Катэхэнзис

Холодно и сыро. Запах плесени так привычен, словно был здесь всегда и стал неотъемлемой частью не только этой комнаты, но и меня самого. Впитался в поры кожи, проник сквозь легкие и поразил каждую альвеолу, как раковая опухоль. Тишина убаюкивает, как колыбельная. Слышны лишь предсмертные вопли мухи, увязшей в липучку посреди комнаты, которая заменяет мне люстру. Я притягиваю к себе небольшой скелет и утыкаюсь в длинный, местами грязный рукав некогда твоего пиджака. Черные глазницы зияют мглой, затягивая в свою мертвецкую глубину. Ты надевал его на мой последний день рождения. Ты тогда улыбался и был счастлив, и я правда думал, что все будет хорошо. Я всегда буду помнить тот солнечный день, который изменил все. Я все еще помню вкус того яблочного пирога, будто это было вчера. Мама готовила его весь день, прикладывая все свое кулинарное мастерство. Этот вкус - вкус грусти и сильной тоски. Тоски по тебе и по нашей семье, ведь она больше не станет такой, как прежде. Это был мой последний день рождения, когда мы отмечали всей семье. А теперь ты единственный, с кем я могу поделиться своей болью и отчаянием. Ты всегда рядом со мной и готов выслушать меня. Ты — это ты. Ты никогда не покинешь меня. Ты - мой маленький секрет. — Она опять говорила об этом. Мне не нравятся ее мысли, она не должна проявлять такой интерес ко мне. Она вводит меня в тоску, что будет, если она узнает обо всем? Я смотрю в провалы глазниц, и мне становится немного лучше. Мне всегда становится лучше, когда я говорю с ним, ведь он — лучший собеседник, который всегда выслушает и будет молчать, никому не разбалтывая. **** — Януш! Януш! Ты чего застрял там, а?! Тебе там звонят, иди ответь… — она надувает свои пухлые губы и смотрит на меня поверх толстых линз очков, закатывая глаза. Дурачится. Сейчас она выглядит как жаба, которую я препарировал в школе на уроке биологии. Я встаю и прохожу мимо нее к телефонной будке. Ноги гудят и отчего-то предательски подкашиваются. В горле - отвратительно вязкая слюна. Я знаю от кого звонок, больше никто не знал моего номера. А я так надеялся, что он будет позже, гораздо позже. Воспоминание о предыдущей встрече были все еще очень яркими, даже следы до конца не зажили. — Да… Это я… — спустя несколько долгих мучительных минут сказал я в трубку нерешительно, проглатывая ком в горле. — Привет, малыш, — Узнал бы этот голос из миллиона. Он говорит в своей привычной манере, от которой меня каждый раз передергивает. — Я скучал. А ты? Вдыхаю холодный воздух. Надо взять себя в руки и успокоиться. — Да… — мое лицо наверняка кривится. Как хорошо, что он не может его видеть сейчас. — Очень… — Я припас одну интересную штучку для нас с тобой. Стоит опробовать, тебе понравится. Мы раньше не использовали такие игрушки, — его голос сбивчивый и хриплый. Скорее всего, он мастурбирует сейчас, представляя меня. Если закрыть глаза, то можно представить, как он облизывает языком губы, нажимая большим пальцем левой руки на чувствительную головку, а затем, спустя пару рваных движений, кончает. — Я в этом не сомневаюсь, — все-таки мой голос задрожал. Черт. Надеюсь, что он не заметил. — Я приеду скоро, ты ведь не против? — в трубке слышится его придыхание, а затем громкий стон. Он даже не стесняется подавить его. Больше ничего не надо знать. Я кладу трубку. Кода это будет? Может сегодня, а может завтра. А может вообще через неделю, но стоит ждать. Он всегда приходил, в любую пору года и любой час времени. Ему не нравится, когда я начинаю паниковать и запираю дверь. Он начинает злится, даже дверь однажды вынес, пришлось замки менять. В гневе он страшен, и мое сопротивление для меня ни разу не кончалось ничем хорошим. Я решил, что сегодняшний день паршивее стать уже просто не может, и ушел домой. Все равно бы не смог дальше учиться сегодня, после такого. Настроения нет, да и нервы ни к черту. А лишние подозрительные взгляды были ни к чему. Привлечение чужого внимания грозило риском раскрытия правду. Я вернулся назад, собрал вещи и вышел из аудитории, пока не пришел преподаватель.

