Звериная тропа

*** Где путешествует душа во сне? Она скользит где-то между прошлым и настоящим, может быть, даже одним глазком хочет взглянуть на будущее, но каждый раз пугается и тихо ускользает в сверкающий калейдоскоп омута воспоминаний, чувств, мыслей, шепота подсознания и поскрипывания страхов. Она поет иногда свои любимые песни, а иногда молча сидит в темноте, лишь слушая, как стучит сердце, отсчитывая минуты пустоты вокруг. И черная вельветовая темнота проглатывает ее, чтобы в следующую секунду снова отпустить. Во сне нет четкого времени, оно обманчиво и изменчиво, оно живет по своим законам, оставляя ровно столько свободы, чтобы можно было жить вечно или в секунду состариться и умереть. Джон долго сидел над телом... нет, над живым теперь Дином, пытаясь наконец-то собрать себя вместе и дотронуться до него. Что бы ни сотворил этот загадочный "друг", но он оживил человека, и та внезапная пустота, что только что практически задушила его, вдруг исчезла, заменившись на внезапные яркие вспышки вернувшейся души. Сознания, что было поймано в клетку сна, но обнажено до максимальной степени, оголено до болезненного слепящего света. Дин сам так не открывался перед ним, Джон даже специально не мог его так открыть. Даже когда в прошлые разы тот спал перед его глазами, распахнутый и беззащитный, эта невообразимая яркость и глубина не была ему доступна. Во второй раз в жизни Джон не был уверен, что ему досталось по наследству от матери: благословение, великий дар или самое страшное проклятье, что может настигнуть его род. Способность и возможность раскрывать и читать людские эмоции была странной и почти бесполезной в его старой жизни вещью. Что могло быть полезного в том, как люди дрожали внутренне при виде его или членов его семьи, что он мог открыть или впитать, кроме отвращения или страха, кроме ненависти? Даже когда он убежал из дома, чтобы не видеть этих напуганных мерзких людишек, он снова окунулся в засасывающий омут людских эмоций. Даже специально не стараясь их открывать, он то и дело тонул в них. Чем дальше, тем больше понимая их большую с людьми разницу. Их сложность и запутанность. Их яркие узоры и разбитые мозаики. Их тягучие скользкие страхи и пламенеющие желания, их извивающуюся ложь, дымящиеся сожаления, жгущее горе и сверкающую радость. И чем дальше, тем больше все это смешивалось, пока он не попал на войну, чтобы захлебнуться в самых страшных человеческих эмоциях. Они, как чума, разъедали его изнутри, заставляя выть, будто от агонии вместе с умирающими вокруг людьми. Тогда он бежал от них не в силах больше контролировать свой дар... свое проклятье. Вернулся в свой лес к давно забытой семье, осознав, что только там он обретал благословенную тишину и покой, что только там счастливая глухота давала ему возможность жить, давала ему возможность вдыхать полной грудью влажный лесной воздух, свободный от людского присутствия. Ему не хотелось понимать больше людей, ему не хотелось больше их видеть, слишком много, слишком. Интоксикация человеческими чувствами заставила его закрыться и зарыться глубоко в себя в поисках тишины, в поисках умиротворения. Но его мать продолжала свои голодные путешествия к людям. Отчасти он мог ее понять, это было слишком сильно, чтобы устоять. Это звало их ночами, так, как никогда не звала луна. Будто один раз испробовав вкус человеческой натуры, больше нельзя было без нее существовать, потому что звериная душа монстра была слишком простая и бесцветная на их фоне, слишком правильная и неподвижная, будто застывший кусок льда, в то время как человеческие чувства горели вокруг разноцветным пламенем, пожирая их с матерью души кусочек за кусочком... без остатка. Они слишком поздно поняли, что это зашло слишком далеко и их спокойная жизнь закончится... их жизнь закончится. Полностью. Лишь потому, что то пламя, которое они так жаждали, готово было сожрать их целиком, оставляя лишь пепел и прах в прямом и переносном смысле. И тогда они умерли... все разом. Люди пришли и казнили их, ведомые своими страхами. Жестоко и безжалостно. Но для Джона это была еще более страшная смерть, потому что вместе с пожирающими их тела языками огня, он слышал и чувствовал вокруг себя страшные волны и вихри человеческого ужаса и отвращения, истерических визгов их подлости и беспощадности, безжалостности и слепого гнева, обращенного на непонятное им, на странных существ, которых они не знали и не хотели знать. На тех, кого им было проще уничтожить. И это чувство он унес с собой в это новое место. В Чистилище, как кто-то его назвал. И правильно назвал. Это было место очищения, ибо здесь больше не было ничего из этих грязных липких человеческих мыслей и эмоций. Здесь было кристально чисто и просто. И память, унесенная с собой в этот мир, заставила его дать самому себе и свой семье одно обещание. Что любой человек, встреченный ими на пути, будет уничтожен. Обещал... И провалился... Предал самого себя и их всех, когда в минуту одиночества и грусти вдруг услышал далекий знакомый запах. Странный, чуждый для этих мест после стольких лет. Запах человеческой крови. И, может, он жаждал поначалу