Замок из песка

Тереза дремала в гамаке на заднем дворике, убаюканная шумом прибоя и тихим шелестом листвы. Несмотря на конец декабря небо было чистым и ясным, теплый ветер гулял в кронах деревьев и в высокой траве, трепал сушащееся на веревках белье. Далекий гул людских голосов растворялся в воздухе, и Лисбон казалось, что она плывет на облаках, и они уносят ее все выше и выше в небесную синеву... Маленький сверток в ее руках зашевелился, и Тереза открыла глаза. – Ш-ш-ш, спи, Грейси, спи, моя крошка, – она ласково пробежалась пальцами по мягким золотистым завиткам на макушке своей шестимесячной дочки и наклонилась, чтобы коснуться их губами. Детская головка пахла так сладко, а крошечное тельце так доверчиво прижалось к животу Терезы, что она была готова расплакаться от счастья и в который раз безмолвно поблагодарила судьбу за Грейс, бесценный дар, их с Патриком неожиданное чудо. Впрочем, такое ли неожиданное? Все происходило так быстро, что они не успели подумать о защите, а она давно бросила пить таблетки, абсолютно уверенная в том, что в ее жизни больше не будет ни одного мужчины. Но все же... Они с Джейном не говорили о будущем. Восемь лет разлуки – слишком долгий срок, им приходилось заново учиться быть счастливыми, и впереди было так много ступеней, которые они должны были преодолеть. Да и она сама еще совсем недавно была уверена, что стала матерью в первый и последний раз в день, когда Себастьян появился на свет. Весть о беременности потрясла ее, и Лисбон беспомощно посмотрела на Патрика, бережно сжимавшего ее руку. Тем утром Джейн настоял на походе в больницу. «Тебе надо показаться врачу, Тереза, – сказал он, убирая ее тарелку с почти не тронутым завтраком. – Посмотри, ты совсем перестала есть. Разве может здоровый человек отказаться от блинчиков с шоколадным сиропом?» Он старался шутить, но Лисбон видела, что на самом деле Патрик всерьез тревожится о ней. В последние дни она и правда была не в лучшей форме: постоянно хотелось спать, и совсем исчез аппетит. Конечно, во всем был виноват перенесенный стресс и акклиматизация – шутка ли, дважды за месяц совершать такие перелеты. Но Тереза не хотела омрачать их тихое счастье лишними тревогами, и согласилась на осмотр. Себастьян был в школе, а его родители сидели в кабинете, ожидая результатов. Лисбон мужественно решилась на необходимые анализы, и была готова услышать предписания врача: больше витаминов, сна, свежих фруктов, травяных чаев, меньше горячо любимого ей кофе. Впрочем, в этом она оказалась права. Сообщив диагноз, врач заметила растерянность будущих родителей и тактично вышла из кабинета, чтобы дать им пару минут и позволить прийти в себя. «Я знал, – сказал Джейн, когда они остались наедине, а потом улыбнулся. – Вернее, догадывался, но боялся надеяться. Только не говори, что сама все не поняла той ночью, что не почувствовала это!» Она почувствовала, и сразу поняла, о какой ночи говорил Патрик. С тех пор, как самолет приземлился в Венесуэле, они оба чувствовали себя растерянными, будто только теперь реальность обрушилась на них со всей своей силой и мощью. Восемь лет, два месяца, пять дней и четырнадцать часов... Чертова прорва времени, гигантская, почти непреодолимая пропасть, пролегшая между ними, разделяющая их. Это сотни дней, проведенных в разлуке, бесчисленное количество рассветов и холодных, одиноких ночей, когда тоска терзает душу так сильно, что невозможно сделать вдох, когда демоны подбираются совсем близко, щекочут своим ледяным дыханием, и все, что ты можешь, все, на что ты способен – это сходить с ума в отчаянье и выть на луну, словно дикий зверь. Здесь, в другой стране, где они были чужаками, Джейн и Тереза остро почувствовали эту пустоту между ними, пустоту в восемь лет, два месяца, пять дней и четырнадцать часов. Это разбивало им сердце, хотелось забыть и забыться, не думать, не вспоминать, никогда, никогда, но мир вокруг не позволял окунуться в забвение. Этот остров посреди огромного океана, люди, говорящие на незнакомом языке, и все чужое: привычки, пища, традиции, лица. Только сейчас Джейн смог понять, осознать, как тяжело, как