим телом. Боже, как противно находится рядом с этим существом. Включился свет, и в комнату еле-еле заползло чудовище в человеческом обличье, которое когда-то было женщиной. Но самое главное сейчас – нужда утолить свой голод, свою смертельную жажду. И она для этого, как нельзя кстати, подходит, ведь является Первой. Кровь начинает закипать, а сердце учащенно биться. Совсем скоро, совсем скоро… Она быстро открывает холодильник. Я вижу, как Первая с наслаждением облизнула губы, смотря на целую груду еды, и меня чуть не стошнило от этого вида. Мерзко. Я даже брезгую дышать с ней одним воздухом, к счастью, это продлится ненадолго. Откуда знаю? Шипение. Ее любимая кошка забежала на кухню в поисках лакомства. Через ткань шторы я прослеживаю, как злосчастное животное учуяло мой запах и, почувствовав чужого на своей территории, отвратно замяукало, привлекая лишнее внимание своей хозяйки. - Мусенька, что ты там уже увидела? – меня кинуло в дрожь от этого мерзкого голоса. Женщина через силу из-за своего огромного живота нагнулась к кошке, чтобы погладить ее за ухом, а затем животное успокоилось и, довольная таким поведением питомца, Первая продолжила искать способ удовлетворения своего ненасытного желудка. Найдя желанное, а именно обжаренные, наверное, в литре масла куриные ножки, она наконец-то повернулась, чтобы выйти из комнаты, чуть не задавив при этом ногой своего же питомца. На миг Первая кидает настороженный взгляд в мою сторону, но ничего не заподозрив, поддается слепому инстинкту набивания брюха по завязку и уходит. Отдаляющееся гупанье ног бесполезного тела. Я выхожу из своего укрытия. Время пришло. Небрежным, спокойным шагом приближаюсь к комнате, где находился этот жалкий человечишка. Звук телепрограммы заглушал все создаваемые мною звуки, так что я могла чувствовать себя, словно то ли на безмятежной прогулке, то ли зверем, который готовится к нападению. Заглянула в зал и обнаружила, что женщина сидит ко мне спиной. Отлично. Я улыбаюсь лишь уголками губ, но ощущаю себя ребенком, который получит такую желаемую игрушку на Рождество. Подхожу вплотную к Первой и медленно опускаю руки на плечи, ненавистно впиваясь взглядом в ее затылок, гипнотизируя. Одно лишь прикосновение. Смертельный холод. Первая вздрогнула. Чувствую, что ко мне приходит кайф, когда я постепенно вкушаю ее страх, пробуя, словно гурман, на вкус, ведь все е ее мысли так осязаемы и прозрачны для меня. Мне остается только продолжить и нагнуться к уху, шепча: «Сиди смирно». И ее больше ничего не остается, ведь пошевелиться она не может. Когда я перешла на другую сторону, женщина хотела вскрикнуть, но от открытого рта не издалось ни звука. Она узнала меня, о да, я хотела именно этого. - Ай – яй – яй, я же говорил сидеть смирно, - и начала издевательски смеяться от души прямо перед ее, полным шока, лицом. Щелкнув пальцами, Первая больше не смогла двигать ни единой мышцей, не смотря на то, что в глазах виднелись слезы. Я могла на полную катушку почувствовать все ее эмоции на данный момент: ужас, удивление, предательство, отчаяние, безнадежность. И они заполняли мое сознание таким прекрасным наслаждением, наваждением, усладой. А дальше будет больше. Но ее полное бездействие мне неинтересно. Я хочу, чтобы она хотя бы пыталась бороться, иначе это будет не так забавно. Стала искать по квартире какие-нибудь ремни или пояса, чтобы они могли удержать тело на месте, пока она будет корчиться. К своей удачи, нашла довольно крепкую на вид бельевую веревку, и с видом победителя, помахала ею перед ее лицом. Про себя она стала молиться Богу, я лишь раздраженно хмыкнула. Ну и где он, Ваш Бог? Вы не думали, что ему даром не нужны? Очень медленно принялась обволакивать веревкой ее части тела, завязывая красивые и узорные узелки, то на руках, то на ногах. Дернув за два конца шнурка, я протянула их за плечи и завязала за быльца кресла так, что веревка натянулась в симметричный, витиеватый рисунок. Обойдя, смерив Первую оценивающим, словно художник свой