исполнить свое обещание, когда побежал, как сорванный с поводка пес на этот запах. Но чем ближе он подбирался к диковине, что неведомым образом оказалась в этом мире, тем сильнее вдруг он начинал чувствовать что-то так давно забытое. То, что заставляло его искать человеческого общества столько земных лет. Пока... пока его не стало слишком много. И каждый шаг, приближавший его к его жертве, делался все труднее и труднее. В сомнении, в колебании, в ожидании. Он знал, что запах крови обычно сопровождается запахом страха, отчаянья и агонии. Но здесь не было на них и намека. Странная человеческая душа то обжигала его, слепила, отнимала волю и заставляла тащиться как рыба за плывущей перед носом жирной приманкой, то вдруг закрывалась, полностью отрезая себя от окружающего мира. Будто давала распробовать и зацепиться, чтобы потом вдруг накинуть петлю тишины на его шею. И Джон вставал как вкопанный в моменты тишины и темноты, когда ничего не было слышно и видно, кроме обычных болотистых лесов и шевелящихся теней его владений. Или несся, как мотылек на пламя, не в силах остановиться, даже зная, что может сгореть, испепелиться в одной слишком яркой вспышке. Но не мог удержаться от этой слабости. От этого притяжения, от этой страшной, будто наркотической, зависимости, без которой мир терял свои краски и был простым черно-белым полотном со скучными гравюрами. Это было его проклятье, что настигло его даже в этой другой жизни. Его слабость, от которой он думал, что избавился. Но сам просто обманывал себя. Он сдался. Проиграл себя самого. Схватил человека как игрушку в удобный момент, когда тот был уязвим и слаб, и утащил в пещеру. Вот уж поступок достойный настоящего животного. Притащить жертву домой, чтобы вдоволь наиграться ей, прежде чем съесть. И что в итоге? В итоге он сидел возле человека и... смотрел. Смотрел, как раненый человек истекает кровью, как медленно и мучительно его тело борется с травмами. Смотрел и вдыхал. Его запах и его душу. В какой-то потерянный для себя момент он вдруг перекинулся в свою человеческую форму, в которой не был так долго, с самого момента их смерти на Земле. Но теперь вдруг ему снова захотелось быть "человеком". Лишь потому, что перед ним в раненом беззащитном теле пламенела и переливалась душа своими снами и эмоциями. Открылась вдруг, выпуская свои странные непохожие ни на что языки-лепестки, то как дикое пламя горящие, то медленно тлеющие образами и ощущениями. Что-то он мог читать ясно и отчетливо, что-то проступало едва видными очертаниями. Но он был потерян, утонул в ней с головой. И проснулся он от своего гипнотического транса лишь тогда, когда человек пришел в себя и заговорил с ним. Опять оборвал связь и закрылся, будто перекрыв ему кислород. И в минуту слабости перед своим проклятьем Джон решился не убивать его. Принял решение, от которого вся его жизнь резко сменила направление и покатилась с горы, ускоряясь с каждым новым оборотом. Если бы он только знал... Чем это все закончится. Если бы только мог предвидеть, что предаст свою семью и покинет дом, чтобы быть просто ближе к источнику своей нездоровой зависимости. Как алкоголик, ушедший из семьи жить за стойкой бара. Просто чтобы еще раз почувствовать человеческие чувства и эмоции, вдыхать их и перекатывать на языке, ощущая себя живым и горящим вместе с ним. И человека так легко было провоцировать. Добиваться от него вспышек и проблесков простыми напоминаниями о старом доме на земле, простыми касаниями его человеческой формы. Получать то, что хотел. Глупо... глупо было думать, что все закончится разговорами по душам и легкой прогулкой. В один неуловимый момент Джон вдруг осознал, что начинает не просто впитывать в себя его эмоции, но и сопереживать им. Вдруг пламенеющий свет начал прожигать насквозь его тонкую "человеческую" шкуру, оставляя там нестираемые следы. И чем дальше, тем больше он запутывался от этого странного человека. От столь непохожего на всех тех, кто пропитывал собой его прошлое, его лесную жизнь и его войну. Чем дальше, тем больше Дин действовал. Больше реагировал. Больше закрывался и ярче вспыхивал каждый раз, внезапно открывшись. Затем он спас Джону жизнь. Зачем? Самый логичный и резонный вопрос. И самый нелогичный и бредовый ответ, что Джон увидел в невысказанных словах и невыраженных мыслях, в огне, что осветил беспросветную ночь на доме-дереве. Ровно за миг до падения... Джон ослеп? Почти... Оглох? Еще нет... Он сделал это позже, когда человек вдруг спустился за ним в болото и протянул руку. Живой... Чтобы спасти его во второй раз. Спасти ли? Конечно, он ничего этого не знал, не понимал и не чувствовал. Ведь он всего лишь человек. Но дальше он сделал то, к чему Джон не был готов, то, чего он никогда не делал и боялся больше, чем смерти. Он привязал себя к Джону кровью. Смешал их две столько похожие и разные души кровавой цепью. И с этого момента Джон уже не понимал, что ему делать дальше. Ровно до момента, когда он услышал возвращение его семьи. Только для того чтобы понять, насколько жестоко он поступил, насколько глупо и безрассудно, когда он оставил свой дом. Насколько слеп он был для