***

Мне боль­но те­бя не­нави­деть. Боль­но за то, что ты являлся моим отцом. Боль­но за то, что я ро­дил­ся благода­ря те­бе, я яв­ля­юсь частью те­бя. Твоей кровью, твоей плотью. И эта ту­пая боль терзала мои душу, заставляла быть черствым и грубым с окружающими меня людьми, которые хотели мне только добра, а я их отталкивал. Боль лишала меня сна и холодного рассудка, выбивая из привычной колеи жизни. Хотя живу ли я, или просто существую, волоча свое тело каждый день в университет, отсиживая пары, и обратно? Безвольный мешок с костями. Я хранил молчание, ничего не делая, чтобы хоть как-то изменить свое положение и покончить со всем этим. Я не хо­чу, что­бы хоть кто-ни­будь знал о том, что ты де­ла­ешь с собс­твен­ным сы­ном. Мысли об этом вгоняли меня в ступор и тихий ужас. Се­год­ня я не по­шел в уни­вер­си­тет: у ме­ня силь­но скру­тило жи­вот. Мо­жет, это из-за то­го, что я в те­чение не­дели поч­ти ни­чего не ел нормального, или же из-за то­го, что я силь­но вол­но­вал­ся из-за пред­сто­ящей встре­чи. Я знал, что мне не из­бе­жать это­го и никак не вык­ру­тить­ся, но ка­кая-то часть ме­ня, оставшись светлой и невинной, все же про­тиви­лась постоянному насилию. Она не хо­тела ми­рить­ся со всем этим, от­ча­ян­но вы­рыва­ясь, она взы­вала к здра­вому смыс­лу, но быстро угасала под гнетом суровых реалий. Смыс­ла не бы­ло ниг­де, мне, обычному бедному, почти нищему парню-студенту, никто бы не смог помочь, кроме петли, но… руки не поднимались. Слабак. Что-то за­пили­кало вда­ли, вырывая из оков царствия сна. Я про­тяги­ваю ру­ку, пы­таясь на­щупать пред­мет в темноте, из­да­ющий та­кие неп­ри­ят­ные, де­рущие уши зву­ки. Побитый нокиа. На дис­плее го­рит ма­лень­кая икон­ка, опо­вещая о про­пущен­ном вы­зове. Зво­нок? От ко­го? Этот но­мер мне неизвестен. Это не мог быть отец, или же все же?.. Может, он уже стоял у моего дома, выжидая, когда я соизволю так любезно открыть ему дверь, пока та не слетела с петель? Мои догадки бы­ли крайне надуманы и глупы. Я даже нервно рассмеялся. — Ал­ло… — ле­ниво про­тянул я, сце­пив зу­бы от резкой бо­ли. — Слыш, Януш, тут наши ох­ла­моны спра­шива­ют, да и я в том числе, по­чему ты не в уни­вере. За­болел, что ли? Видок был у тебя не ахти какой в последнее время, — ее го­лос как всегда ве­селый, с за­дорин­кой, что бесило. Откуда у нее мой номер? — Да, заболел. — Ой, бед­нень­кий! — от этой заботы сводит зубы. — Ну ни­чего, я пос­ле уни­вера с ох­ла­монов­ца­ми к те­бе зай­ду, и мы те­бя навестим. Точ­но! Я те­бе буль­он­чи­ка при­готов­лю, грибного, ми­гом все бо­ляч­ки уй­дут! Главное у плиты всех разогнать! Я ти­хо зас­ку­лил. Не на­до, прошу, я не хо­чу, что­бы кто-ни­будь ви­дел ме­ня в таком состоянии. Я не хочу, чтобы кто-то вмешивался в мое личное пространство против воли, я и так страдаю. — Ну, ты че­го там, уснул? Ад­рес у те­бя ка­кой, все тот