мучительно трудно приходилось Терезе. В их мечтах, где они были вдвоем, эти грезы о далеком острове были подернуты романтической дымкой; они оба слышали тихое шипение волн, чувствовали мягкий песок под ногами, жаркие солнечные лучи и сухой ветер в волосах. Но в реальности, с которой Лисбон пришлось столкнуться лицом к лицу, она была одна, а его не оказалось рядом. Господи, как тяжело, как страшно, как одиноко должно было быть его отважной принцессе! В незнакомой стране, одна, совсем одна, наедине со своими демонами, своими страхами, с кошмаром прошлого и неизвестностью будущего. А настоящее казалось таким зыбким, таким непрочным... Внутри нее зарождалась новая жизнь, и Терезе пришлось заботиться не только о себе, но и об их ребенке. И она справилась, о, она стала прекрасной, лучшей матерью в мире! Но где был он? На забытом Богом острове в тысячах километров от нее, пленник проклятой русалки, человек воспоминаний, без прошлого и будущего, без надежды, без любви. Как он мог забыть Терезу? Как позволил этой хвостатой нечисти опоить себя, стереть свою память, заставить вычеркнуть ту единственную из своих мыслей, своей души, своей жизни, ту единственную, что придавала этой самой жизни смысл? Он ненавидел себя за это, и хотел бы все исправить – проклятье, не было ничего в этом мире, что он желал бы отчаяннее, сильнее. Но было поздно, слишком, слишком поздно, он опоздал, как всегда. Возвращение в Венесуэлу для Лисбон оказалось неожиданно тяжелым, мрачным, подавляющим. Она словно вновь окунулась в те дни, проведенные в тоске на этом острове, в те месяцы, когда одиночество, казалось, было физически ощутимым, в те годы, когда она заново училась жить, училась быть матерью. И вот она снова здесь – на этот раз не одна, на этот раз рядом Патрик, и это кажется таким непостижимым, таким нереальным. Простиравшаяся между ними пропасть казалась слишком глубокой, слишком опасной – они хотели сделать шаг навстречу друг другу, но боялись сорваться вниз и разбиться о камни. Что-то мешало им, не давало подступиться друг к другу: когда их глаза встречались, они поспешно отводили взгляд, а касания рук были легкими, невесомыми. Это казалось таким глупым, таким бессмысленным – после всего, что им довелось пережить! Они должны были переступить эту невидимую черту, освободиться от сдерживающих их оков, преодолеть неизбежное расстояние. Но вопросы, которые надо было решить, заботы, с которыми надо было справиться, оттягивали этот момент. Вернувшись на остров, Тереза первым делом навестила старика Аурелио, у которого снимала все эти годы жилье. – Кого я вижу! Ирэн! – прохрипел тот, посмеиваясь и осматривая Лисбон и ее спутников проницательным взглядом. – И малыш Себастьян! Вы все-таки вернулись, а? Не вынесли тоски по старому Аурелио? А это что за тип? – он кивнул в сторону Джейна. На мгновение они оба смутились, но положение спас Себастьян. – Это мой папа! – сказал он, и в его словах сквозила неприкрытая гордость. – Он вернулся с войны! – Ну что ж, это замечательная новость, не так ли? Аурелио Кабрера, – представился старик и протянул Патрику ладонь. – Лукас Диас, – Джейн пожал предложенную руку. – Прости, Ирэн, но твою старую квартиру уже заняли – мясник Фернандо давно положил на нее глаз, и едва ты уехала, заплатил мне за полгода вперед, – старик достал из кармана смятый платочек, развернул его и вытащил сигарету. – Не думаю, что удастся уговорить его съехать. – Ничего страшного, Аурелио, – успокоила его Тереза, – в этот раз нам нужно место попросторнее. Сам видишь, теперь нас трое. Старик чиркнул спичкой и затянулся. – Думаю, у меня есть, что предложить вам, господа американцы, – наконец, сказал он, ловко выпуская изо рта кольца дыма. – Следуйте за мной. Уверен, вам так понравится, что захочется расцеловать старика Аурелио! Он оказался прав. Хотя Джейн и воздержался от поцелуев, Лисбон чмокнула сеньора Кабрера в морщинистую щеку и горячо поблагодарила – арендовать этот дом хотели многие, но Аурелио отказывал желающим, которые, на его взгляд, производили впечатление прожженных аферистов. А таким, по мнению старика, был каждый второй на