того, чтобы, играя с человеком, расслабиться и не уследить за двумя врагами, посетившими их земли. Не предупредил свою семью, не защитил, не уберег... Ради чего? Ради кого? Ради того, кто лежал возле его ног. Ради того, кто пришел выиграть безнадежный бой. Ради того, кто по собственной воле пришел победить. И проиграть. И умереть. Словно это ничто. Просто разменял одну жизнь на другую. Без цены, без условий... без колебаний... И что теперь? Если бы Дин только знал, что, привязав себя к Джону, он заставит его чувствовать все вместе с ним. Синхронизироваться. И страшнее не было для Джона ничего, чем те мгновения... Сильнее не было ничего, чем те мгновения... Когда Дин бросился в бой с намерением спасти. Спасти и умереть. А смерть... нелогичная и неправильная смерть сломала в нем что-то. Джон надломился в тот момент, и эмоции и чувства превратились в почти физические ощущения. И он умер там вместе с ним. Чтобы воскреснуть... И начать все с начала. Свое самое страшное проклятье, от которого он не мог ни убежать, ни спрятаться, ни прекратить его. Это была ловушка без выхода, в которую он сам себя запер. Можно было бесконечно сидеть здесь и ждать. Но лес вокруг тихо оживал, возбужденный запахами крови и смерти, наполнившими поляну. Джон старался не вдумываться в то, что он сидел на коленях на влажной от крови земле, что за его спиной впитываются в землю останки его семьи. Какое это имело значение? Помочь он им уже не мог. Спасти? Не успел. Оплакивать? Не время. Время было собраться и вернуться домой, только в то место, где по-настоящему он чувствовал себя в безопасности. Безопасное, защищенное, скрытое от чужих глаз место. Семья его не чувствовала больше боли и не нуждалась в погребении. Не то это было место, Чистилище, где кто-то заботился бы о погребении и упокоении. Потому что здесь не существовало больше вечного покоя. Все было ловко замкнуто в бесконечное существование. Касалось ли это человека, он точно не знал. Но проверить ему все равно не довелось бы, потому что Дин был жив и намеревался таковым остаться. Пора была выдвигаться. Исполнить обещанное, вернуть долг. Джону не нужно было больше притворяться слабым перед Дином, тот слишком крепко спал и, скорее всего, даже ничего не чувствовал. Единственной проблемой Джона был только физический контакт, который усиливал контакт ментальный. Но он мог это потерпеть, учитывая, что сейчас Дин спал практически без снов, не излучая почти ничего, кроме тишины. Лишь слабое тепло. Так было даже лучше. Просто подсунув руки ему под плечи и колени, Джон поднял Дина и, не слишком напрягаясь под его весом, пошел в свою пещеру. Он снова, будто добычу, тащил человека в свое логово. Только в тот раз он волок его, вцепившись зубами в мягкую плоть сквозь лесные заросли, оставляя широкую кровавую тропу за ними, а сейчас нес в своих человеческих руках его спящее безвольное тело. Дин выглядел таким неживым под слоем всей этой крови, что пропитала его одежду, испачкала грудь, живот, руки, шею. Даже лицо было в многочисленных кровавых брызгах. От такого не выживают люди. Своим обнаженным животом Джон чувствовал тепло его тела и влажность окровавленной одежды. Голова Дина была откинута назад, обнажая беззащитное горло. Такой уязвимый. Такой молодой. Конечно, он выглядел немного старше Джона, но в масштабах жизни оборотня он был слишком молодым. Почти как ребенок. Его младшие братья и сестра были старше человека. Единственное, что не давало Джону относиться к нему, как к младшему, было странное ощущение ужасной древности его души. Будто душа умудрилась прожить намного больше лет, чем тело. Но разве такое было возможно у людей? Насколько он знал, нет. Дорога заняла больше времени, чем он рассчитывал, и до пещеры он добрался уже глубокой ночью. В звериной форме получилось бы гораздо быстрее, но тащить Дина в зубах у него почему-то рука не поднималась. Вокруг пещеры как всегда было тихо, потаенный защищенный уголок таковым и остался, несмотря на недавнее посещение его человеком. Вход утопал в темноте скалистого разлома, едва различимый в слабом ночном освещении. Джон нырнул в темноту и свернул из узкого прохода направо. Не туда, где он держал своего пленника в прошлый раз, но туда, где обычно обитал он сам, в свое тесное, но уютное ответвление. Там было заметно теплее и суше, чем в пещере с костяной ямой. Раз уже ему предстояло нести вахту возле исцеляющегося Дина, почему бы не делать это в комфорте. Тем более что совсем не было понятно, сколько мог занять этот сон. Ведь "друг" ничего не сказал по этому поводу, и не дал никаких инструкций. Только взял обещание и исчез. Пол его пещеры устилали сухие мягкие опилки и крошки старой коры с дерева-гиганта. Он давно их сюда себе натащил, ему нравилось, как они пахли. Это был мягкий и чистый природный запах. Без привкуса гнили и порчи, что витали здесь на болотах. Конечно, он не спал на них в своей человеческой форме, потому что не возвращался в нее с момента пробуждения в Чистилище, а зверю не особо была нужна мягкость, мало что было по-настоящему нужно из того, что раньше наполняло его жизнь. Так давно, что уже практически