Ртуть как простое вещество — это переходный металл, который при комнатной температуре представляет собой серебристо-белую жидкость. Пары ртути очень ядовиты.
— Пьетро? — сходу спрашивает он, по привычке чуть ли не вышибая дверь ногой. Состояние вечной войны, напряженной борьбы и бесконечного противостояния пагубно сказывается на обычных вещах, которые вдруг становятся такими сложными. Проще вырубить десяток людей, чем элементарно заварить чай. Проще взломать Пентагон, чем безболезненно открыть дверь.
— Логан, — спокойно отвечает тот, будто выкидывая слово в воздух утонченной серебряной гильзой. За долю секунды тот быстро материализуется прямо перед носом горе-Росомахи.
— Тебе не говорили, что это невежливо? У людей существует понятие грёбанного личного пространства.
— А мы с тобой — люди? — усмехается пацан, обнажая ровный ряд зубов. — Не указывай, что мне делать. Не ищи правила там, где их нет, ладно?
Логан только шипит сквозь зубы, потому что пацан не просто выводит, а уже откровенно нарывается.
— Только не жалуйся, если в следующий раз я нечаянно тебя продырявлю.
Тот молниеносно схватывает в кулаке кисть Логана, поднося к лицу. После поднимает глаза, сталкиваясь с напряженно-сосредоточенным взглядом.
— Тише, эй, — подает голос Пьетро. — Мы не на войне. Война закончилась.
— Да что ты вообще можешь сказать о войне? Мальчик, играющий со временем. Ты хоть знаешь ему цену?
— У нас что, время вопросов? — улыбается тот. — Тогда скажи, зачем приходишь. Старпёр.
Молчание.
— Логан-Логан-Логан, — рассредоточено кидает Ртуть, и его слова будто разлетаются в трех разных направлениях скорыми поездами. — Я тебе помогу.
Ему необязательно даже поднимать глаза — он уже знает, что увидит привычное выражение лица а-ля «заткнись, я тут главный, а тебе следует помолчать». Он опускает руку и аккуратно касается ногтями сухой кожи.
— Тебе нужен повод. Приходи. Поговорим о времени, — заливисто хохочет тот, Логан моргает — и его руку уже ничего не держит, а Пьетро и след простыл.
Джеймс ударяет кулаком об стену и разворачивается в сторону коридора.
Наверное, на войне всё было бы проще.
О хроническом отравлении ртутью говорят утомляемость, сонливость, общая слабость, головная боль, головокружения, апатия, раздражительность.
— Все нормально?
— Более чем, — привычно-раздраженно кидает Логан. — Это мое обычное лицо. Не вымучивай из себя излишнюю заботу.
— Ладно, тогда так. Почему ты до сих пор не уехал? Что держит тебя здесь?
Росомаха отодвигает стакан в сторону и задумчиво говорит:
— Если хочешь, я могу сказать всё, что угодно.
Собеседник давится словами.
— Херовый из тебя психолог, понимаешь?
— Херовый. Но ты б поспал.
— Времени нет, — тягуче говорит Логан, глядя на стрелки часов.
— Времени? Какого времени? Во имя всего святого, да не говори ж ты загадками, как в дешевых мелодрамах!
— Мне пора, — Логан спешно выкладывает на барную стойку пару смятых купюр, одергивает куртку и бредёт к выходу.
— Может, тебе отпуск взять? Ну, знаешь, отдохнуть от всего, что пережил?
— Какой, к черту, отпуск? — переспрашивает Росомаха, выпуская когти. — Куда их денешь? Их не вытравит никакой отпуск.
— А что, если…
— Я опаздываю, — говорит Логан, исчезая в дверном проеме.
Остаётся только развести руками и восклицать «да и от кого он такого набрался?»
Острые отравления ртутью сравнительно редки — они происходят при получении большой дозы ртути за короткий промежуток времени.
— Эй, где ты? Не мельтеши, покажись уже, а?
— Тебе же не нравится, когда я материализуюсь прямо у тебя под носом? — издевательски спрашивает силуэт, за пару секунд метнувшись в самые разные уголки комнаты и проносясь серебряной калейдоскопной дымкой.
— Но я же пришёл.
Логан не слышит, не видит — попросту чувствует этот смешок, это мальчишечье хихиканье, и понятия не имеет, почему его не волнует абсурдность происходящего.
— Так уж и быть, — лениво, но метко говорит-стреляет Ртуть, мгновенно вырисовываясь со спины.
— Почему спиной?
— Надо кое-что проверить, — говорит он, резко разворачиваясь к Джеймсу, потом чуть ли не удивлённо вскидывая на него глаза. — Ты их не выпустил. А как же вечная готовность, синдром опасности и прочее…
— Ну и какое тебе дело?
