О строптивцах и наглецах, или пособие по перевоспитанию

Общежитие практически опустело в считанные минуты, когда у Джеджуна началась течка. Ючон и Джунсу предпочли смыться по-тихому, дабы не раздражать хёнов своим присутствием. А вот Чанмин ушел из общежития, чтобы не раздражаться самому. Все эти прелести поведения омег в период течки неимоверно раздражали его последним временем. Особенно учитывая то, что главный раздражитель его жизни постоянно ошивался рядом. И не сказать, чтобы он сильно мешал. Кюхён старался по минимуму попадаться Мину на глаза, но иногда все же влезал в его личное пространство, постоянно намекая на то, что они истинные и отгребая тумаков. Вышеупомянутый факт неимоверно бесил упрямого Чанмина. Он привык быть независимым ни от кого, привык работать по полной в группе, добиваясь своих целей. А тут появляется этот раздражающий объект и утверждает, что Мин теперь его. Неслыханно! Чанмин не вещь, чтобы кому-то принадлежать! Он вообще, честно сказать, ненавидел свою сущность. Хорошая же из него омега! Под два метра ростом, упертая и со своевольным характером. Родись он альфой - цены бы ему не было. Но у природы, видимо, свое чувство юмора. Очевидно, паршивое. Хорошо, хоть ему ума хватило, чтобы скрывать ото всех свою сущность. Работать так в подобной индустрии легче намного. Меньше проблем встречаешь на своем пути. Разве что течка мешала не абы как, но и с этой насмешкой природы можно было вполне нормально справляться. Сейчас, сидя в студии и работая над тем, что впоследствии может стать отличной балладой для их нового альбома, Мин чувствовал некое умиротворение. Все таки, только работая и выкладываясь на полную, он чувствовал себя великолепно. В наушниках только собственный голос: чистый, сильный, не допускающий косяков. Это успокаивало какое-то непонятное раздражение, зарождающееся внутри. Правда, ненадолго. Уже через пару минут Мин почувствовал, что что-то не так с ним. А спустя еще немного времени осознание накрыло с головой. Нет! Неужели он настолько ушел в себя и в работу, что провтыкал период течки?! Чанмин выключил минусовку и подошел к своей сумке в поисках календарика, чтобы проверить свое предположение. Но его ждала неожиданность. Течка должна начаться только через две недели. Что за чертовщина? Омега прислушался к собственным ощущениям. Нет, он определенно не ошибся. Это таки течка начинается. "Сбой цикла? Но из-за чего? Неужели из-за того что он встретил своего ист..?" Чанмина аж перекосило. Вот только сейчас не хватало ему еще о том недоразумении думать. Парень быстро пошарил в сумке и нашел то, что искал. Таблетки. Хотя он понимал, что сейчас они уже не особо сильно ему помогут. Выпил немного и решил, что раз все равно ночь на улице и в здании СМ все равно никого нет. Так что сейчас можно и не спешить домой, в тот рассадник разврата имени Юндже, а поработать еще немного, а уже под утро, чтобы не возникло никому не нужных вопросов и лишних проблем, тихо убраться домой. Может хоть к утру эти кролики успокоятся. Чанмин запустил аудио и сел обратно к микрофону, продолжая работать над песней. На счет отсутствия людей в здании Шим Чанмин явно ошибался. Возле едва приоткрытой двери студии, примостившись на пол, сидело вышеупомянутое Недоразумение по имени Чо Кюхён. Два с половиной месяца назад, получив небольшую травму на одном из шоу, макнэ пропустил довольно много репетиций нового танца. Поэтому, сейчас отрабатывал все самостоятельно, засиживаясь в здании СМ порой до середины ночи, а иногда и ночуя прямо в зале. Сегодня он уже собирался поехать домой отдыхать, когда увидел, как один интересующий его субъект прошмыгну по коридору совсем рядом с ним, его, видимо, не заметив и зашел в студию. Любопытство взяло верх. Хотелось узнать, что же Чанмин собрался делать тут в столь позднее время. Так что Кюхён пристроился возле едва приоткрытой двери, ведущей в студию. От туда раздались первые звуки тихой мелодичной песни. А когда прозвучали первые слова этой песни в исполнении Чанмина, Кюхён натурально завис. Нет, он конечно и раньше слышал, как поет Его омега, но именно сейчас его голос звучал совершенно по-особенному: тихий, спокойный, не усиленный никакими динамиками. Просто такой, какой он есть на самом деле. Создавалось впечатление, словно Чанмин разговаривал наедине со своим сердцем и душой. Кюхён уже как-то даже привык получать постоянные тумаки от Мина, и они его даже не расстраивали, а даже веселили. Хоть и таким странным образом, но Чо получал небольшую частичку внимания младшего, которого ему после того поцелуя два с половиной месяца назад стало катастрофически не хватать. Кюхён тихо сидел под дверью и наслаждался тем, как Чанмин пел, его голосом, который вливался в мелодию, не растворяясь в ней, а, словно вторая мелодия, гармонируя с мелодией. Звук голоса Шим Чанмина стал теперь для Чо невероятной мелодией, покрывающей самые дальние уголки души. На несколько минут, пение стихло, и Кюхён насторожился. Казалось, что-то случилось. Он чувствовал, что что-то произошло, но не мог понять, что именно. А когда мелодия вновь заиграла, Чо расслабился и стал опять вслушиваться в пение омеги. До момента, когда... По спине от шеи и до самой поясницы пробежала невероятно сильная волна мурашек, потому что в нос ударил уже знакомый сладковатый, терпкий запах горячего глинтвейна. В голове даже не догадка, а четкое понимание происходящего. И, по-хорошему, надо было встать и заставить себя уйти оттуда, оставив свои намерения лишь в мыслях. Уйти по-тихому. Но зверь внутри него отчаянно скреб по ребрам, требуя обратного. И Чо понимал, что не сможет пересилить себя и просто убраться оттуда. И не просто понимал. Он уже медленно открывал дверь студии, и мягкими, размеренными, но уверенными шагами приближался к своей цели. Цели, глаза которой, едва он заметил альфу, становились с каждым новым шагом все больше и больше, выражая сразу целый букет эмоций. В расширенных зрачках мелькали попеременно удивление, шок, страх, паника. И лишь по краюшкам, едва заметные, но альфа не упустил их, интерес, желание, нежность и… Кюхён не хотел верить своим глазам. Возможно, они на пару с подсознанием его обманывали. На самом дне, покрытая слоем разнообразных эмоций и чувств, теплилась едва заметная, почти призрачная любовь. Может быть, ее там и не было, но Чо поклясться мог, что заметил нечто подобное. Или хотел бы ее там заметить. Чанмин откровенно был напуган. Он отчетливо понимал, что после того происшествия два с половиной месяца назад, никакие таблетки ему уже не помогут, если Кюхён окажется поблизости в такой момент. Он видел глаза альфы и впадал в панический страх, вдыхая запах корицы, пропитываясь им с головы до пят, ощущая, как внутри рушатся и разбиваются в дребезги все его принципы и цели. С каждым новым шагом. Все больше и больше. В осколки, в прах. Не оставляя ничего после себя. Спасая хоть что-то, пытаясь хотя бы частично исправить ситуацию, Чанмин начал пятится назад, прекрасно ощущая, что это ничего не спасет. Эта битва уже давно проиграна. Еще тогда, в том треклятом туалете. Сейчас он просто пятился назад, отзываясь на каждый новый шажок Кюхёна одним своим. Спасая хоть какие-то остатки рассудка, которых становилось все меньше и меньше. И когда расстояние между ними сократилось почти до нуля, Чанмин увидел в глазах альфы то, что боялся больше всего увидеть. И запаниковал. Совершенно неожиданно, как последняя истеричка, запаниковал, начиная отталкивать и отбиваться от Кюхёна, чувствуя свое приближающееся поражение в этой игре. Удары и толчки становились слабыми и нечеткими и блокировались раз за разом. Чанмину неожиданно захотелось расплакаться от безысходности, накричать на этого альфу и сделать так, чтобы он убрался отсюда и поскорее. И только Чанмин открыл рот, чтобы разразится тирадой, Кюхёну надоела эта игра. Он осторожно ухватил запястья Чанмина, завел их за спину омеги и… Чанмин оцепенел. Его целовали. Остатки самообладания и здравого смысла, тщедушно попискивая, требовали оказать сопротивление, оттолкнуть, врезать этому наглому субъекту. И еще пару минут Чанмин пытался оттолкнуть, заставить прекратить, сопротивлялся. Но даже они начали отступать перед напором Кюхёна и перед чем-то новым, что фейерверком зарождалось в голове и медленно расползалось по всему телу, безнаказанно оседая теплым инеем на сердце и заставляя ослаблять сопротивление, сдаваясь на милость того, кто сейчас целовал его. Чанмин ощущал, как ладони Кю, почувствовав, что сопротивления больше нет, медленно, поползли по рукам устремляясь вверх, очерчивая острые локотки, поглаживая их и легонько щекоча самими кончиками пальцев, вызывая волны мурашек по телу омеги, выбивая последние мысли о сопротивлении и побеге. Поднимаясь еще выше, теплые ладони альфы на пару с горячим, ласковым поцелуем, дарили едва уловимую, но такую необходимую сейчас нежность, пробирающуюся в самые глубокие закоулки души и сердца, согревая все внутри и порождая пугающе откровенные желания на задворках сознания, которые с каждым прикосновением становились все более четкими. Когда кончики пальцев альфы прошлись едва ощутимо сначала по шее и щекам, а потом зарылись в чуть длинноватые темные волосы омеги, на задворках сознания что-то оглушающее громко щелкнуло. Кажется, это была последняя