же? Надеюсь, мы тебе не помешаем сильно? — А я раз­ве ку­да-то пе­ре­ез­жал? — горько хмыкаю. Конечно помешаете. — Ну, ма­ло ли, кто те­бя зна­ет, ты всегда нелюдимый какой-то. Ко­роче, жди, пары кончатся и придем. Старосте сказала, что ты заболел. Она не влепит тебе прогул, передает тебе свой пламенный привет, — пос­лы­шались гуд­ки. Я вздох­нул и по­ложил те­лефон. Спасибо хоть за это, хотя… Со старостой у меня были нейтральные отношения, однако я прикрыл ее однажды, когда четкие пацанчики с района до нее доебались в темном переулке и, вроде как, с тех пор она стала относится ко мне лучше. И как тогда так получилось? Я не должен был быть там, но был, и, наверное, мой безумный вид их испугал, и они сбежали, чертыхаясь, мол, ущербных не бьем. Приб­рать­ся что ли? Мне бы­ло не по се­бе после разговора. Те­перь у ме­ня бы­ло та­кое ощу­щение, что я точ­но за­болел. Ме­ня ки­дало то в хо­лод, то в жа­ру. Майка промокла от пота. В квартире срач, и я дол­жен был приб­рать­ся. Не хо­чу, что­бы они по­дума­ли, буд­то я жи­ву в сви­нар­ни­ке, когда и так все хуже некуда. Квар­ти­ра бы­ла ма­лень­кой. Од­но­ком­натной. Но за­то от­данная почти за гро­ши. На кух­ню луч­ше не заходить. Эта кух­ня, на­вер­ное, сто­ит тут еще с вре­мен СССР. По­бел­ка, ра­нее бе­лая, те­перь же гряз­но-жел­тая, каж­дый день ссы­палась на пол мелкой трухой. На этот пар­кет в не­ров­ные квад­ра­тики. Обои бы­ли ста­рыми, с под­те­ками, при­тор­но­го-бе­жево­го цве­та и в цве­точек. Нар­циссы, вро­де, никогда их не любил. Люс­тры не бы­ло, од­на лишь го­лая лам­почка, о которую я столько раз бился головой, что не сосчитать. Ста­рая пли­та, у ко­торой не ра­бота­ет од­на кон­форка, и ду­хов­ка со сло­ман­ной руч­кой. Стол на кри­вых нож­ках и ра­кови­на. Два ок­на с пот­рескав­шимися стек­лами, которые не защищали от ветра, особенно зимой, из-за чего приходилось напяливать на себя все что есть и ходить, как капуста. А еще тарака­ны. Эти ма­лень­кие ужас­ные тва­ри вы­пол­за­ли из сво­их ук­ры­тий каж­дую ночь и ме­шали мне спать, они то дохли от отравы, то их детишки сново выползали, и все начиналось сначала. Тут еще и мыши бы­ли, но они, по край­ней ме­ре, спать мне не мешали. Тихо си­дели в угол­ке и грыз­ли се­бе гни­лые обои. Ком­на­та, в ко­торой я жил, бы­ла так се­бе. Тут сто­ял толь­ко шкаф, тум­бочка, ста­рый комп и кро­вать, ко­торая силь­но скри­пела, так что спать на ней ночью бы­ло не­воз­можно. Но я не при­веред­ни­чал. Квар­ти­ру от­да­ли прак­ти­чес­ки да­ром, так что ме­ня все устраива­ло. Были вода и свет, так что остальное не так уж и важно. Убор­ка за­няла у ме­ня ча­са два как ми­нимум. По­ка я отс­кре­б толстый слой пыли с по­лок, по­ка по­мыл на кух­не пол и от­крыл ок­на, что­бы по­меще­ние хоть немно­го про­вет­ри­лось от спертого запаха, поубивал тараканов - силь­но ус­тал. А еще я не мог зай­ти в свою ком­на­ту. Пе­ред