Поражение на всех фронтах

- Геббельс, дорогой, присаживайтесь. - Фюрер отводит трясущуюся руку в сторону, жестом приглашая меня за стол. Я стою в дверном проеме, не решаясь переступить порог, ведь знаю, что если сделаю шаг – пути назад не будет. Голова раскалывается, к горлу подкатывает комок легкой тошноты, и я не в силах управлять своим телом. Черт, нужно было выпить ещё одну таблетку. Фюрер выжидающе смотрит на меня и, застыв у своего кресла, исподтишка наблюдает за моими дальнейшими действиями. Далекий, затуманенный взгляд отражает всю его внутреннюю суровость, властность и даже то холодное безумие, которое он уже не в силах был скрывать. Вот только трясущиеся руки выдают всю немощность и дряблость старческого тела. Фюрер слаб. Фюрер беззащитен. Ну же, Геббельс, решайся. Я делаю судорожный глоток, прерывисто вдыхаю сжатый воздух и, опустив глаза, переступаю высокий порог. Носком левого сапога я спотыкаюсь об него и едва пошатываюсь, но все же мне удается удержать равновесие. Недобрый знак. Ватные ноги подкашиваются, но я пытаюсь держаться уверенно. И вот, дойдя до стула, крепко впиваюсь пальцами в край его спинки. Мелкая дрожь проходит сквозь меня, струйка пота медленно бежит по виску и капает прямо на накрахмаленный воротник. Фюрер многозначно кивает и опускается в свое кожаное кресло. Я машинально делаю то же самое. В помещении наступает тишина. Она соткана из тонких нитей ожидания, виснет в воздухе словно паутина, и никто не рискует шевельнуться, дабы не разрушить эту хрупкую конструкцию. Фюрер складывает руки перед собой, снова ловя мой рассредоточенный взгляд, а я не имею другого выхода, как добровольно сдаться в плен. Вот он передо мной – вождь немецкого народа, человек, приведший в ужас Европу, поставивший ее на колени и отымевший, как дешевую шлюху. Он передо мной. Прошло не так уж много времени после его грандиозных свершений, однако сейчас этот «тиран века» - дряхлый, обезумевший старик, который даже не в состоянии самостоятельно заварить себе чай. Это не фюрер, нет. Я знал фюрера как искреннего друга, талантливого художника, человека с необычайно ранимой и чуткой душой… По крайней мере, мне казалось, что я знал его. Хм, как странно… Сколько различных образов, обличий, масок одного единого человека вдруг всплыло в памяти. Морщусь от резко ударившей в висок головной боли и инстинктивно сжимаю в кармане револьвер. Сегодня только одна пуля. Фюрер молча хлебает свой зеленый чай, причмокивая, и периодически небрежно вытирается рукавом. Стрелка настенных часов бежит вперед, отмеряя секунды, издавая противное назойливое тиканье. Стены бункера сотрясаются, и с потолка мелкими крупицами осыпается грунтовка прямо на наши поседевшие головы. Советские бомбардировщики за несколько десятков километров отсюда. Гитлер, кажется, совсем не реагирует ни на звуки боевых действий снаружи, ни на неестественную суету внутри бункера. Помешивает ложкой давно остывший чай на дне кружки. Улыбается. Слегка запрокинув голову назад, я делаю последний глубокий вдох. Медленно встаю и передвигаюсь к расплывчатому силуэту фюрера. Моя вспотевшая ладонь тяжело опускается на его ослабшее плечо. - Победа будет за нами, дорогой фюрер. Heil Hitler! Шум выстрела заглушает новая внезапная атака бомбардировщиков, которая теперь уже ощущается в десяток раз сильнее предыдущей. Капли крови растекаются по столу, медленно просачиваются в разбросанные документы, смешиваются с настоявшимся зеленым чаем и мелкими песчинками грунтовки на дне фарфоровой чашки. Я не знаю, сколько времени просидел в углу, сжимая в объятьях бездыханное окоченевшее тело фюрера. Все было хорошо, я ведь обещал победу и свое обещание исполнил. Теперь фюрер никогда не узнает, что немецкие войска потерпели поражение на всех фронтах.