По дорогам жаждущим, По дорогам жаждущим тепла Я шагаю налегке, Посланный за смертью с рюкзаком. И стук колес играет старый блюз По шпалам мимо нот.
http://www.youtube.com/watch?v=1ES4VdgPFaI - Поехали, - скомандовала Ника, Сергей снял машину с ручника и резко крутанул руль. Он не знал, что ждет их всех дальше, но чувствовал, что теперь впереди у них много хорошего. Пути господни неисповедимы, но когда тебе есть во что верить, и когда кто-то верит в тебя, можно преодолеть все.Эпилог
7 июня 2014 г. в 18:10
Дима закинул руки за голову. Сегодня ждать письма было мучительно и нестерпимо-радостно. Он знал – письмо обязательно придет, они приходят стабильно раз в месяц. Когда Сережка впервые написал, Вражевский чуть с ума не сошел от счастья. Ночью положил тетрадный листочек на грудь, под футболку, и сжимал зубами подушку, чтобы не орать от переполнявших его чувств.
Серега писал коротко, немногословно, так же, как говорил. Рассказывал о Нике, о матери, о том, как учится на последнем курсе. Дима читал его письма и вспоминал, как все было. Немного свободы и любви – вспышка света перед царством мрака. Но зато какая вспышка.
В ту ночь, когда Дима избил Миниханова, они вернулись домой. Долго целовались и ласкали друг друга, Сережка плакал и шептал наивные обещания.
За Димой пришли только на следующий день. Он все успел: переписал на Симакова машину, отдал деньги – осталось достаточно, чтобы Серый мог доучиться в институте, не работая по ночам. Дима даже поутру свозил Сережу на могилу матери, показал место – Сережа сам настоял, обещал ухаживать, благо его отец и сестра похоронены совсем рядом.
На суде Серега все рассказал. О том, как на него наехали бандиты и менты, как резал вены и как присутствовал при избиении Рустэма. Дима боялся, что после таких откровений оболтуса заметут за пособничество или, еще хуже, упрячут в дурку. Но все обошлось. Город потрясли смерти депутата Ляхина с его помощником Никитой Калининым и целой компании ментов и работников следствия. Седой не церемонился, все, кто был причастен к той давней истории, нашли свой конец. Один только Рустэм и остался в живых, хоть и провалялся несколько недель на больничной койке. Криминальный авторитет Седой, с каких-то щедрот одаривший Димку своим покровительством, встретил его на зоне, как родного. Все их прежние трения канули в лету. Так что сидел Вражевский неплохо, как сыр в масле не катался, но пользовался уважением. А когда Серега стал писать, сделалось и вовсе хорошо.
Дима знал, что когда-нибудь письма перестанут приходить. Сережка повзрослеет, найдет себе симпатичную девчонку, женится. Пойдут детишки. Дима старался не переживать на эту тему, но в голове все равно крутились их обрывочные разговоры, песни, поцелуи. У него ничего не перегорело, как он ни пытался убедить себя в обратном. Наоборот, казалось, он любил его еще сильнее, разлука мучила Вражевского, и он отдал бы половину своей непутевой жизни, чтобы еще хоть раз поцеловать Сережу.
- Мужики, письма принесли.
Дима приподнялся на койке, не выдавая волнения, спокойно велел соседу:
- Мишаня, принеси и мне.
Тот с готовностью ринулся в толпу заключенных. Мужики разбирали письма, тут же рвали конверты, вскрывали, не в силах унять нетерпение.
- Дима, а тебе ничего не пришло, - растеряно крикнул ему Мишка.
Вражевский поднял бровь.
- Смотри лучше.
Сережа не мог не написать. Потому что через три дня новый год, Серый должен был его поздравить. В страшных снах Димке грезилось, что Сережка нашел девушку, проводит с ней время и, влюбленный по уши, забывает его. Но не сейчас, не в праздник же.
- Нету, сам посмотри.
Дима упруго спрыгнул с кровати, подошел к столу, с которого расхватывали последние письма. Растерянно огляделся. На душе стало тяжело-тяжело. Все правильно, он же сам требовал от Сереги, чтобы тот прекратил маяться дурью и устраивал свою жизнь. Но это на словах. А сердце не поймет и не примет.
- Вражевский, на выход, - скомандовал вошедший дежурный.
Дима отвлекся от мрачных мыслей. Интересно, кому и что от него надо? Заложив руки за спину, он двинулся за дежурным и очень удивился, когда его привели в комнату для свиданий.
- У тебя два часа.
- Почему два? Три же положено, - машинально возмутился Димка, которого до сих пор никто не навещал, кроме адвоката.
- Поговори мне еще, Вражевский!
Дежурный пихнул его в спину и захлопнул за спиной обитую железом дверь.
- Привет, - Сережка, сидевший на стуле, вскочил, шагнул ему навстречу. И замер, не зная, что делать и говорить. Он был взъерошенный, комкал в руках шапку и смотрел во все глаза.
- Серега! – Димка не утерпел, схватил его в охапку, втянул запах волос и одеколона.
- А кого еще ты ожидал увидеть? - смущенно спросил Симаков.
Димка отстранился, но не выпустил из рук, поглядел, полюбовался, держа повыше локтей – Сережа стал еще красивее, хоть и осунулся, зато выделились скулы, делая его взрослее. Вот повезет кому-то.
Сережка выкрутился из его рук, опустил глаза, помялся, а потом сам обнял за шею. Прижался, жаркий, взопревший в теплой куртке. Сколько же его промурыжили в очереди?
- Я так соскучился! А судья не хотела подписывать разрешение на свиданку. Еле дождался, даже писать не стал, хотел сюрприз сделать, - бормотал он, уткнувшись носом в грубый ворот Димкиной рубашки.