забылось. Но что-то все же в этом оставалось, что дарило ему какое-то недостающее тепло. Дина он положил дальше от входа, почти у самой стены, где было теплее и безопаснее. Его недвижимая форма растворилась в темноте, будто его и не было вовсе. Только еле слышное дыхание напоминало о существовании человека. Джон разорвал контакт, все еще удивляясь, что пошел на это. На обещание, на продолжение этого странного пути в никуда, по дороге, вымощенной человеческими чувствами. Эта почти полная тишина оглушала его. После возвращения к жизни Дин словно задержался на краю между здесь и там, слабо зацепился за бытие кончиками пальцев и раздумывал, стоит ли ему возвращаться. Неподвижный, темный, неслышный... неощущаемый. Человек-тень. Джон сел у самого входа, скрестив ноги и глядя в темноту. Торопиться ему было больше некуда. Ничего не осталось, кроме человека перед ним. Его добычи и его тюремщика. Он облокотился на каменную стену позади него и устало вздохнул. Все придется начинать заново. Рано или поздно придется. Нельзя было нарушить круг, он, вне зависимости от его желаний, продолжится. Все было вопросом лишь времени. Спустя часы Джон, изможденный и опустошенный бесконечным днем кошмаров, закрыл глаза и провалился в свою собственную тьму сновидений. Серую, однообразную, как его жизнь. Может, оно было и к лучшему. Может, именно сейчас ему требовалась больше всего темнота и тишина, простая монохромность его сущности, проявляющаяся изнутри. Но что обычно люди получают, когда чего-то очень сильно желают? А ведь Джону так сильно захотелось снова побыть человеком. Поэтому он получил все, как и положено человеку. Полную противоположность его желаниям. Вместо умиротворяюще-однообразной тишины к нему вдруг пришли сны. Не его. Медленно, будто вырастая из ночного болотного тумана, в его внутреннем зрении вдруг начали рождаться картины. Такого раньше он никогда не видел. Никогда он не был способен впитывать чистейшие человеческие сны, рожденные беспокойной душой рядом. Никогда ощущения и образы не были настолько ясными и четкими. Замелькали с меняющейся скоростью, смешиваясь и переплетаясь. Фантазии, страхи, воспоминания, шепот подсознания. Джон поддался им и нырнул глубже, лишь больше стараясь не спугнуть странный миг, что соединил его с сознанием Дина в очередной раз. Просто замер и наблюдал, не просыпаясь. Как расшитая ковровая дорожка, сны заполняли его разум разноцветными картинками из жизни. Он смог разглядеть в них самого Дина, спешащего куда-то, дерущегося с кем-то, ждущего чего-то. Маленькие обрывки его жизни, переживаемые им заново. Услышал и увидел образ его брата. Реального и настоящего в его видениях, сотканного из воспоминаний. Увидел его отца, его друзей, даже того самого странного "друга", который по иронии оказался ангелом. Подумать только, никогда не думал, что ангелы существуют и тем более могут дружить с человеком. Еще одна загадка, разгадку на которую Джон никогда не получит. Время начало смазываться, запутываясь в собственных нитях. В секунду пролетали целые дни во сне, в бесконечность превращался непрекращающийся бег к недостижимой цели. И чем дальше, тем больше они начинали напоминать сжимающуюся спираль. Из мирных и тихих снов с яркими картинами воспоминаний и разговоров видения перетекали в дерганые нервные обрывки боев, всплесков крови, вспышек ненастоящей боли. Мелькающие тени, бродящие рыки, смертоносные броски. Оружие. Выстрелы. Крики... от боли, о помощи. Зов, слышимый издалека, и голос, зовущий изнутри. И бег навстречу... невозможный, замедленный, как сквозь толщу воды. К недостижимой цели. А потом... потом вдруг все изменилось, и сны наполнил настоящий ужас. Кошмар, рожденный отнюдь не воспоминаниями о боях или драках, о сражениях с монстрами где-то в темных углах. Нет. Кошмар существования сквозь боль. Наперекор и вместе с ней. Нереальный, невозможный, невыносимый ужас... непрекращающееся сражение с самим собой и страданиями. Агония без начала и конца. Невообразимая мука, вплетенная в воспоминания и ощущения. Проевшая, как кислота, память, вгрызшаяся зубами в самые глубины. Ужас сознания и души с названием "Ад". Никакая фантазия не могла быть так реальна. Никакое подсознание, даже самое нездоровое, не могло рождать таких картин. Ничто не могло сотворить это. Это могло только существовать в памяти. И от мысли, что это чья-то память, все чувства сжимались в маленький дрожащий комок. Забивались куда-то в грязный темный угол и стонали от ужаса. Потерянный в кошмарах, изъедаемый воспоминаниями и болью, Джон уже слышал собственный стонущий голос, где-то по ту сторону. Где-то снаружи, за рвущими его на части крюками, скользящими лезвиями, выжигающими языками пламени и криками... криками... без надежды, что кто-то услышит... стонами без веры, что есть этому конец... выдохами, желанными стать последними... но не прекращающимися... не прекращающимися. Не прерывающимися... вечными муками... бесконечность... Джон проснулся с криком от реальности чужого кошмара, от настоящей физической боли, пронзившей его в самую середину человеческого тела, в том месте, где должно было быть сердце, и где