шедевр, взглядом, я достала с широченного кармана пальто ту самую банку и поставила ее на журнальный столик прямо перед ее носом. Жаль, она не поняла меня, что хочу с ней сделать. Затем последовали апельсины, которые припрятала в кармане, и они заняли почетное место возле варенья. Теперь ей ясно. Глаза жертвы округлились от ужаса от резкого осознания ее участи. Но ты же хотела получить заслуженное наказание? Ты хотела его увидеть? Рядом с апельсинами стояла рамка с фотографией, которая внезапно привлекла мое внимание. Покрутив ее в руках, я стала тщательно рассматривать молодого мужчину, изображенного на фото. У него были короткие пшеничного цвета волосы, родимое пятно на шее, маленькие темные глаза и в противовес огромная улыбка с мелкими морщинками вокруг нее, а рядом с ним худенькая красивая женщина, едва напоминающую ту бабенку, которая сейчас с обезумевшим от горя взглядом сидит передо мной. Я усмехнулась. Затем издала хохот, словно выплевывала его. Слева от меня находился шкаф с зеркалом, и я повернула голову, чтобы сравнить себя с этим мужчиной. К моему не удивлению, с зеркала на меня смотрела его точная копия с тем же пятном на шее, с теми же морщинками вокруг губ. - Хм, весьма неплохо, - похвалила сама себя. – Ладно, хватит медлить. Давай сделаем все по-человечески, - это уже обратилась к Первой, которая давно уже потеряла надежду, кою я высосала в самом начале нашего торжества. Вернулась на кухню и, захватив все принадлежности, а точнее нож, тарелки и ложку, я аккуратно, ровными дольками разрезала апельсины, а апельсиновое варенье вылила в блюдечко, чтобы было удобно кормить Первую. Это так волнительно! Все это я ближе пододвинула к ней, ногой толкнула ближайший стул и села рядом с ней бок о бок. - Ну что, покушаем вместе, любимая? – глумливо улыбнулась. Вспомнив, что она не может двигаться, снова щелкнула пальцами: теперь она может вырываться и издавать звуки, но не крик и не слова. Она стала гукать что-то нечленораздельное и махать головой в то время, как ее слезы стекали на двойной подбородок. Убогое зрелище. - Чего нет? Давай «ам» за папу, потом за маму, давай, это же вкусно, - с улыбкой я облизнула ложку и, макнув в варенье, направила ей в рот Но жертва, кашляя, принялась, языком выталкивать ложку обратно, выплевывая на ковер жидкость, тем самым зля меня. С яростью я запихала ложку в глотку, вызывая у нее рвотные позывы, она вмиг остановилась сопротивляться, потому что задыхалась. Я ударила ложкой пару раз по языку, чтобы она его высунула, но он и так стал медленно опухать. - Эх, почему ты так плохо себя ведешь? - с фальшивой грустью, которая скрывала нарастающие адреналин и гнев, изрекла я. Придя в ярость, схватила блюдце и залила весь джем ее прямо в горло, чтобы жертва не смогла выхаркать. Ее цвет кожи через пару минут приобрел синий оттенок, а шея и губы увеличились в два раза, горло же отекло первым. И ее и так чрезмерно большое лицо стало выглядеть еще жирнее и уродливее с напухшими веками, что весь ее облик напоминал гуманоида, а через пару минут на теле появились волдыри и красные пятна, а кожа в других местах побледнела. Первая пыталась вырвать из под связывающих ее веревок, но они больно впивались в руки и ноги, и не давали освободиться. В то время как хрипы и скулеж доносились на всю квартиру, я с упоением продолжала скармливать ей дольки апельсина, но они уже не могли затолкнуться ей в горло и оказывались на полу. Женщина то хватала ртом воздух, то чуть не выкашливала язык, который от отека уже не помещался в полости. Вены на шее надулись от перенапряжения. Чем больше Первая задыхалась, тем сильнее и могущественнее чувствовала себя я. С каждый качком кресла по полу от ее отчаянных телодвижений я чувствовала необъятно феерический прилив энергии, и самый пик блаженства пришелся на ее предсмертные хрипы, последнее содрогание мышц и последний вдох. Я бросила все и взяла за раздувшиеся руки, чтобы хлебнуть последнюю каплю жизни… А дальше будет больше, дальше будет забавнее.