Дышать под водой

POV Усуи Такуми Потолок. Всего лишь белый глянцевый натяжной потолок. Лампочки, подиум. Я смотрел словно сквозь них - в глазах еще плескалась небесная синь, проникающая в самую душу через зрачки. Не приснилось? Не видение? Я поднял руку к глазам. На пальцах все еще оставалось ее тепло. Кожа была чуть солоноватой от слез. Ее аромат витал где-то рядом, щекоча горло. Значит, все-таки не приснилось. Всю обратную дорогу мы промолчали. Мисаки сидела прямая, неподвижная, пока я не взял ее руку в свои ладони. Она не забрала ее, не обругала - и, пожалуй, больше мне не нужно никаких слов и ответов. Хотя на ее щеках можно было бы приготовить глазунью. Хрупкие тонкие пальцы, аккуратные полукружья ногтей, шершавые от струн подушечки. Такое счастье было перебирать их и чувствовать дрожь в этой маленькой сильной руке. Как же ей было больно. Она долго собирала эту боль, по крупицам и глоткам. Сколько еще Аюдзава оставалась бы наедине с этими чувствами? Почему ей так страшно? Вряд ли единственная причина - отец. Есть еще что-то. Ее боль долгое время была источником ее силы, ее мотивации, ее доспехом и путами. Отголоски этого отчаяния теперь отзывались и во мне. Их нельзя прогонять - о них нужно помнить, чтобы ни за что не тронуть хрупкость ее души. И насколько же волшебная улыбка у этой девушки... Я хочу вечно видеть ее такой, какой она была там, на крыше. Выдавать сотни сумасбродных идей, затащить ее на любую высотку, показать и морские глубины, и волны, и горы, и весь мир - лишь бы улыбалась, лишь бы не думала о дурном. Мне не сиделось. Весенний вечер был настолько теплым, чарующим и зовущим в свои благоухающие и поющие заросли цуцузди, роз, магнолий и фудзи. Ощущение полета все еще срывало мою ненадежно привинченную крышу. Даже душ уже не помогал. Промучавшись с час, я понял, что совершаю преступление - здесь и сейчас судьба дала мне и Мисаки возможность оставить незабываемые впечатления на всю жизнь. Никогда не знаешь, будет ли еще шанс. Может быть, в Токио все вернется на круги своя. А раз так - то, пожалуй, я не буду терять время. И ей не дам. Махнув рукой на еще мокрые волосы, я быстро оделся и... представил, как барабаню в дверь, прошу разрешения войти и заглядываю в гости, как примерный мальчик. Ну уж нет. Ее номер был прямо подо мной, а балконная решетка, причудливо переплетающаяся завитками, так и манила совершением маленького преступления по проникновению. Осталось проверить... Я свесился как можно ниже и удовлетворенно цокнул языком: дверь в номер открыта. Кусты под окном шуршали вполне себе мирно, засады в виде охранников не наблюдалось. Уцепившись за решетку, я перелез через ограду и, оказавшись с внешней стороны, не мудрствуя лукаво опустил ноги на перила балкона первого этажа. Мисаки лежала на постели, свернувшись уютным клубочком. Она была одета в мою флиску, а нос спрятала в длинных рукавах, как кошка. Эта картина остро кольнула меня в сердце, и я в какой-то момент захотел спрятаться, вылезти обратно и не смущать Мису. Но что-то мне подсказывало, что в одиночестве Аюдзава сгрызет себя и успеет сделать множество удручающих выводов, принять какие-то страшные решения. Женщинам вообще нельзя оставаться одним - они начинают думать. Думать, когда нужно чувствовать. Что ж... Она лежала с закрытыми глазами, но явно не спала. Видимо, ушла глубоко в свои мысли. Звука шагов Мисаки не слышала - стрекот цикад за окном и оглушительное пение птиц были мне на руку. Я подошел к ней и опустился рядом. Мисаки приоткрыла один глаз. Этот глаз расширился, веко задергалось, и она вскочила, пряча лицо в теплом капюшоне. - У-усуи? Ч-что ты тут делаешь? - запинаясь, проговорила Аюдзава. Я задумчиво