этом острове. Это был двухэтажный дом в ста метрах от побережья, удаленный от городского шума и надежно укрытый от палящего испанского солнца в тени раскидистых тропических деревьев. Постройка была старая, но крепкая, обнесенная кованным узорчатым забором, с задним двориком и скрипучими детскими качелями. На первом этаже был холл, просторная светлая кухня и уютная гостиная, наверху – две спальни, ванная и кабинет с добротным широким письменным столом и мягким удобным креслом. Потолки в доме были высокие, повсюду окна, впускающие в жилище свежий морской воздух и свет, много солнечного света. Патрик и Лисбон тотчас влюбились в этот дом, а Себастьян был в настоящем восторге. Он выбрал себе комнату рядом со старинным книжным шкафом у самой лестницы, и его родители заняли спальню в конце коридора. Первое время мальчик не оставался один по ночам – он все никак не мог привыкнуть к своему счастью, и засыпал на широкой кровати посередине Джейна и Терезы. Этими долгими ночами Лисбон хотелось протянуть руку, погладить золотистые кудри Патрика, очертить пальцами его безупречный профиль, а потом наклониться и поцеловать эти мягкие губы перед тем, как провалиться в сновидения. Но и как несколько дней назад, в мотеле, она отчего-то не смела прикоснуться к нему, словно он все еще был Кевином, а она Ирэн... Спустя неделю страхи отпустили Себастьяна, и он сладко заснул в своей постели, убаюканный рассказами родителей о былых приключениях. Когда дыхание сына стало глубоким и размеренным, Тереза поцеловала его, поправила одеяло, потушила свет, и они с Джейном вышли из комнаты. Путь до своей спальни они проделали в тишине – медленно пересекли коридор, при каждом шаге легко касаясь друг друга плечами. Уже в комнате Патрик плотно запер дверь, и когда Лисбон потянулась к выключателю, мягко перехватил ее руку. – Тереза, – прошептал Джейн и поцеловал ее маленькую узкую ладошку. Его взгляд был нежным, любящим и таким откровенным, что Лисбон почти задохнулась. Они еще долго стояли в сумраке спальни друг напротив друга – глаза в глаза, ее рука в его ладони, и тишина, мягко окутывающая их своей пеленой. Наконец, будто следуя молчаливому согласию, они одновременно сделали шаг, и их губы встретились в теплом, чувственном поцелуе. Джейн тотчас подхватил ее на руки, прижав к себе, и отнес на кровать. Его пальцы вытащили тонкую маечку из юбки Терезы, собираясь стянуть ее, но неожиданно Лисбон остановила мужчину. – Сначала ты, – прошептала она, и от того, что Джейн увидел в ее глазах, у него перехватило дыхание. Лисбон ловко вырвалась из его захвата и уронила Патрика на подушки. Очень медленно, бережно, одну за одной, она расстегивала пуговицы его рубашки, останавливаясь каждый раз, чтобы наклониться и поцеловать кусочек обнажившейся кожи. Джейн молчал, наблюдая, как она освобождает его от одежды, расстегивает ремень, стаскивает брюки, возвращается, целуя его в губы... Когда, наконец, он лежал перед ней обнаженный, Тереза жестом приказала ему не шевелиться, и начала раздеваться. Словно завороженный Джейн следил за ее движениями, из его горла вырвался короткий сдавленный звук, когда молочно-белая, почти сияющая в темноте мягкая кожа ее грудей вырвалась из кружевного плена и предстала перед его глазами. Опустив руки, Лисбон расстегнула молнию своей джинсовой юбки и стащила ее вниз, оставив на себе лишь тоненькие атласные трусики. Он наблюдал за ней, призвав всю свою мужественность, чтобы не двигаться, чтобы позволить ей завершить то, что она задумала. Лисбон начала с его лица, покрывая поцелуями каждый шрам, почти благоговейно, зализывая его раны, оставшиеся после тяжелой, изматывающей войны. Войны, с которой, как она думала, он уже никогда не вернется. Войны, которая забрала его жизнь, забрала у Себастьяна отца, а у нее – друга, брата, любимого. Тереза спускалась ниже, прижимаясь горячими губами к плечам Джейна, к его широкой груди, целовала ребра, живот, одаривая нежной, чувственной лаской каждый шрам, каждое доказательство тех черных дней, залитых кровью невинных жертв, доказательство их отчаянных сражений, и их победы. Ее руки ласково массировали