Некоторое время они стояли молча, обнявшись, просто слушая дыхание и не веря, что встреча, наконец, состоялась. «Приехал, золотой мой, умница», - думал Вражевский, жмурясь от удовольствия. От Сережи пахло чем-то домашним – то ли выпечкой, то ли сладостями.
- Ника тебе рисунок нарисовала, - вспомнил Сережа, и они разомкнули неловкие объятья.
Симаков вытащил из внутреннего кармана сложенный в восемь раз альбомный лист. На нем цветными карандашами были нарисованы три вполне узнаваемые фигуры: два мужика и одна маленькая девочка посередине. Ника трогательно подписала рисунок: это моя семья.
Дима поднял взгляд и увидел блестящие от непрошеных слез глаза Сережи. И тут же, как раньше, принялся отвлекать его, расспрашивать о новостях, хотя из предыдущего письма знал, что Серега пишет диплом, Ника ходит на танцы, а бабуля почти слегла – подводят суставы. В жизни Симаковых мало что меняется, как и в его.
Сережа был не мастак рассказывать, из него приходилось тянуть, и время отчего-то закончилось до обидного быстро. Когда в дверь постучали, Дима выругался и долбанул кулаком по стене.
- Я еще приеду, - пообещал Сережа, кусая губы.
- Ладно.
- Я точно приеду, - с нажимом повторил он, - ты не верил, что мы будем ждать, а мы ждем. И я, и Ника.
- Мать не ругается?
- Ругалась. Теперь уже нет.
Димка всегда ненавидел расставаться. А Сережа, похоже, просто этого не умел делать. Он стоял, как потерявшийся ребенок, смотрел во все глаза и едва не плакал. Дима улыбнулся ободряюще, обнял и поцеловал в губы, так, как давно хотелось.
- Ты что?! – упер ладони ему в грудь Сережка. – Ты зачем? Тебе же плохо теперь тут будет! Все узнают!
- Ничего не будет, - довольный его наивной и трогательной заботой пообещал Вражевский, - иди сюда.
Сережа дрогнул и сам подался навстречу. Дима притиснул его к стене, принялся ласкать язык и губы, проникая глубоко в сладкий, будто от конфет, рот.
- С новым годом, - переведя дух, прошептал он.
Дверь распахнулась. Дежурный замер изваянием, указывая направление на выход.
- С новым годом, - крикнул вслед Сережа, и Димка поверил, что все еще может сложиться.
Имелось у Димки одно качество, которое Сергей просто ненавидел. Это было его упрямство. Через год после первого свидания Вражевского отпустили по УДО, и дату освобождения Сергей узнал от адвоката, сам Дима благополучно о ней промолчал.
В знаменательный день случилась хорошая погода, такая, какая только может быть в ноябре – сухая и солнечная. Сергей припарковал «тойоту» на пустыре у ворот, ждал, привалившись к капоту. С удовольствием курил – легкая нервозность не покидала его. Предвкушение встречи, радостное нетерпение и немного опасения, что Димка опять выкинет какой-нибудь фокус. На случай, если Вражевский не захочет ехать домой, Сергей припас козырного туза.
Козырный туз все утро прихорашивался перед зеркалом и тараторил без умолку, а теперь мирно посапывал на заднем сидении.
Солнце поднималось все выше, ощутимо нагрело капот. Сергей закурил уже третью, в сотый раз поглядел на часы. Чертовы бюрократы! Наверняка ведь могли заранее написать все бумажки, обязательно нужно все делать в последний момент? Сергей негодовал и злился. Затянувшееся ожидание отравляло радость.
Проснулась Ника. Вылезла из машины, зевнула и сонно уставилась на огромные железные ворота с колючей проволокой по верху. Ох, как ругалась мать, когда Сережа решил взять Никусю с собой. Но малявка так просилась, а он знал, что Дима скучает по дочери, и Ника поехала с ним.
- Кушать хочешь? – спросил Сергей.
- А что есть?
- Чай в термосе на заднем сидении, бутерброды и яблоки. Иди, хозяйничай, ешь.
- А папу скоро отпустят?
- Скоро, но ты кушай спокойно, успеешь повидаться.
Ника послушно кивнула. В этом году она стала первоклассницей, и это событие изменило характер девочки. Она стала спокойнее и, кажется, даже мудрее. По крайней мере, Ника начала соглашаться с тем, что ей говорят старшие. Сергею стало с ней легче.
Ника забралась обратно в салон «тойоты».
- Только не кроши там сильно, я чистил машину, - предупредил Сережа.
Перед поездкой он загнал «тойоту» в мойку, она встречала хозяина чистенькая, нарядная, сверкающая литыми дисками. Будто тоже радовалась встрече после долгой разлуки.
Наконец, ворота дрогнули. Двое солдат с автоматами потащили тяжелые створки в стороны, и появился Вражевский.
Он шел, немного сутулясь, неуверенно; прищурившись, огляделся и увидел Сергея. Если Сережа и боялся его недовольства, все страхи мигом испарились. На Димкином лице расцвела широкая улыбка. Он ускорил шаг, потом побежал навстречу. Сергей тоже поспешил к нему, но Ника его обогнала. С криком:
- Папочка! – она пронеслась мимо Сергея и бросилась Вражевскому на шею.
Димка подхватил ее, изумленный и счастливый, закружил, целуя поочередно в обе щеки, на руках донес до машины.
Взгляды встретились.
- Привет, - сказал Сергей, - мы за тобой.
- Я вижу, - улыбался Димка. Опустил Нику на землю, шагнул и обнял Сережу. – Тогда я с вами.
Сергей приглашающе кивнул на машину, сам сел за руль и завел мотор, дожидаясь, когда Дима и Ника устроятся и пристегнутся. Магнитола негромко наигрывала «наше радио»: