Полонез

      Разделы Республики стали для неё отправной чертой, границей между прошлым и настоящим, за которой всё размывалось смутными воспоминаниями. Помнится, до этой границы было что-то - победы и поражения, и пиры во время чумы, и странная троица, неведомо как и чем объединённая. Помнится, до этой границы было ужасное чувство разделённых земель, чужие войска на своей территории, конфедерации и чувство падения в бездну.Они пытались что-то сделать, и, кажется, отголоски подавленного восстания ещё болели в душе. За чертой, уже после, были брат и сестра, было огромное поместье, так не похожее на замки и дворцы княжества, и неестественное равнодушие, граничащее с тоской. Россия подарил ей новое платье, а ещё он запрещал ей видеться с Литвой, а ещё он по-доброму улыбался и пытался разговорить её. Наташу он не понимал. Её говор был для него непонятным и забавным, а когда она пыталась изъясниться по-польски, он хмурился и обрывал её на полуслове. Наташа почти всё время молчала, хотя быстро выучилась говорить на русском. Польша тоже когда-то переучивал её на свой язык. А ещё он обучил её латыни и итальянскому, и даже немного игре на фортепиано, и Беларусь очень удивляло, что он, такой надменный и нетерпеливый, долго сидел с ней за книгами и нотами. Феликс любил музыку, особенно фортепианную - он был прирождённый пианист, и музыка, казалось, сглаживала все его неприятные черты. Беларусь любила наблюдать за ним, когда он играл сам или чутко вслушивался в чью-то игру, даже дыша в такт. Без Феликса было непривычно скучно и тихо, и даже тоскливо. Пусть с Литвой удавалось обмениваться короткими взглядами, или даже редкими фразами, но Польша - а теперь уже Варшавское Герцогство - казался недосягаемо далёким, будто его отделяли моря и океаны. От этого становилось не по себе. Да и вовсе, в этом слишком большом для его обитателей доме всегда было не по себе, может быть, из-за этой вечной тишины. Она оплетала коконом, убаюкивала, и Наташе казалось, что она спит. Поэтому, когда Беларусь проснулась от звуков фортепиано, она долго вслушивалась в них, не в силах понять, явь это или отголоски сна. Незнакомая мелодия привела её к огромной полупустой зале, где Наташа никогда раньше не была, в центре которой стояло фортепиано. Играл Иван, и звуки отражались от стен, гуляли по комнате и всему поместью, пробуждая его ото сна. Он закончил играть и обернулся к ней с вечной полуулыбкой. - Любишь музыку? - Так, - дрогнувшим от внезапного волнения голосом ответила Беларусь. Россия освободил ей место и то ли попросил, то ли приказал: - Сыграй мне что-нибудь, - даже не спросив, умеет ли она. Наташа села за фортепиано и занесла над клавишами чуть дрожащие пальцы, раздумывая, какое произведение сыграть. На мгновение ей почудилось, что за спиной у неё стоит Феликс и внимательно, с одобрением наблюдает за её руками. Она сыграла ему полонез Огинского.