сейчас, казалось, дымилась обугленная сквозная дыра. Он подскочил, панически хватаясь за края входя в пещеру и, даже не глядя на неподвижную, заблудшую в кошмарах, человеческую фигуру, спотыкаясь, выбрался наружу в прохладу подползающего трусливого утра. Не сдерживая задыхающиеся стоны, он бросился в лес. Неважно куда... без направления и цели. Просто подальше. Как можно дальше от ада внутри одного человека. От кошмара, запертого внутри. И где-то далеко, в мокрых от росы зарослях корявого леса, он с ужасом отбросил свои человеческие чувства и желания и в прыжке перекинулся в зверя. Чтобы быстрее бежать. Уходить... уноситься... улетать... Прочь. Прочь от того, что страшнее смерти... Лишь бы заглушить собственный вой, разносящийся по болотам. Туман. Вот что воцарилось в его голове после того, как силы стали медленно просачиваться наружу из изможденных мускулов. Когда огромный темно-серый зверь наконец стал замедляться, и болезненный ужас чужих воспоминаний смазался и стерся достаточно, чтобы Джон прекратил умирать в нем снова и снова. Зверь остановился на большой поляне, окутанной настоящим тяжелым белесым туманом. Густым, как молоко, вязким и шевелящимся в лучах поднимающегося ярко-белого солнца. Где-то перед ним журчал ручей, дразняще перекатываясь по темным камешкам на дне. Звук бегущей откуда-то сверху воды прорезал слух, заставляя замолчать безмолвные крики внутри головы. Джон вздохнул большой могучей звериной грудью и спустился к знакомому ручью, чтобы лизнуть языком холодную воду. Смыть с себя липкий, как паутина, страх. Подойдя к воде ближе и опустив в нее морду, он увидел мягкий отблеск белого света на металлическом лезвии под поверхностью воды. Теперь он точно понял куда прибежал. В место, где он все это начал. К отправной точке. *** - Дин? - опять брат что-то хочет от него среди ночи. Так хочется спать. - Мммм... Сэм. - Дин попытался пошевелиться, но сил не хватило. Должно быть, он очень и очень сильно устал на последней охоте. Тяжело было даже глаза открыть и посмотреть на Сэма. - Что с тобой? - спросил Сэм где-то рядом в темноте. - Я в порядке, Сэм... просто... просто устал очень. Очень хочу спать. - Дин, ты ранен? - голос брата был таким обеспокоенным, что все, что Дину хотелось, это показать, что с ним все хорошо, но пошевелиться он не мог. Так устал. - Нет, Сэм. Я просто очень устал, дай мне поспать. - Ты ведь ранен, правда? Где у тебя болит? - Где у него болит? Хороший вопрос. Вроде нигде и везде одновременно. Будто просто давит что-то на все тело, вминая его в слишком жесткую кровать. Что за поганый мотель они выбрали. - Нет, Сэм. Нигде не болит. Просто... холодно немного, - да, он отчетливо чувствовал помимо усталости холод. Определенно. По телу даже пробежала небольшая дрожь. - Что-то не так, Дин? Почему ты не хочешь просыпаться? - Сэм, - он почти вздохнул. Сэм может быть таким гиперзаботливым, - Почему бы тебе не оставить меня в покое и не дать поспать? Я высплюсь, и все будет хорошо. И ты тоже поспи. - Ты уверен? Потому что тебе необходимо проснуться. Уже пора. - Сэм... еще темно. - Нет, Дин. Не темно. Ты должен проснуться, - волнение в голосе Сэма возросло. Может, что-то не так? Действительно не так. Что-то случилось с самим Сэмом? - Почему, Сэм? С тобой все в порядке? - Я не знаю, Дин. - Что значит, не знаю? - Дин забеспокоился от явного колебания в голосе брата. Даже крошки этого хватило бы, чтобы он уже мог выпрыгнуть из постели, но сил даже поднять голову почему-то не было. Что-то не так? На самом деле? - Где ты? - Я не знаю, Дин. - Что происходит, что за бред? - сердце забилось часто-часто, - Почему так темно, и я не могу двинуться? - Потому что ты должен проснуться, Дин. - Но я не сплю! - Проснись, Дин! - Что со мной? Что с тобой? Сэм?! - Проснись, Дин! *** Просыпаться всегда было отчасти страшно. Где-то в глубине подсознания всегда было страшно найти то, что ждало его по ту сторону забытья. А в его жизни в последнее время там не ждало ничего хорошего. Да, в принципе, когда оно ждало? В последние годы пробуждение становилось все больше похоже на начало нового кошмара, чем на избавление от того, что уже отравлял его сон. От кошмаров, видимо, уже не было спасения, и они превратились просто в его образ жизни. Во всю его жизнь. Один сплошной непрекращающийся кошмар. Но сейчас... сейчас он слышал голос брата и не мог не подчиниться этой странной панике в его голосе. Что-то было не так, и Сэм нуждался в нем. Сэм... он просил его проснуться. Если кому-то он и мог доверять, так это брату. И пусть все это выглядело более чем сумасшествием, он хотел только одного: сделать так, как просит брат, и наконец-то узнать, что с ним не так. Каким-то неимоверным внутренним усилием Дин попытался разорвать путы сна, хоть и не был до конца уверен, что он все-таки спит. Напряг всю свою силу воли и вдруг вынырнул на поверхность из вязкой темноты. Вскочил среди уже физической темноты, что окружала его с резким вздохом. Глаза заметались вокруг в поисках Сэма, но вместе с пробуждением к нему медленной приливной волной внезапно начала возвращаться и память. Наполнила его голову изнутри, затапливая