посмотрел на нее. - Ну... я сижу. В данный момент. Она окинула меня взглядом, в котором смешивались смущение, удивление и капелька возмущения. Такой очаровательный коктейль, который безумно шел ей. Как же мне нравилось вгонять ее в краску! Это так явно показывало ее небезразличие. Я не могу удержаться. Пододвинулся поближе и, наклонившись к ее уху, шепнул: - Миса-чан, ты забыла - я сверху. - Ах ты, извращенец! Перестань! - она даже подпрыгнула, чтобы оказаться от меня подальше. Следом полетела подушка. Но, хвала великой Бэндзайтэн, меня это больше не обманет. - Тогда перестань так мило смущаться! - возмутился для приличия я, возвращая ей метательное орудие. - Так, значит, это я виновата в твоих пошлых мыслях? - Сама-то о чем думаешь? Если бы не была пошлячкой, не поняла бы моих шуток! - я подмигнул ей, и Аюдзава, пунцовая как мак, осталась хватать ртом воздух. Ей ничего не оставалось, кроме как сбавить обороты: - Ты как сюда попал? - недоверчиво покосилась она на закрытую дверь. Я ткнул пальцем в сторону балкона: - Было открыто! Она охнула, затем ее глаза сузились и просверлили во мне две обеспокоенные дырки. Надо же, у нее и такой взгляд в арсенале есть. - А если бы упал?! Ты вообще соображаешь? - зашипела Миса, окончательно подтверждая свое сходство с уютной, но сердитой кошкой. Я легкомысленно пожал плечами, про себя незаметно радуясь. Беспокоится. - Мой лимит - пять этажей! - надо ей напомнить, если вдруг забыла. Как давно я не наслаждался ее вихрем эмоций. Ведь ни одна девушка на такие не способна. Не на поверхностные и однообразные, а на такие яркие, глубокие и невообразимо смешанные. А дальше меня трясли за плечи, что-то кричали, стращали школьными отработками и костылями поперек хребтины... Не помню. Помню, что снова попал в плен ее аромата. Сейчас, когда на ней была моя одежда, запахи смешивались, и от этого странно кружилась голова. Повинуясь ее рукам, я позволил себя завалить на спину. Не замечая, что уже нависла надо мной, Аюдзава продолжала лекцию про технику безопасности, ответственность и какие-то там мозги. - Усуи, ты понял? - подытожила она, сдувая с глаз растрепавшуюся челку. Выдохнула. Я скосил на нее глаза. Меня так соблазнительно держали за рубашку. Теплая тяжесть тела Мисаки ощущалась на бедрах. Неужели настолько сильно взволновалась, что в своем ревностном пылу вразумления сеноголового не заметила, что делает? Или специально? - Да, понял, - заметив, что от меня ожидают чего-то, ответил я. Но довольная улыбка подсказала президенту, что я не про ее лекцию. - И? - сурово скрестила она на груди руки. Наверное, воображала себя воином, допрашивающим поверженного врага. Пришлось резко потянуть ее на себя. - Я понял, что ты тоже любишь сверху, - шепнул я ей. Надо же, теперь у нее краснеют даже уши. Но побить меня уже не получится - невозможно колотить того, кто крепко тебя обнимает. Мисаки задергалась. Пришлось поцеловать сердито сжатый кулачок - такой сильный, но легко помещающийся в моей руке. - Заметь, не я тебя сейчас укладывал. - Пусти, - буркнула она, толкаясь локтями. Ну уж нет, я теперь тебя так просто не отпущу, вечная причина моего головокружения. Опасно. Слишком опасно. Смятое одеяло, сбитые простыни - все это хранило ее запах, он окружал меня со всех сторон, ввинчивался в легкие. Горячее дыхание обжигало мою шею, волосы укрыли наши лица, а попытки освободиться делали только хуже - кожа о кожу, сквозь ткань... ее ребра о мои, контакт солнечных сплетений, ее теплое бедро, разрывающаяся сердцебиением грудь. Если я сейчас не зафиксирую Мисаки, то точно натворю чего-нибудь. Каждое ее движение сотнями нервных импульсов, подобно искрам, разжигало заботливо сложенный костер из