клемма, которая не позволяла омеге отпустить себя и дать волю своим чувствам. А сейчас, когда преград больше не было, Мин осторожно обнял альфу за талию, как можно ближе прижимая его к себе, отдаваясь в его теплые объятия полностью и ощущая неправильный, нелогический, но такой всеобъемлющий восторг от его прикосновений, поцелуев и жгучего тепла пальцев рук Кюхёна, запутавшихся в темных волосах омеги. Просто. Сносило. Крышу. И плевать сейчас на все принципы, цели и запреты. Плевать с высокой колокольни, пока эти губы целуют, а руки, легонько обнимая, ведут куда-то. Мин не соображает, куда его ведут, да это как-то мало интересует омегу в данный момент. За этим человеком он пойдет хоть саму гиенну огненную, пройдет, если надо, все круги ада, лишь бы его сейчас не отпускали, лишь бы этот не приторный сладковатый аромат корицы окутывал всегда. Кажется, они оказались в танцклассе. В прочем Чанмину уже было как-то все равно. Они упоительно целовались, не обращая внимания ни на что. Приглушенное освещение играло на лице Кюхёна все новыми и новыми красками, раскрывая альфу перед Мином с другой, совершенно новой стороны. Легкая, совершенно невесомая, нежная улыбка поселилась на лице Чо, играя невообразимыми красками. И Чанмин не мог налюбоваться, напиться ею сполна. Те чувства и ощущения, что испытывали они оба, не поддавались никакому объяснению. Они глушили все запреты, срывали заслонки и отключали сознание. В какой момент одежда полетела на пол? В какой момент они сами полетели на пол? Черт его знает. Да и не волновало это никого из них. Легкий сквозняк пробежался по обнаженной коже, и Кюхён почувствовал, как Чанмин покрывается едва ощутимыми мурашками. Словно повинуясь какому-то неведомому порыву, альфа рывком поднял Мина и усадил себе на колени, согревая собственными объятиями, целуя везде, где только может достать, упиваясь ощущением полнейшего восторга от обладания любимым человеком. Обладания физического. Обладания эмоционального. Чанмин закопошился, пытаясь стянуть так и оставшуюся на нем рубашку. Но сильные руки альфы не позволили ему это сделать, оставляя омегу тем самым словно скованного некими путами, ограничивая движения, принося Кюхёну какой-то совершенно особый вид удовольствия. Все, что мог Чанмин спутанными рубашкой руками – поглаживать, сжимать, царапать поясницу любимого, изнывая от желания содрать к чертям так мешающую рубашку и попробовать на ощупь каждый сантиметр тела любимого человека. А еще он мог целовать, ласкать и кусать все, до чего мог дотянуться губами. Крышу срывало неимоверно от любого действия. Глубокие толчки и тихие, едва уловимые, но такие настоящие стоны разрывали сознание обоих на мелкие клочки, требуя не останавливаться никогда, буквально крича, что все так и должно быть, все это в высшей степени правильно. Каждое движение выбивало из обоих предрассудки, царившие в их головах до сих пор. И приходило понимание, что да, это и вправду в высшей степени правильно, что ощущения их не обманывают. Краем глаза альфа улавливает отражение всего происходящего в зеркале, испытывая при этом уже знакомый, но отчего-то новый восторг от обладания. И больше не может оторвать взгляда от отражения, от ровной, немного смуглой спины Чанмина, чуть прикрытой так и не снятой рубашкой, от своих рук, ласкающих каждый сантиметр этой спины, от того, как омега прогибается от каждой ласки, тихонечко постанывая именно тем самым голосом, который так полюбился Кюхену, когда он впервые его услышал. Настоящим. И Чо не удерживается, оставляя на теле Своего омеги алые отметки, которые еще не скоро сойдут, и будут живым свидетельством происходящего. Ощущая, как теплые волны дрожи накатывают одна за одной, Кюхен чувствует приближающуюся разрядку и, не сдерживая себя, оставляет на шее и ключицах легкие укусы. Разрядка накрывает с головой разноцветным фейерверком, оставляя после себя фантастическое ощущение счастья, приправленное легким чувством боли в пояснице, когда Чанмин, потеряв последние капли контроля, короткими ноготками оставляет на пояснице альфы длинные алые царапины, протяжно, но тихо постанывая и впиваясь зубами в плечо альфы. Оба ощущают, как развязывается узел внутри, связывая их еще надолго и не позволяя фейерверку уйти из сознания, пьяня и притупляя чувства, оставляя внутри лишь одно единственное, всеобъемлющее ощущение эйфории и непередаваемо яркого счастья. А рано утром, Чо Кюхен просыпается от того, что больше не чувствует рядом такого уже родного тепла и понимает, что Чанмина рядом нет и танцкласс пуст. И в голове бьется лишь одна, но очень отчетливая мысль. Чо Кюхён, кажется, у тебя серьезные проблемы!