каждый крошечный уголок и выдавливая из его легких непроизвольный стон. Он не был дома. Он не был с братом. Даже не близко. Чистилище... монстры... все, все, все повалилось вдруг обратно на него неподъемным весом. Дин со стоном упал назад на что-то шуршащее и сухое под его телом. Поднял руки к лицу и неистово потер его с одним лишь желанием сбросить с себя весь этот кошмар. Пусть это окажется сном. Пусть только... - Нет... - он услышал свой собственный голос, такой жалкий. Как он может звучать так слабо и жалко. Вот позор... Но будто есть до этого кому-то дело. Будто кому-то не все равно, что он все еще здесь, лежит где-то во тьме, в очередной чистилищной заднице, слабый, как новорожденный котенок, и дрожащий. Руки сами собой упали на грудь. Лучше бы он не просыпался... Во тьме что-то тихо шевельнулось, и на его плечи и грудь опустилось нечто, внезапно даруя странное знакомое тепло. Но от этого Дин только подскочил еще раз в попытке оттолкнуть от себя опасность, но его пальцы лишь сомкнулись на чуть прохладной жесткой коже... коже... Знакомое ощущение и даже запах ударили его. Его куртка! Дин вцепился материал и прощупал его пальцами. Точно его куртка! - Ты проснулся... - послышался голос в темноте. И Дин тут же вспомнил Джона, его человеческий голос. Потом зверя... И напрягся. - Джон. Джон был где-то рядом, шуршал чем-то в нескольких футах рядом. Потом внезапно тьму пронзила вспышка, и Дин на мгновение почти ослеп. С непривычки перед глазами заплясали зеленые пятна, но свет немного смягчился и обрел приятную форму оранжевого огня. Джон развел маленький костерок из крупных щепок на голом каменном полу пещеры. Совсем как тот, на дереве. Джон сидел на корточках возле огня, расправляя и укладывая поудобнее деревянные кусочки в костре. Его человеческая форма, все та же худая, немытая, сероглазая сущность. Хотя нет, в этот раз он выглядел чище обычного. Где-то успел искупаться? Дин опустил глаза к тому, что сжимал в своих руках. Куртка. Слабый смешок сам собой вырвался из его губ. Что еще он мог пожелать здесь и сейчас. - Я подумал, тебе холодно, - проговорил Джон, поднимая лицо к Дину, - я тут выходил проветриться и случайно наткнулся на твои вещи и в общем... вот, - он обернулся куда-то к стене и, вернувшись, протянул Дину еще одну небольшую стопку. Свернутую рубашку, а сверху нож и кольт. Просто положил рядом с Дином, не слишком приближаясь к нему и не касаясь. Дин молча поднял вещи, оглядел их и, вернув оружие на мягкую кучу опилок, надел на себя рубашку. Просунув руки в рукава и запахнув ее на груди, он почувствовал неимоверное облегчение. Дом, милый дом. Будто потерянный кусок его тела вернулся на место. Как отрастить заново что-то давно ампутированное. Так стало теплее. От костра тоже исходило мягкое приятное тепло. Но все же он не мог никак согреться. Пусть дрожь и пряталась где-то под его кожей, с помощью его собственной силы воли. Ну вот ни за что на свете он не позволит себе дрожать перед Джоном, да перед любым монстром. И гравитация была чересчур назойливой и пыталась уложить его обратно. Пару минут посидел, и уже хочется улечься обратно и проспать еще недельку. Отчего он так устал? - Что произошло? - вместо того чтобы поддаться и лечь, Дин чуть отодвинулся назад к стене и прислонился к ней спиной, затем протянул руку за курткой и укрылся ей, чувствуя себя так намного более защищенным. - Ты убил его, а он ранил тебя, - Джон ответил очень просто, пожав плечами. Затем уселся перед огнем, сложив ноги. Дин восстановил в памяти последние запомненные события, но что-то пазл не до конца сходился. - Я не уверен, что... что помню все это отчетливо, - он нахмурился и вытащил одну руку из-под куртки. Потер переносицу пальцами. - Будто страшный сон, - на это Джон вдруг отвел взгляд в сторону и, уставившись куда-то в стену пещеры, пожал плечами. - Да... страшных снов было предостаточно, - но Дин, конечно же, не понял. Он, скорее, вспомнил то, что предшествовало бою. - Мне очень жаль, Джон... что ты... что мы не успели спасти твою семью. Прости... я бы и врагу не пожелал... - Ты здесь... тебе не в чем себя винить и тем более извиняться. Это, скорее, моя ошибка была. Я провалил свою работу, и вот чем это все обернулось, - Джон повернулся вновь и взглянул спокойно в глаза Дину. - Но они все мертвы... вся твоя семья, - Дин с трудом сглотнул, когда слова вдруг материализовали в его сознании это жуткое чувство. Потерять семью. Полностью в одно мгновение. Что могло бы быть страшнее. Но Джон не выглядел совсем разбитым. - Должно быть, ты не все знаешь об этом месте, Дин. Я не знаю, как оно работает для человека, но мы... мы не умираем здесь насовсем. Понимаешь, - он вздохнул, собираясь с мыслями, - Это как замкнутый круг. Отсюда нет выхода больше. И нельзя просто взять и исчезнуть умерев. Здесь мы просто прекращаем существовать в одной точке, когда кто-то другой будет успешен в своей охоте, чтобы проснуться в другой и начать свою охоту заново. - Что? - Здесь нет смерти в виде конца, Дин. Она здесь как часть процесса. Просто приз тому, кто охотится лучше, чем ты. Добыча. Награда. В этом весь