невероятно горючих веществ. Огонь и так уже пылал, но пока его можно было сдержать. -Тссс... - я положил ладонь на ее голову, призывая успокоиться. - Сейчас отпущу. Я просто хотел тебя позвать кое-куда. Впереди целый вечер, нельзя его губить в душном номере. Аюдзава перестала дергаться, что сильно облегчило мои муки. Даже приподнялась на локте без видимых порывов членовредительства. - Это куда? - она, кажется, сама была уже не прочь остаться в таком положении. Слишком тихий голос, слишком спокойно легла на мою грудь ее ладонь. Если мы здесь задержимся - я за себя не ручаюсь, так что пора бежать. - Увидишь. Собирайся, - я поднялся сам и помог ей встать. Не думал, что будет так тяжело. Это я про усилие воли, а не про вес, конечно. Аюдзава была такой милой в моей флиске и своей классической строгой юбке, что я остановил ее попытки вернуть мне предмет гардероба: - Оставь себе. Может быть прохладно. Пока президент собиралась, я ждал ее у балкона. Окна этих номеров выходили в сад, отсюда же было видно главную аллею. Как и следовало ожидать, наши старшеклассники тоже повалили толпой гулять, и мне очень бы не хотелось, чтобы они помешали нашему вечеру. Все номера школьников у меня уже были забиты, поэтому я не преминул сделать устрашающую рассылку, дабы Миса-чан могла не отвлекаться сегодня от нашей прогулки. - Готова? Тогда пошли! - подмигнул я Аюдзаве и, стянув с тумбочки ключ от номера, вышел на балкон. - Может, через дверь? - с сомнением в голосе предложила она. - Ну, как приличные люди делают иногда. - Это скучно, - я уже перебрался на другую сторону и спрыгнул - там было невысоко. - Если боишься, я тебя поймаю! Прости! Иногда тебя так легко подначить, Аюдзава. Но мои слова возымели должный эффект - президент в мгновение ока очутилась рядом со мной. Ее воинственный вид прямо-таки кричал: "Не уступлю ни грамма превосходства!". Я придержал ее за руку, пропуская еще одну выходящую из гостиницы парочку школьников. Мисаки покраснела: она сообразила, что подает не лучший пример для учащихся Сейки. - Никто не видел, - тихо ответил я на ее невысказанный вопрос и широко улыбнулся. - Пошли!

***

Оживленная набережная Иокогамы пестрела вывесками, лотками, витринами, кафе и прочими приморскими развлечениями. Линия городских пляжей прерывалась пристанями и портом. Дух моря здесь перебивался запахами горячей кукурузы, попкорна, морепродуктов, поджаренных на углях, и прочими гастрономическими изысками. Люди все как один высыпали на улицы, чтобы насладиться прекрасной погодой и провести время с теми, кто дорог. Парочек вокруг было столько, что меня даже посетила идея, этакий бизнес-план - прямо на пристани открыть зал регистрации браков. Почему бы и нет? Только эти парочки сильно смущали Аюдзаву, и она вздрагивала каждый раз, стоило мне случайно ее коснуться. Иногда попадались и наши гуляющие старшеклассники, что не добавляло ей расслабленности. Но по мере отдаления от отеля разговор становился все веселее, и Мисаки уже не дергалась, а бегала, рассматривая фигурки, подвески, колокольчики. Звуки кото, уютный мягкий свет фонарей сделали свое дело - на ее лице наконец расцвела та самая настоящая улыбка. Местные расстарались вовсю: навезли к началу пляжного сезона самых разных изделий из камня, стекла, массу сувенирной продукции. Можно было гулять, словно любуясь музейной экспозицией. Мне немного повезло - я ранее приезжал сюда на курсы и успел осмотреться. Веселая улица скоро кончится. Обычно туристы в этот момент разворачиваются и уходят, а зря: за небольшим перелеском стоял старый храм, окруженный густыми высокими деревьями. Поскольку лес был слишком близко к святилищу, шуметь, мусорить и проводить время некультурно не