его тело с зажившими, но навсегда оставившими свой след ранами, она лечила его, исцеляла, и с каждым новым поцелуем Патрик чувствовал, что становится чуточку легче. Словно ее губы, тесно прижимающиеся к его коже, развеивали боль, страхи, сомнения, гнали прочь мерзких демонов, и снова можно было дышать. Поцеловав последний шрам, уходящий от колена до середины голени, Лисбон сместилась выше, к паху Джейна, и ее теплая ладошка погладила возбужденную пульсирующую плоть. Он потянулся к женщине, готовый вернуть ей ее ласку, отдать всю страсть, все желание, томившееся в нем, но она отвела его руки и наклонилась; ее теплое дыхание защекотало низ живота. – Тереза, – прошептал Джейн, пытаясь остановить ее, – не надо. Подожди... – Не спорь со мной, – мягко улыбнулась она, и он задрожал, почувствовав ее губы, ее горячий влажный ротик вокруг себя. Он застонал, смещаясь на кровати и прижимаясь спиной к ее прохладному деревянному основанию. Это зрелице – прекрасная нагая Тереза между его бедер, ее молочная кожа на хлопковых простынях, разметавшиеся по спине темные шелковистые волосы – оно было так совершенно, почти нереально. Джейн не мог поверить, что эта женщина – в самом деле его, что ее огромное любящее сердце действительно принадлежит ему – ему, последнему на этой планете, кто достоин подобного счастья. Ее чувственные ласки становились все смелее, его грудь вздымалась все быстрее, воздух вырывался из легких тяжелыми, отрывистыми спазмами. – Господи, Тереза, – прохрипел он, чувствуя, что освобождение совсем близко, – сейчас, сейчас! В этот момент ее губы еще сильнее сомкнулись вокруг него, и Джейн кончил, бурно, проливаясь на нее, прокричав ее имя на пике экстаза. Она подождала, пока он успокоится, не прекращая нежные ласки, а затем отстранилась, любуясь проделанной работой. Словно в тумане он видел, как она слизала кончиком языка белесую каплю с верхней губы, а затем стянула с себя кружевные трусики, уже полностью пропитанные ее собственной теплой влагой, и легла на него сверху, тесно прижавшись к нему всем телом. Он тут же обнял ее и скатился на подушки, не выпуская Лисбон из своих рук. Сердце Джейна бешено билось под ее ухом, и Тереза погладила его голову, провела рукой по мягким спутанным кудрям, а потом поцеловала его грудь и закрыла глаза, чувствуя, как постепенно прерывистое дыхание Патрика замедляется, становится размеренным, спокойным. Он вернул ей ласку, пропустив шелковистые пряди Лисбон сквозь пальцы, и прикоснулся к ее подбородку, приподнимая ее лицо. – Ты свела меня с ума, милая, – сказал Джейн и наклонился, припав к сладким, нежным губам Терезы в глубоком медленном поцелуе. Его рука скользнула вниз, туда, где в трепещущем ожидании томилось ее желание. Он коснулся пальцами нежной кожи, но Лисбон сдвинула бедра и издала протестующий звук. – Нет, не так, – возразила она и заворочалась в руках Патрика. Ее отвердевшие соски царапнули его кожу, и тело Джейна немедленно отозвалось на это прикосновение. – Будь со мной, – попросила Тереза, чувствуя его вновь разгоревшееся возбуждение, – я хочу... просто будь со мной. Он выдохнул, резко переворачивая ее на спину и покрывая влажными поцелуями ее лицо, шею, ключицы. Кончик его языка обрисовал ореолы ее грудей, а губы по очереди мягко обхватили соски, припадая к ним в мучительном обещании. Она выгнулась и подняла колени, скрестив их за спиной Джейна, захватывая его в сладостный плен. – Будь со мной, – повторила Тереза, и он крепко обнял ее, опускаясь на женщину всей тяжестью своего тела. Его напряженный член потерся о нежную влажную кожу, дразня, а затем скользнул внутрь. Лисбон всхлипнула, и они оба задержались на миг, обмениваясь долгими взглядами, прежде чем закачаться в неторопливом, чувственном ритме страсти. Его руки крепко прижимали к себе Терезу, его тело дарило ей любовь и тепло – это было обещание, безмолвное обещание никогда больше не отпускать ее, никогда не оставлять, никогда, никогда... Она была первой, сорвавшейся в бездну – ее стон освобождения затуманил его разум, но Джейн сжал зубы и продолжал двигаться, желая подарить ей еще больше наслаждения, так