смысл. Дин молчал. Вот ответ на его давний вопрос. Может ли быть настоящей смерть в мире с фальшивым солнцем. Нет... Ответ - нет. Смерть здесь тоже фальшивая. Ненастоящая. Смерть как процесс. Как и в аду, пусть более мягко и длительно, но с тем же смыслом. Просто часть замкнутого цикла существования. Обнуление счетчика. - И что тогда? - все же спросил он. - Они все еще живы... где-то? - Да... где-то они снова будут живы. Я не знаю где и когда... но... но теперь все, что требуется, это найти их. - То есть вся твоя семья жива, и ты отправишься их искать? - Отправлюсь, но не сейчас. На это может уйти много времени. Очень много. Но это то, что мы всегда делаем. Мы всегда находим друг друга и возвращаемся домой. - Мне это знакомо, - вздохнул Дин. Это было большее, что он мог желать здесь и сейчас. Маленькие лепестки огня медленно дожевывали щепки в костре перед ним. - В этом весь смысл, Дин. Иначе нам незачем было бы существовать. Тогда это было бы просто непрекращающимся круглосуточным безумием. Как все вокруг. Мы держим друг друга, ищем, возвращаем и заботимся, чтобы быть теми, кто мы есть. Чтобы не потерять себя. И ты знаешь, что это значит, - Джон уверенно смотрел в глаза Дину. Не спрашивая, утверждая. - Откуда... что ты такое, Джон? Я видел, конечно, тебя в том виде, который ты от меня так прятал столько времени. Зверем. Но ты... ты что-то намного большее. Меня не отпускает ощущение, что ты лезешь туда, куда не стоило бы. - Нет. Не лезу. Это, скорее, наоборот. Есть какой-то... аномальный для моего вида дар, который разделяем мы с моей матерью. И я вовсе не рад, что он есть, и порой не могу толком управлять. Но он позволяет мне чувствовать то, что чувствуете вы, люди. - Будь я проклят, - Дин покачал головой. - Чертов эмоциональный вампир? Джон лишь пожал плечами. - Я не вампир. Я не питаюсь твоими эмоциями и чувствами, я их не ем, и они уж точно не приносят мне удовольствия. Порой я жалею, что... - Что? Что не сожрал меня при первой встрече? Ты ведь долго следил за мной. - Может, и так. Но, скорее, что ты заставил меня вспоминать то, что я так старался забыть. То, что лежало так глубоко внутри меня и вылезло... как гной из старой раны. И это оказалось чертовски больно... - И что сейчас? Почему бы тебе не вернуться к своему старому плану, раз это все так больно. Почему ты не воспользовался ситуацией тогда, после боя с рогачом, когда я не был даже в сознании, чтобы сопротивляться. Ведь это было проще, чем наступить на червя под ногами в дождливый день. - Из-за тебя и не смог. Кроме всех этих плоских воспоминаний о прошлой жизни... я и не осознавал по началу, что конкретно я забыл. Забыл и не знал. - Ты же понимаешь, как это все звучит? - Да, - Джон смотрел в глаза Дину, практически не моргая, - но что это меняет? Я сижу здесь, приклеенный к тебе сам не знаю чем... учитывая, что ты оказался самым страшным опытом в моей жизни. Из всех людей... я не знаю, как ты жив еще и не сошел с ума. - Я не жив, помнишь? Чистилище, загробный мир и все такое, - Дин сделал круговой жест рукой, охватывая пространство ненавистного места. - Для тебя это не загробный мир, Дин. Так... прогулка по парку. Сколько ты пробыл в аду? В вашем загробном мире? - Дин метнул резкий взгляд на Джона, как глубоко тот умудрился влезть? Ад? Серьезно? - Достаточно, чтобы не желать это вспоминать и тем более делиться впечатлениями. - Хотел бы я, чтобы ты ими не делился. Но я не могу с этим ничего поделать. И порой я рад, что я не человек. Ваш ад... он соответствует вашей жизни. А рай? Он соответствует? - Да, такой же дерьмовый, - Дину внезапно захотелось прекратить весь этот разговор. Ощущения от него были как у трупа на вскрытии, когда тело разбирают на запчасти и раскладывают вокруг, удивляясь, сколько всего интересного было внутри. Вот тут освежеванные нервы, а это гипертрофированная совесть, а здесь вот затерялось усохшее чувство собственной значимости, вот на этом сверкающем подносе мы разложим мили и мили адских воспоминаний, а по желобам стоков будут медленно течь его страхи, собираясь где-то внизу в большие темные лужи-озера. Вот он весь, лежит вывернутый наизнанку, расчлененный, выпотрошенный... От взгляда Джона, от этих просверливающих серых глаз хотелось только одного: поднять свой кольт и отключить кого-то из них от Чистилища. Пусть и не насовсем, но зато они будут достаточно далеко друг от друга, чтобы больше никогда не встретиться. Ибо это было невыносимо. Это было то, чего он всю свою жизнь искусственно избегал и боялся, как оголенных проводов в дождливый день. А здесь. Монстр влез под его шкуру и копошился там своими грязными лапами. Все, что хотелось, - это закрыться, зарыться, исчезнуть и забыть. Но он лишь закрыл глаза и устало вжался в стену, борясь с фальшивым чистилищным притяжением, отнимающим у него и без того малые силы и желание сражаться. - Что ты хочешь от меня? - не открывая глаз, тихо проговорил Дин, слушая, как его голос отражается от каменных стен пещеры и возвращается к нему со всех сторон. - У нас была простая сделка. Ты вернул мне все мои вещи. Я выполнил свою часть? Джон вздохнул, не отвечая сразу на