осмеливались. Да и местные легеды рассказывали о том, что с наступлением сумерек по окрестностям начинают просыпаться духи, бродя вокруг храма в поисках пропитания. Высокие деревья и впрямь делали небольшой лес темным, даже зловещим, но по мне, так лучше духи, чем люди... Мы как раз дошли до конца освещенной улицы, и я потянул Аюдзаву за рукав, увлекая в заросли цуцудзи. Она не успела толком удивиться, как мы нырнули в лаз в заборе и остановились, пораженные воцарившейся тишиной. Музыка и разговоры стихли, словно их выключили. Небольшая протоптанная дорожка вела к воротам храма, извилисто огибая древние стволы деревьев. Под сенью ветвей пели ночные птицы, то заливаясь, то резко обрывая песню на высокой ноте. Мисаки невольно вцепилась в мою руку, а я лишь незаметно усмехнулся: все же она боится темноты. Неторопливо продвигаясь вперед, к храму, мы слушали ночные звуки. Город шумел где-то вдали, но, благодаря отсутствию поблизости шоссе и прочих проезжих частей, не мог пробиться через возведенную самой природой преграду. Прямо перед нами вспорхнула большая бурая сова, призрачным облаком скользнув по воздуху в сторону святилища. Аюдзава прижалась ко мне, обхватив плечо второй рукой. Ее почти безмолвное: "Ой!" заставило сердце пульсировать нежностью. Еще ни разу не видел ее такой трогательной девочкой, как сегодня. И, признаться, ничем еще так не дорожил, как ее открыто-беспомощным состоянием рядом со мной. Остановившись у ворот, я указал в сторону храма: - Святилище Эбису. Там и сейчас живут монахи. Ее заинтересованный взгляд скользнул по чисто выметенным дорожкам, бассейну для омовений, крепко сбитым воротам, заботливо начищенным ступенькам. - Заметно. Здесь ощущается присутствие. В смысле, монахов. - А может, и не только монахов, - загадочно добавил я, с удовольствием наблюдая за ее восхищенно-испуганными глазами. - В этих местах обитает множество духов, как прислуживающих Эбису, так и аякаси - неупокоенных злобных призраков. Они бродят в ожидании припозднившихся прихожан и... заката. Хватка ее руки превратилась в стальную. Пальцы дрожали. - У-у-уусуи... К-куда ты завел меня? - непослушными губами проговорила Аюдзава. Кажется, ее страх перед неизведанным сильнее, чем я полагал. Даже больше, чем страх передо мной, иначе не прижалась бы так отчаянно. Не краснеет, только бледность разливается по освещенному луной лицу. Я обхватил ее за плечи и коснулся губами затылка. - Ну все, все... Не буду больше пугать. Это всего лишь небольшой перелесок в городе. Тут рядом люди - видишь, в окнах горит свет? - я улыбнулся: дрожь в ее теле улеглась, стоило мне оказаться так близко. Теперь я рискую так и застыть, превратиться в изваяние. Сердце бьется, будто боюсь, но мне не страшно. Приходится сдерживаться, и нерастраченные эмоции стучатся, стремясь вырваться наружу, больно ударяясь о клетку из ребер. Ночью запахи сильнее, глубже, и, смешиваясь с тонким ароматом ее кожи, словно туман вливаются в мозг. Наваждение... прочь! - Но это не все, - я немного отстранился, чтобы не искушать себя еще сильнее, и кивнул на вторую тропинку, уходящую вниз от храма. - Нам туда. Приободрившись и крепко держась за руку, Аюдзава проследовала за мной. Идти тут было недалеко, всего метров двести. Обойдя невысокие выступы скал, мы нашли проход и ступили на светлый песок небольшого дикого пляжа. - Ух ты! - вырвался у Аюдзавы восхищенный вздох. Здесь и правда было волшебно. В больших городах очень трудно найти тихое место, не испорченное цивилизацией или людьми. Охраняемый легендами, монахами, лесом и скалами, этот берег был настоящий находкой. Небольшое пространство белого песка, гладких камней и серых волн. Небо было частично закрыто