Смерти вопреки

Ранее.       Она, кажется, любила его. Насколько сильно, сказать точно она не могла. Да и любила ли? Так любят наивные юные мечтательницы, боготворящие книжных героев и лелеющие каждый момент книги, где мужчина совершает различные героические поступки ради своей возлюбленной. Что такое настоящая искренняя любовь ей было неведомо. Она никогда не видела ее. Поэтому про себя всегда признавалась ему не в любви, а в восхищении его красотой, обожании его голоса, очаровании его улыбкой. Она была уверена лишь в одном – он был единственным мужчиной в мире, к которому ее влекло. Только вот ему плевать на нее. Он прекрасен как Аполлон, но самовлюблен как Нарцисс. Какая ирония. Она видела это, знала, но продолжала желать его. Вокруг него всегда было много красавиц. Актрисы, зрительницы, простые девушки с улиц. Она была очередной дурочкой, попавшей в плен, очарованной его образом и голосом. Одной из многих. И не сказать, что красивой. Так думала она, так говорила ее мать.       Порой ей хотелось сбежать, исчезнуть, раствориться в этих серых, унылых улицах Лондона. Подальше от Него. Но так невыносима была одна лишь мысль об этом! Она понимала всю глупость своего положения, ругала себя. Ненавидела ту ревность, что вспыхивала в ней, когда рядом с Ним появлялась очередная пассия. Но она терпела ее, заглушала, как могла. Несчастная глупышка. Как бы то ни было, ей некуда было бежать от него. "Гранд Гиньоль" стал ее домом после того, как отец сгинул на море, а мать умерла от чахотки, оставив едва повзрослевшую дочь на попечение старинного друга. Такая вот судьба.       - Душечка, не спать! Скоро начнется прогон пьесы, а костюмы еще не готовы.       Снова она замечталась. Мадам Блэйк, костюмер и по совместительству женщина, заменившая ей мать в каком-то смысле, потрепала ее по голове и быстро исчезла за кулисами, а за ней стайкой устремились три ее помощницы. Время не ждет. Нужно проверить костюмы.       - Мисс Грэйвс, - снова этот голос! Она вздрогнула, резко оборачиваясь к говорившему. - Мне нужен мой плащ.       Он возвышался над ней, прекрасный и недосягаемый. Она покраснела, кидаясь к заготовленной вешалке с уже отглаженными костюмами, и схватила темно-синий плащ, протягивая его Фредерику Эбери, актеру, пленившему ее разум и сердце. Руки дрожали от волнения. Он забрал его, немного нахмурившись, и вдруг взял ее за руку. Точнее схватил, притягивая девушку ближе. Она, как безвольная марионетка, шагнула к нему, окрыленная внезапным прикосновением.       - Вы снова смотрели на меня, мисс Грэйвс. Я не могу так работать, - с холодом в голосе произнес он, и его карие глаза сверкнули недовольством.       - Простите меня, сэр. Я просто...Мне так неловко, - Она жадно рассматривала его точеные черты, любовалась, как свет играет бликами в его каштановых кудрях. – Я не хотела.       Он лишь хмыкнул, наклоняясь ближе к ее лицу. Его взгляд замер на ее губах, а затем переместился выше. И вот уже они смотрят друг другу в глаза. Осенний лес в пасмурную погоду и настоящий синий шалфей с вкраплениями зелени.       - О, нет. Вы хотели. И вместо того, чтобы думать о репликах, я все тону в ваших сапфировых глазах. Это жутко отвлекает, мисс Грэйвс. В следующий раз пленяйте меня после спектакля.       Он развернулся и ушел, оставив ее растерянно смотреть ему в след. Он только что сделал ей комплемент? Что он сказал? Не может того быть! Она взглянула на запястье, еще хранившее тепло его кожи, и тихо выдохнула от удивления.       - Винсент! Ты нам нужен на сцене! - она вздрогнула, осознав, что прогон уже начинается.       Значит, Винсент вернулся? Она не видела своего опекуна целый день и жутко волновалась. Они повздорили накануне, и он ушел. Заботившийся о ней практически с рождения, Винсент Брэнд был ее истинной семьей. Когда она поняла, что родная мать видит в ней лишь помеху, она не знала, как жить с этой ношей, но мистер Брэнд, лучший друг ее матери, решил взять на себя ответственность за ребенка. Он считал ее своей дочерью, открыл ей мир поэзии, литературы и театра. Он открыл ей совершенно другой, новый мир, где она более не была одинока. И она полюбила его как родного отца, благодарная за заботу. С ним всегда было весело и интересно. Он мог рассказать обычную ничем не примечательную историю так, что по ней смело можно было ставить пьесу. Тем больнее ей было ссориться с ним. Но она пошла характером в мать. В одночасье могла из милой девушки превратиться в скандалистку, которой все осточертело, и тут же раскаяться и просить прощения за все грубые слова. Переменчивая, как море, на котором и появилась на свет.       Она шла к сцене, когда один из работников остановил ее и попросил проверить, готово ли все, связанное со светом и механизмами. Такова была ее роль здесь – помогать всем понемногу. Кивнув, она быстро спустилась под сцену, пытаясь не упасть в полутьме со ступенек. Когда она удостоверилась, что все готово, из темноты вдруг вышел мужчина. Она тихо вскрикнула, отшатываясь от него, а он в ответ резко отвернулся, закрывая лицо воротом плаща и тихо извинился.       - Нет, это вы простите! – успокоившись, произнесла она, делая шаг в его сторону. – Я просто не заметила вас. Знаете, умение видеть в темноте давно уже в списке моих желаний, но Господь решил, что людям незачем посягать на возможности животных.       Мужчина обернулся к ней, все еще прикрывая лицо воротником. Он был выше нее ростом, хотя сутулился, от чего-то все время упорно прикрывая лицо. Она улыбнулась ему. Незнакомец был явно растерян или же смущен. Он, наконец, взглянул прямо ей в глаза, от чего мурашки волной прокатились у нее по спине.       - Вы здесь новенький? Я раньше вас не встречала, - немного рассеяно спросила она, делая еще один шаг в его сторону. Ее тянуло к нему.       Он кивнул.       - Я буду тут работать. Мистер Брэнд, Винсент, он привел меня сюда. Он хороший человек, - ей нравился его голос, такой мягкий, мелодичный и одновременно сильный и твердый. – Первый за всю мою жизнь, - тихо добавил он.       А она все смотрела на него, не моргая, и пыталась осознать увиденное. Его глаза. Она никогда не видела таких…волшебных глаз. Да и сам он выглядел более чем нереально. Когда свет софита сквозь щели в полу упал на его лицо, она поняла, что никогда в жизни не видела ничего подобного. Его кожа была бледна как мел, сильно контрастируя с темными губами и волосами, а глаза, эти желтовато-оранжевые омуты, затягивали и не отпускали. И эти чудовищные шрамы на правом виске и щеке. Они должны были вызвать у нее отвращение или, во всяком случае, неприязнь, но они не отталкивали. Может быть, причиной этому послужило то, что она была не из тех, кто издевается над уродством, и поэтому она даже не обратила внимания на них, пока он не повернулся правым боком, смущаясь от ее пристального взгляда.       - Да, он очень хороший, - она смутно слышала свой голос, увлеченная внешностью незнакомца. В ней была своя красота. Не та напыщенная, ослепительная и идеальная красота, к которой стремились тысячи людей, а другая, неявная и влекущая. Красота не для всех. – Как вас зовут?       Незнакомец замялся, тяжело вздыхая. В его таинственных волчьих глазах застыла тоска.       - У меня… зовите меня Калибан.       Она удивленно вскинула бровь. Странное имя. - Неужели? «Буря»? Может быть, я заблуждаюсь, но не совсем уверенна, что оно вам подходит. Если только вы действительно не являетесь воплощением дьявола, - она улыбнулась ему, однако посерьезнела, когда он опустил глаза. – Простите, я не хотела вас оскорбить.       Калибан вдруг посмотрел на нее с такой признательностью во взгляде, что она вздрогнула. Было в нем что-то такое ранимое, словно он искренне верил в то, что имя доподлинно описывает его сущность, но был благодарен, что она так не считает. Что же произошло с ним? И эти шрамы. Ей стало жаль его.       - Кто дал вам это имя?       - Винсент. Он сказал, что можно иметь сценический псевдоним. Имя как имя, - Калибан сделал робкий шаг в ее сторону, все так же скрывая правую часть лица от ее взора.       - А настоящее имя? – она удивилась. – Разве мать не дала вам имя?       Он усмехнулся с горечью.       - Мать? У меня нет матери. Только создатель. Отец. Он…я скорее нежеланный ребенок. Он ушел, едва увидев меня, - сколько боли было в его словах!       Она понимала его чувства. Их обоих считали обузой. Интересно, все ли матери и отцы так жестоки?       - Сожалею. Это ужасно, - большего она не смогла сказать, понимая, что слова не облегчат его страданий. Как и ее. Она до сих пор мучилась из-за матери. Столько лет прошло, а эта женщина продолжала загонять ее в могилу своими словами.       - А вы? Как зовут вас?       - Меня? Ох, мисс Грэйвс, - она запнулась, усмехаясь. – Ариана. Зовите меня Ариана.       Почему-то он улыбнулся, тихо повторив ее имя. Из его уст оно прозвучало музыкой. Удивительно.       - Оно превосходно. Идеально вам подходит, - громче произнес он. – Особенно вашим глазам.       Она смутилась. Впервые кто-то говорил ей такие слова. Нет, это уже второй раз за день. Первым был Фредерик. Однако, такие простые и лишенные красочных эпитетов слова Калибана потрясли ее сильнее, казавшихся теперь вычурными, слов Фредерика.       - Спасибо. Я…мне нужно идти, - Ей срочно нужно на воздух. Происходило явно нечто странное. - Думаю, мы будем часто видеться, - Она поднялась на две ступеньки. – До встречи, Калибан.       Поднявшись на сцену и сообщив рабочему, что все механизмы в порядке и готовы к работе, Ариана остановилась у занавеса, рассеяно накручивая на палец черную прядь волос. Этот таинственный незнакомец, назвавшийся Калибаном, не на шутку заинтриговал ее. Откуда он пришел? Что случилось с ним? Почему он так робок и застенчив? Она до ужаса сильно хотела знать ответы на эти вопросы.       - О чем мечтаешь, принцесса? – Винсент возник рядом, покручивая в слегка трясущихся пальцах трость. – Уж не об ухажере каком?       - Разве запрещено мечтать? – Она улыбнулась опекуну. – Просто думаю о причудах судьбы.       Винсент хитро усмехнулся, наклоняясь ближе.       - А есть ли имя у этой причуды?       Она оценивающе посмотрела на него, размышляя, стоит ли раскрывать все карты, и медленно улыбнулась, касаясь рукой его плеча.       - Тебе ли не знать.