его вопрос. Задумываясь, может ли возвращение оружия и одежды соответствовать по масштабам противоположной стороне сделки. Дин должен был просто поговорить с ним и немного раскрыться, чтобы Джон, как старый наркоман, получил свою порцию дурмана и освежил какие-то блеклые воспоминания. Можно ли было вообще это сопоставить с тем, что в итоге получил Джон и от чего был готов убежать без оглядки, трусливо поджимая хвост между звериными лапами? Может ли кто-то просящий стакан воды считать, что получил то, что хотел, когда его смоет прибойная волна цунами? - Мне больше ничего не нужно, Дин. Я получил больше, чем просил. Больше, чем когда-либо мог пожелать. Больше, чем могу осмыслить и переварить. - Значит, мы оба свободны ползти каждый в свою сторону. Я не буду занимать твои апартаменты больше, чем требуется. Как только смогу встать, я уйду. - Не нужно. Кроме сделки, я тебе все еще должен. Ты предпочел отбить мою шкуру от лап этих тварей, чем просто уйти. - Что ж, извини. Подозреваю, что это тоже было зря. Ведь ты мог остаться вместе с семьей. Проснуться где-то рядом с ними, раз тут так все устроено. - Зря. Ты прав, я был бы рядом с ними. И то, что ты сделал, на самом деле имеет мало смысла здесь, в Чистилище, где смерть пустой звук. Звонок к обеду, не более. - Так обычно и бывает, - едва слышно проговорил Дин на выдохе. Он заметно сполз по стене вниз, бледный, изможденный и все еще не до конца исцелившийся. Каждая минута казалась ему все длиннее, и сил пережить ее требовалось все больше. Может, стоило уже отпустить все, и пусть оно катится к черту. Неважно, что будет дальше, когда нет смысла что-то делать, рваться за чем-то, за что-то. К черту все. - Но это только с одной стороны. Очень хочется, чтобы все было так просто, - продолжил Джон, наблюдая, как Дин борется с тяжелым сном, - но я понял, глядя на все это, глядя на тебя, что я не ценил то, что имел. Что не до конца понимал, что я на самом деле и кем хотел бы быть, глядя в тебя, я вижу на другом конце себя, то, чем я хотел быть, но никогда не стану, никогда не сопоставлю желаемое с действительным. Разрываясь между вашими человеческими чувствами, что без разрешения вечно лезут в мою жизнь, и моими собственными, я терял самого себя. Настоящего. Я пытался быть тем, кем не являюсь на самом деле. Человеком. И пока я притворялся им, вся моя жизнь шла под откос, превращаясь в непрекращающийся кошмар. Пока я не рассмотрел самое яркое и страшное из ваших чувств... самое чистое: вашу любовь, вашу страсть, вашу веру. Пока все это не наполнило меня ровно настолько, чтобы я понял, что не способен это вместить. Не способен вместить в себя эту сложность и размеры, эти страдания, эту боль. Я не понял, насколько хороша была моя настоящая жизнь. Насколько чиста и прозрачна. Насколько проста. Только побывав в аду в прямом для тебя смысле и переносном, в отношении того, чем предстала твоя человеческая жизнь для меня настоящего, я понял, где мое место. Как вы говорите, что все познается в сравнении. Так вот и я познал, что человеческая жизнь для меня – ад. Тем, кто ты являешься, Дин Винчестер, ты показал мне, кем являюсь я. Ты напомнил мне мое место. Мою роль возле тех, кто мне дорог. Напомнил, что я готов отдавать за них и получать взамен. Но и то, что я не хочу быть человеком. Я рожден зверем, чем-то особенным и останусь им. А человеческая шкура... она слишком жесткая, чтобы в ней жить. Джон замолчал и опустил взгляд в огонь, поглощенный собственными мыслями. За миг до этого он видел, как глаза Дина закрылись и тот, должно быть, погрузился обратно в свой сон. Но он ошибался. Дин сомкнул веки и отключил себя насколько мог от окружающего его мира. Кирпич за кирпичом вручную заново сложил свою неприступную стену, поднимая ее черные откосы до самых вершин, туда, откуда ни одна шальная мысль или эмоция не смогла бы выбраться. Заперся там внутри и согнулся под давлением захлестывающих его темных вод. Тем, что наполняло его изнутри, тем, что распирало его и разрывало. И давил, давил все это дальше и глубже. Лишь задумываясь тонким краешком его сознания, что иногда он мог желать для себя только одного: быть зверем. Не нести все это в себе, не тащить этот хвост за своими ногами, как кандалы с цепями, не оставлять кровавых следов, на земле, где он ступал. Просто нестись куда-то за чистой и ясной целью. Просто жить. Просто... чисто... Быть может, именно это его и ждало здесь рано или поздно. Чем больше он об этом думал, тем заманчивее становилась картина. Забыть, потерять себя... пусть Джон и понял, кто он на самом деле, пусть он осознал себя, но для Дина все было иначе. Ведь он всю свою жизнь кем-то притворялся, был тем, кем был нужен другим, таким, каким он мог быть полезным или любимым. Смелым, храбрым, отважным, сильным... Может, пришла пора прекратить притворяться для других. Пришла пора притвориться для себя. Отпустить все то, что он так устал держать... Превратиться в нечто простое и чистое. Жить в зверинце по звериным законам, чтобы в итоге получить то, что было необходимо ему... выжить и вернуться к семье, вернуть свою семью себе... Надо просто стать зверем...