— О, всё, как всегда, — с легким оттенком сожаления констатирует он. — Потому что ты сам не контролируешь, сколько времени проводишь здесь. Читаешь мне лекции про цену времени. Но ты сам уже застрял. И, естественно, я хочу быть в безопасности, потому что совершенно не хочу сдохнуть от твоих замашек, ведь…
— Не делай вид, будто видишь меня насквозь.
— А ты разве этого не хочешь?
Логан только сильнее сжимает руки в кулаки.
— А когда ты молчишь, ты можешь сойти за нормального, спокойного человека, — нагло подмечает Ртуть. — Давай договоримся молчать почаще? Быть может, это будет ценнее…
— Разве молчание — не пустая трата времени?
— Такой взрослый и такой… — ума не говорить слова «глупый» все-таки хватает.
Ртуть уже устал вечно подкалывать в ответ. Он просто щелкает пальцами.
— Ты же ничего не сделал?
— Не сделал. Но давай представим, что я остановил время. Сугубо для тебя и меня. Окей?
— Ты бы остановил время, чтобы мы…
— Чтобы мы помолчали. И если ты скажешь, что это неразумно — я сам тебя убью, наплевав на то, что ты великий и ужасный Росомаха.
Отравление может привести к тяжелым заболеваниям, слабоумию и смерти.
— Ты делаешь меня уязвимым, — вздыхает на следующий день Логан.
— А ты продолжаешь нагло вторгаться в мою личную жизнь и моё свободное время.
— А у тебя есть личная жизнь?
Пьетро мгновенно оказывается у двери, издевательски-заботливым жестом приоткрывая её.
— Нельзя вечно нападать. Ты привык к этому, но не всё в мире строится через нападение. И если ты не можешь перестроиться… лучше уходи.
Логан не понимает, почему злится. Но эта тупая злость скручивает каждый нерв, и он сам не понимает, почему сжимает этого — да пацана же, пацана, сколько можно бегать от этого факта? — в своих огромных ручищах, тот лишь на секунду заглядывает ему в глаза, а потом испаряется непонятно куда.
Росомаха понимает, что держит в своих лапах лишь пустоту. Но как можно изменить методы? Как можно выдрать эти когти, если они уже стали частью тебя? Как перестроиться на ту жизнь, где тебе надо не крушить, а строить?
Логан еле сдерживается, чтоб не ударить кулаком об стену.
Логан понимает, что вообще не знает, где Пьетро сейчас.
Хронические формы отравления ртутью называют меркуриализмом, который возникает из-за длительного воздействия малых доз ртутных испарений на человека. Меркуриализм может вызвать не только физические, но и психические отклонения.
— Я знаю, что ты здесь. Я был неправ. Ну давай же, появись….
— Ты бы мог убить меня, — отзывается бесцветный голос из ниоткуда. — Я отказываюсь. Уходи. Я уже ничего не хочу.
У Логана неожиданно пересыхает в горле и он каким-то чужим, странным голосом переспрашивает:
— А раньше чего-то хотел?
ртуть
в
двенадцать
раз
слаще
сахара
По комнате привычно проносится серебристый ураган, сшибая Росомаху с ног и сваливая на пол.
Логан наблюдает за нервно дергающимися зрачками и дрожащими руками.
— Успокойся.
— Я не умею, — Пьетро разводит трясущимися ладонями с таким видом, будто не смог решить элементарную задачку, хотя бился над ней несколько суток. — Это сумасшествие…
Он быстро проводит все теми же руками по чужим щекам, рукам, телу, будто мимолётно касаясь электрическими разрядами нехилого действия.
— Успокойся, — шипит Росомаха. — Успокойся, слышишь? — громче говорит он, силком сжимая парня в своих руках.
— Можно?... — неразборчиво спрашивает вырывающийся комок.
— Что?
Ртуть поднимает на него свои убитые, взрослые, так контрастирующие с хрупким мальчишеским телом глаза, следом договаривая:
— Можно убить тебя? Так точно будет легче… Эй, пожалуйста?
Логану хочется ржать от того, насколько этот мир сошел с ума. Да только он знает, что легче не будет. Вместо этого он задает идиотский вопрос:
— У нас есть время?
— Да какое… нахер… время! — измученно-обрывочно отвечает парень. — Какие нахер «мы»?
— Хватит бегать по углам.
— Хватит нападать… Логан.
— Ладно, хорошо. Договорились. Видишь? Я убираю руки за спину. Я обезоружен. Делай, что хочешь.
Сначала время будто замирает, становится колючим и не дает ни шагу сделать, потом будто пропадает, а потом словно усиливается в миллиарды раз, пока эти двое чуть ли не вгрызаются друг другу в глотки, чуть ли не сжирают друг друга заживо, катаются по полу с аномальной скоростью и не могут остановиться, потому что никогда не умели, потому что это так сродни привычному разрушению, потому что это, наверное, тоже
война.
На поздних стадиях хронического отравления ртутью эти нарушения становятся необратимыми и побороть их никак нельзя.