нависающими ветками фудзи, и днем ее голубые цветы могли свести с ума своей облачной красотой. Звезды - крупные, округлые, сверкающие - обрамляли пробудившуюся луну. Я отпустил руку Мисаки, и она оглянулась на меня с немым вопросом в глазах. - Думаешь, исчезну? - не упущу возможность поддеть ее. Аюдзава смущенно опустила взгляд. - Вздор, - буркнула она. Но я уже вновь завладел ее рукой и потянул Мисаки под нависающие ветви фудзи. Мы присели на теплый еще песок. Волны шуршали едва уловимо, легко набегая на берег. Стрекот цикад заполнял эту блаженную тишину. Я откинул голову назад, с наслаждением расслабляя шею, и вдохнул наполненный свежестью весенний воздух. Аюдзава сидела неподвижно, с очень прямой спиной. Но глаза выдавали восторг: все же Токио не баловал подобными местами, да и вряд ли она так часто имела возможность посидеть на пляже. Что-то было в ее фигурке такое натянутое, напряженное - и я не выдержал: - Ты чего-то боишься, президент? Она тряхнула головой, словно отгоняя непрошенные мысли. - Не боюсь, - очень предсказуемый ответ. Конечно, не боится. Неужели ты можешь ответить иначе? Надеюсь, что когда-нибудь сможешь. Я повернулся к ней и заметил напряженно сжатые в замок руки на коленях. - Боишься. Смотри, - дотрагиваюсь до ее сведенных рук. Она резко отдергивает их. - Вот. Ты меня боишься, Аюдзава. Она отвернулась. Снова спряталась в раковину своих мыслей. Соблазнительная идея напугать ее атаковала меня - пришлось отгонять. Слишком легкий путь не всегда эффективный. - Неужели думаешь, что я могу сделать с тобой что-то против твоей воли? Мисаки помедлила. Мои вопросы загоняли ее, как загоняют свою добычу волки - окружали, не оставляли путей для отступления. Но если не прорвать оборону сейчас, то она так и останется закрытой для всего мира, для мужчин и... и для меня. - Я тебя не боюсь, Усуи, - тихо сказала вдруг она. - И боюсь. Но не тебя, а того, что происходит. Не понимаю, что делать, как себя вести. Что мы делаем? Почему мы оказались одни в темноте? Почему гуляем, взявшись за руки? Кто мы друг другу? Сколько вопросов. И тебе страшно отвечать на них, я понимаю это. Ответить себе смело и в лоб ты пока не сумеешь. - А зачем тебе понимать? - я осторожно положил ладонь ей на голову. Любое другое движение спугнет ее - это было видно, это чувствовалось. - Просто будь собой. Сегодня хороший вечер. Это время в путешествии, которое нельзя упускать. А я твой провожатый. Или тебе в тягость... мое присутствие? Она покачала головой. В ней боролись две Мисаки - смелая и испуганная, решительная и робкая. И первая понемногу поднимала голову. - Спасибо, что так носишься со мной. Но когда-нибудь тебе это надоест, разве нет? Я не понимаю, зачем тебе это нужно, чего ты от меня хочешь. И боюсь, что ты исчезнешь, а я останусь снова одна. Ты приучил меня полагаться на тебя. Плеск волн. Вспорхнула с ветвей потревоженная пичуга. - Тогда скажи. Ты мне доверяешь? - чуть помолчав, спросил я. Аюдзава подняла голову и посмотрела на меня. Но я был предельно серьезен, и, кажется, она поняла это. - Доверяю, - решительно сказала президент, и решимости в ее голосе было явно больше, чем по факту. Я победно улыбнулся и протянул ей руку. - Тогда я покажу тебе, чего я хочу. Доверишься? - Да, - уже увереннее ответила она, протягивая мне свою. Мы скрепили наше маленькое соглашение рукопожатием. Ее рука все-таки дрожала, но она смелее реакций своего тела. Умница, Аюдзава. - Тогда придется меня слушаться... и не бояться. Договорились? Кивок. Кажется, я заинтриговал ее, а женское любопытство сильнее любого страха. - Мне понадобится твой платок, - я указал на ее шею. Обычный легкий платок темно-красного цвета, которым она по привычке