много, как это только возможно. Конечно, он никогда не сможет восполнить те долгие восемь лет – они потеряны для них навсегда, но, черт возьми, он пойдет на все, чтобы сделать Терезу счастливой. Когда он упал на нее, обессиленный, то все еще продолжал сжимать Лисбон в объятиях, уткнувшись ей в шею. – Ты плачешь, Патрик? – спросила она. – Нет, – ответил Джейн и вытер слезы. Они лежали, не в силах оторваться друг от друга, и чувствовали, как исчезает пустота в восемь лет, два месяца, пять дней и четырнадцать часов. XxXxXxXxX Буйная зелень скрывала гамак в тени, но настойчивые лучи яркого полуденного солнца пробивались сквозь ветви и лизали ступни приятным теплом, блестели в прядках шелковистых волос. Легкое движение, которое Тереза скорее почувствовала, чем услышала, привлекло внимание Лисбон, и она повернула голову в сторону дома. С минуты на минуту должны были вернуться ее мальчишки – Джейн и Себастьян отправились за свежими фруктами и выпечкой к ланчу. Дорога до булочной занимала почти четверть часа, однако потраченное время совершенно точно стоило того – кулинарные изыски сеньоры Исабелы буквально таяли во рту и вызывали стойкую зависимость. Но звук, потревоживший Лисбон, шел вовсе не от дома. В кустах у забора мелькнул рыжий хвост, а секундой позже худенький котенок выбежал на каменистую дорожку и застыл, уставившись прямо на Терезу. – Мяу? – Привет, – шепнула Лисбон и свесила руку с гамака. – Откуда же ты взялся? Котенок еще немного помедлил, а затем, решив, что здесь вполне безопасно, подбежал поближе и с готовностью потерся о предложенную ладонь. В это же время дверь черного входа отворилась, и во двор вышел улыбающийся Патрик с подносом, нагруженным чайником со свежезаваренным крепким чаем, тремя фарфоровыми чашками и двухъярусной подставкой для выпечки с рулетами, заварными пирожными и слоеными пирожками синьоры Исабелы. Следом за Джейном вприпрыжку бежал довольный Себастьян, с упоением поедающий спелую землянику прямо из корзинки. – Ваш ланч подан, синьорита, – пропел Патрик, устанавливая поднос на деревянном столике. Тереза смотрела на него и чувствовала, что благодарность переполняет ее сердце, все ее существо. Быть женой этого мужчины – и не только по поддельным паспортам, но и перед Богом, – самое большое счастье и благословение. Подарок небес. После всего, что им довелось пережить, уж это она знала наверняка. И пусть при свете дня она зовет его Лукасом, а он ее – Ирэн, но в тишине теплых ночей, за накрепко закрытыми дверями, они все еще Патрик и Тереза. Муж и жена. За три месяца до рождения Грейси Джейн появился на пороге спальни, – где Лисбон отдыхала после непродолжительной прогулки по пляжу, – улыбаясь одной из своих особенных улыбок. Тереза точно знала, что эта улыбка означает: «Я кое-что задумал». – Что такое? – Она подозрительно прищурилась. – Выкладывай! – Дорогая, не найдется ли у тебя немного времени сегодня вечером? Скажем, перед ужином? – Что ты задумал? – Ничего плохого, не волнуйся. – Когда ты так говоришь, я как раз начинаю волноваться! Внезапно он посерьезнел, закрыл дверь и подошел ближе к кровати, опускаясь на колени. Лисбон тут же приподнялась с подушек. – Что? Джейн? – Тереза... С тех пор, как я спрашивал тебя об этом в первый раз, прошло очень много времени, и, кажется, целая жизнь, – губы Патрика скривились в грустной полуулыбке, и Лисбон нахмурилась, потянувшись к его руке. – Пусть мы живем вместе, у нас сын, и скоро будет дочь, и, возможно, это глупо и неуместно, и не имеет никакого значения, но не для меня. Я очень хочу, чтобы наши прежние мечты – те, что были у нас до взрыва, до... до всего,... хочу воплотить их в жизнь. Хочу, чтобы ты стала моей женой. Что думаешь? Ты выйдешь за меня, Тереза? – Джейн... Конечно же, да, – она облегченно улыбнулась и потянулась, чтобы подарить ему нежный поцелуй. – Для меня это тоже важно. Ты что-то придумал? Его глаза загорелись лукавым огоньком: – О да. Тем же вечером их венчал очень старенький, почти древний католический священник из Соединенных Штатов, что приехал на остров доживать свои последние дни в тепле и рядом с океаном. По