прикрыла грудь при выходе. - Позволишь? Она сняла платок и протянула мне его. Невесомый шифон складками лег в мои ладони. Я еле сдержался, чтобы не зарыться лицом в эту вещицу, насквозь пропитанную ее ароматом. Дыхание сбилось, но голос меня никогда не подводил. - Хорошо. А теперь закрой глаза и не бойся. Мне нужна будет твоя рука - и не более. Мисаки закусила губу, но немного расслабилась и закрыла глаза. Видимо, неизвестность для нее хуже любой известности. Такая - слегка напуганная, заинтригованная и очень, очень робкая - она была настолько родной, нежной и близкой, что мне придется набраться сил, чтобы осуществить задуманное. Я отвел волосы с ее лица и осторожно завязал глаза платком. Несмотря на то, что единственным источником света была луна, так она точно не откроет глаза и сможет сконцентрироваться. - А теперь... - я взял ее руку в свою, положил на песок и накрыл сверху ладонью. - Я буду направлять. Скажи, что ты ощущаешь? Видимо, Аюдзава не ожидала от меня таких действий, и некоторое время молчала, едва шевеля кончиками пальцев. - Я чувствую... песок. И твою руку. - Хорошо. Какой он? Все, что будешь чувствовать - описывай. - Он... - она пошевелила губами, прислушиваясь к ощущениям. - Мелкий. Жесткий. Сыпучий, проникающий между пальцев. Немного влажный, теплый. Чем глубже рою - тем холоднее. Прокатывается, убегает. Скрипят песчинки, трутся... - А так? - я переместил ее руку на камень, лежащий неподалеку. - Это камень. Он холодный, немного шершавый, - Аюдзава погладила его поверхность. - Есть гладкие вкрапления. Гранит? У него нет сколов, только волнообразные, обтекаемые формы. Углубление в середине. Капля воды... Указательный и большой пальцы растерли маленькую водяную точку. Мисаки поднесла их к губам и неожиданно потрогала языком. - Мокро и немного прохладно. Солоновато, - дополнила она картину. Меня даже пробрала дрожь. Аюдзава очень хорошо поняла правила игры. - Прекрасно, - пробомотал я, снова увлекая ее руку в сторону. До фудзи она доставала, но Мисаки пришлось немного переместиться для пущего комфорта. - Неудобно. Песок холоднее, - уже привыкшаяя озвучивать свои ощущения, рассмеялась она. Пальцы побежали по стволу. - Древесная кора. Узорчатая, теплая, живая. Такая древняя. Даже кажется, что она пульсирует. - Просто чудесно, - подбодрил я Мисаки. Чувства ее обострились, нос чутко, как у кошки, подергивался. Пора. - А теперь запахи. Скажи, что ты чувствуешь? Опиши и следуй за ощущениями. Аюдзава подняла завязанные глаза выше, к небу, и медленно, глубоко вобрала воздух в себя. Крылья ее носа слегка раздулись, улавливая каждую крупицу эфирной части этого мира. Она качала головой, поворачиваясь к источникам ароматов. - Соль, йод, водоросли моря... Глициния - очень сильный аромат. Мокрый песок тоже пахнет. Свежескошенная трава. Рыба. Запах майского тепла, вечера. Роса. Дерево - свежая листва, кора, смола... - тут она запнулась, повернувшись ко мне. - Полынь... и корица. - Полынь? Корица? - удивился я. Мисаки потянулась ко мне. - Да. Здесь, - выдохнула она мне в шею. И я снял с нее повязку. На меня уставились огромные, смущенные, яркие глаза с янтарным отблеском. Мои руки скользнули по ее волосам, заправляя за ухо длинную челку. Взлохмаченные пряди, подхваченные ветром, щекотали мне лицо и шею, и это волновало нас обоих - как и неожиданная, неспровоцированная близость. Я взял ее за руку и положил себе на грудь. - А сейчас? Что чувствуешь? - неожиданно низкий, глубокий голос. Мало воздуха. Оробевшие пальцы надавили на кожу сквозь рубашку. Ладонь согревала - и снаружи, и изнутри. Я сглотнул, прогоняя предательский ком в горле. - Стук. Твое сердце, - почти прошептала Мисаки, позволяя пальцам скользнуть по ключицам. - Кожа тонкая. Жар... Хватаю ее ладонь, прижимаю сильнее. - Именно. Потому что я живой... и ты живая. Это целый мир, Миса-чан. Он настоящий. Ты не можешь притвориться, что его нет, что он не теплый, не сыпучий, что этих цветов нет, но ты можешь это замечать - и любоваться. Я хочу, чтобы ты жила и чувствовала. Чтобы познавала новое в знакомом, видела прекрасное гораздо чаще. Улыбалась. И чтобы не упускала ни один прекрасный вечер в своей жизни. А еще хотел бы, чтобы ты не боялась своих ощущений, чувств и желаний. Чтобы позволила их себе. Ты ведь не боялась сейчас воспринимать, гладить, дышать? Тебе было хорошо. И это правильно сейчас. Все, что происходит - правильно. А что до меня... Последнее мое желание - быть свидетелем или причиной твоего счастья как можно чаще. И это ответ на твой вопрос. - Позволять себе... желания и чувства? - Мисаки не мигая, точно загипнотизированная, смотрела в мои глаза. - Ты правда этого хочешь? Вне зависимости от того, какие они? - Я уверен. Она медленно отняла ладонь от моей груди. Нерешительно скомкала в руках красный шифон, рассматривая его так пристально, словно спрашивала у него совета. И, кажется, решилась. По лбу прошуршала легкая ткань - и мир погрузился в красноватую дымчатую тьму. Аюдзава затянула на затылке узел и отстранилась. Теплые ладони легли на мои руки, перемещая их на ее горящие смущением щеки . - А теперь ты, - она сказала это так тихо и непривычно мягко. - Что ощущаешь? Расскажи мне. Во рту стало сухо. Мои желания были под запретом для меня самого. Многие из них могли оттолкнуть Аюдзаву. Но если я сейчас не буду искренним с ней, если сам испугаюсь - то чего стоят мои слова? А еще она прекрасно поймет, если я совру. Я обнял ее пылающее лицо ладонями, погладил по щеке. И позволил пальцам наконец скользнуть по ее коже, прочерчивая невидимые дорожки. Мисаки могла отстраниться, но не стала этого делать, только медленно выдохнула. - Тепло. Много тепла - щеки горят. Кожа у тебя такая нежная, поэтому ты часто получаешь ссадины. Скулы... немного выступают. Висок и маленькая родинка. Волосы на лбу - тонкие и легкие, - дорожка вела меня по своей собственной траектории, обводя изгибы бровей, замирая в подрагивающих уголках глаз. Туман аромата окутывал голову, до слабости в конечностях парализуя все тело. Палец лег на ее губы. Самым кончиком слегка оттянул нижнюю, обнажая ее нежную внутреннюю часть, скользнул по влажной горячей поверхности. Натяжение внутри стало невыносимым, раздирая в клочья все самообладание. Огненный шар вырвался наружу судорожным вздохом. - А твое дыхание зовет меня. Я хочу дышать тобой. Руки Аюдзавы легли на мои плечи. Коснулись затылка, взлохмачивая волосы. Темнота перед глазами куда-то плыла вместе с окружающим пространством. Я выдохнул - а вдохнул уже тонкую кожу ее полуоткрытых губ. Солоноватый вкус моря... капля, разделенная на двоих. Ее соль и сладость разлились во мне истомой. Кончиком языка я собрал вкус ее поцелуя... И тут тихий стон вырвался из груди Мисаки. Все. Больше барьера не существует. Ты снесла его одним звуком. Как мы оказались на песке? Почему ее руки так крепко обхватили меня? Где земля? Где воздух? Почему ты не бьешь меня, а целуешь? А Аюдзава целовала... И как целовала! Сбивчивое дыхание. Этот невероятный вкус, который хотелось пить - и я пил, то нежно вбирая в себя ее податливые губы, то покусывая, то сплетаясь в безмолвном разговоре на понятном лишь двоим языке. Хрупкое и сильное тело Мисаки словно сливалось с моим, гибко повторяя все движения, только бы не упустить ни сантиметра возможной близости. Еще одна грань, высеченная точным раскалывающим движением - грань влюбленной, любящей, любимой. Нами