крайней мере, этой версией он поделился с нашей парочкой. Что же было на самом деле – бежал ли он от чего-то? От кого-то? Джейн и Лисбон не знали и не хотели знать. Они были последними, кто осудил бы этого человека за бегство. Кому как не им было знать, какие фокусы порой преподносит жизнь. Всего за несколько часов до венчания Джейн встретил его, громко спорившего со стариком Аурелио, который никак не желал сдавать комнату новоприбывшему американцу («Мистер, вы еще древнее, чем была моя бабуля, упокой Господь ее душу, а ведь старая карга знала этот мир еще до его сотворения! Со дня на день ваш дух покинет нас, и кто будет разбираться с вашим бренным телом? Куда я его дену, и кто снимет комнату у старого Аурелио, после того, как в ней отдаст Богу душу какой-то американец? Нет уж, увольте!»). По-быстрому разобравшись в ситуации, Джейн моментально включил свой шарм и обаяние, и уже спустя несколько минут были счастливы все: Аурелио, – чье сердце оттаяло от щедрых комплиментов мистера Диаса и заверений в любви со стороны миссис Диас и малыша Себастьяна, которые завтра же утром принесут ему специальное американское угощение, – священник, получивший-таки свою комнату, пусть и за двойную цену, и сам Патрик, которому святой отец, в качестве благодарности, пообещал провести свое последнее в жизни венчание. Джейн посчитал случайную встречу со священником с их с Лисбон родины отличным поводом (не знаком, ведь в них Джейн не верил) наконец-то осуществить то, что надо было сделать еще девять лет назад. На церемонии, помимо святого отца, присутствовала только их маленькая семья: Лисбон, Джейн, Себастьян и Грейси, еще не появившаяся на свет. – Папа! Смотри! Громкий окрик Себастьяна вырвал Терезу из воспоминаний. Мальчик сидел в траве рядом с котенком, который обстоятельно обнюхивал его руку. Корзинка с земляникой была позабыта и брошена на дорожке. – Так-так, кто это тут у нас? Джейн подошел поближе, наклонился и ловко подхватил малыша, приподнял, пригляделся... – Какой же ты худенький, дружок, – ласково сказал он и прижал рыжее чудо к груди. Маленькое сердце котенка бешено билось рядом с его собственным. – Точно не домашний, и, держу пари, очень голодный. Себастьян, малыш, принеси ему попить. А я пока подумаю, чем его накормить... Как насчет свежей рыбки, м-м-м? Отварим тебе немного? А потом поищем на этом острове нормальной кошачьей еды. – Можно его оставить? Пожалуйста? – Себастьян уже вернулся с небольшой миской воды, и Патрик опустил котенка на землю. Джейн и Лисбон переглянулись. В глазах мужчины плескалось веселье. Тереза усмехнулась. – Ну, даже не знаю, – притворно-задумчиво протянул Патрик. – Думаешь, ему у нас понравится? – Конечно, – уверенно сказал Себастьян. – Смотрите, он уже нас любит! – И в самом деле, котенок, утолив жажду, устраивался на коленях мальчика, довольно мурча. – Давайте оставим его? Пожалуйста! Можно? – Себастьян посмотрел на родителей, и те снова переглянулись. – Можно, – улыбнулась Тереза, и радостный визг сына разнесся по заднему дворику. Посмеиваясь, Джейн взъерошил кудряшки Себастьяна и подмигнул Лисбон. Она смотрела на мужа, идущего к ней навстречу. Его глаза лучились любовью. Остановившись перед гамаком, Патрик опустился на колени и по очереди поцеловал своих девочек: Терезу – в губы, и в прохладный лобик – дочь. Грейси заворочалась и сместилась чуть ниже, о чем-то вздохнула во сне и сладко засопела, посасывая большой палец. На месте, где лежала ее головка, легкий сарафан Терезы пропитался сладко пахнущим младенческим потом. С тихим мурчанием в гамак запрыгнул котенок и пристроился в ногах Лисбон. – Как мы его назовем? – спросил Патрик. – Хэппи? – Себастьян подошел к отцу и опустился в траву, протягивая руку, чтобы почесать рыжика за ухом. – Назовем его Хэппи, папочка? Джейн кивнул и глубоко вздохнул, в тысячный раз за последние месяцы думая о своем преданном и отважном друге, о самом лучшем псе на свете, без которого их маленькая семья не сидела бы здесь и сейчас. Да, это хороший способ почтить его память. – Добро пожаловать в семью, Хэппи, – сказал Патрик. В глазах его блестели слезы.