владело безумие. Тщательно сдерживаемое ранее, оно прорывалось в движениях, фразах, в опаляющих прикосновениях. Я и не мог себе представить вулкан, который жил в Мисаки. И понимал, что мои собственные границы расширяются, не думая ограничиваться рамками. Вдох. Поворот. Я сверху. Локоть в песок. Пальцы на ее шее, губы скользят по подбородку, достигая мочки уха. Вкус терпкой нежности. Стон. Изгиб спины. Сильный рывок - и она уже прижимает меня к песку. Ладони - к раскаленной коже на груди. Рубашка давно расстегнута. Укус на шее - метка. Гортанный звук покидает меня, растворяясь в магии ночи. И снова ее губы находят мои. Игра. Под музыку шепчущей воды и ночных птиц, под быстрое сердцебиение и громкое дыхание. Рисование на коже - пальцами, ногтями, языком, силой мысли. Общение - без слов, но все так понятно и просто. Легко. Словно мы оба упали в то самое бескрайнее синее небо, и теперь оно обняло нас своими необъятными руками, окружило солнечным светом и мягкостью облаков, одарило звездным сиянием. Осталась лишь одна цель, определяющая бытие и смысл существования. Отчаянная, нежная, самая важная моя. Аюдзава. Еще немного - и остановить происходящее будет уже невозможно. Ничего не пьянит крепче, чем осознание любви. Оно подобно остро заточенной стали - сражает наповал, разбрызгивая алые капли. С этой точки люди отправляются в Бездну за один короткий любящий взгляд. Вдох. Выдох. Я нечеловеческим усилием замедляю безумный танец, ловлю беспокойные запястья Мисаки. Оставляю на них печать долгого поцелуя. Прижимаю к земле над ее головой, чтобы она снова не сбросила меня в этот кипящий океан. Разгоряченная, в полурасстегнутой флиске, с нежным румянцем на щеках и спутанными волосами Мисаки выглядит так притягательно, что хочется выть. Раздразненный зверь рычит на иллюзорную цепь, которой он привязан. Тихий рык срывается и у меня с губ. Едва сдерживаясь, чтобы не сорвать с Аюдзавы сбившуюся одежду, я застегиваю молнию на флиске, отвожу с ее лица влажные пряди волос. Ловлю неровное частое дыхание у самых губ и ласково сдерживаю ее попытку возобновить мое мучение. Неужели не чувствует, что я... и ей не страшно? - Ты не боишься пришельца-извращенца? - улыбаясь, поинтересовался я. Мисаки слегка улыбнулась. Ее грудь вздымалась от учащенного дыхания, и это зрелище было способно свести с ума кого угодно - не то что меня. - Ты же сказал, что я могу тебе доверять, - ее ответ прозвучал так тихо, но в голове отозвался раскатом грома. Вот именно поэтому я остановился. - Можешь, - помогаю ей сесть и отряхнуться от песка. Понемногу сердце успокаивается, и опасное марево отступает на время. Надолго ли? Но уничтожить наши отношения я ему точно не позволю. Даже если хищник будет потрошить меня изнутри. Небо все еще сверкало лампочками звезд, но на востоке уже разрасталось пятно света. Час рассвета близился. Природа отзывалась на эти первые лучи, просыпаясь, встряхиваясь и снова заводя свою извечную песню. Музыка рассыпалась вокруг бусинками, связывала землю и небо, волны и камни. Связывала меня с нею. Карминно-красный платок обвивал наши запястья, и мне подумалось, что тысячу раз были правы наши предки. Неизменно и незыблемо, красная нить свяжет две судьбы вопреки всему. Кончиком носа я потерся о ее бархатистую кожу щеки. Мисаки сидела так близко, укрытая моим объятием, словно покрывалом. Немного потерянная, как будто не понимает - сон это или реальность. Но на прикосновение отозвалась чутко, подобно точно настроенному барометру. Неспешно я поцеловал ее чуть припухшие губы, хранящие вкус этой ночи. Немного росы, немного прохлады, капельку моря. Демоническое искушение. Ангельская чистота. Кто ты, моя единственная любовь?