гла­зами сра­зу же вспы­хива­ли кар­ти­ны ужас­но­го прош­ло­го, и ме­ня чуть не тош­ни­ло от отвращения. Но я все-та­ки приб­рался там. Че­рез си­лу, но сде­лал это. Сто­ило мне от­ло­жить тряп­ку и надеть более или менее подходящий свитер, как зазвенел зво­нок, и пос­лы­шались ра­дос­тные го­лоса за дверью, топот. Ве­зучие. У вас все хо­рошо, вы ни в чем не нуж­да­етесь. Вы не жи­вете в стра­хе пе­ред зав­траш­ним днем. — Ян! — ох­ла­мон но­мер один пос­ту­чал по две­ри так, что она чуть не сле­тела с пе­тель - в который раз. — Ян, от­кры­вай, мы те­бе тут от­ра­вы при­нес­ли! Гул­кий «хе­лепсь» по чей-то го­лове. Да­же знаю, от ко­го. — Не слу­шай его!!! Януш, от­кры­вай, тут хо­лод­но… Не­хотя я по­шел и от­крыл им дверь. В при­хожую сра­зу же вош­ла она — чер­тя­ха Ее Ве­личес­тво, или же прос­то Ли­зка. Ве­селая помпушка в очках с тол­стыми линзами, с дли­нными каш­та­новыми ко­сами и с кас­трю­лей в ру­ках, судя по очертанию предмета сквозь обертку в виде газет, от ко­торой очень вкус­но пах­ло, так что мой же­лудок скру­тил­ся в ту­гой узел, а во рту скопилась едкая слюна. Сно­ва ста­ло боль­но, но я на­тянул парадную, выработанную годами улыб­ку. За ней вош­ли в при­хожую два ох­ламонов­ца, практически одинаковых как по характеру, так и по внешности. Один вы­сокий, но в меру мус­ку­лис­тый, со свет­лой коп­ной вол­нистых во­лос и дру­гой, чуть по­ниже, с про­коло­тыми уша­ми, та­кими же свет­лы­ми во­лоса­ми и май­ке, на ко­торой был на­рисо­ван го­рящий че­репок и надпись на английском. И как они стали моими друзьями? — О, брат, — про­тянул ох­лоамоно­вец номер два своим басом, улыбаясь во все тридцать два. — Те­бя как буд­то смерть по­цело­вала в засос, не стесняясь! Блед­ный какой, жуть! Будто из могилы только что вылез! — Ну что ты его пу­га­ешь! — Ли­за недовольно нахмурила соболиные брови, ставя кастрюлю на тумбочку. — С ним все нор­маль­но. Ну, блед­ный немно­го, по­мятый, у ко­го та­кого не бы­ло? Мы его вылечим. — Как с бо­дуна… Ты что, нак­лю­кал­ся? — охламоновец но­мер один стя­нул свои ке­ды в прихожей и стал топ­тать­ся на мес­те, явно не зная, куда себя девать. — Пи­вом не пах­нет, ус­по­кой­тесь, пар­ни. Что вы прис­та­ли к боль­но­му че­лове­ку… — Ли­за вру­чила буль­он ох­ламонов­цу но­мер один и те­перь ста­ла сни­мать свои туф­ли на ма­лень­ком каб­лу­ке. Ее при­меру прос­ле­довал ох­ламоно­вец но­мер два. — А те­перь, ша­гом марш в кро­вать, пациент! Ты тем­пе­рату­ру по­мерил? Я сто­ял и неловко смот­рел се­бе под ноги. В носках образовалась ин­те­рес­ная жи­вопис­ная ды­ра. Давно же я нос­ки себе не поку­пал, да и не только носки… — У ме­ня, на­вер­ное, от­равле­ние, а не простуда. — сов­рал я. — Но все рав­но тем­пе­рату­ра мо­жет быть, пош­ли… — чер­тя­ха мах­ну­ла ру­кой, и ох­ламонов­цы под­хва­тили ме­ня за белы ручень­ки и по­нес­ли, как пушинку, на кух­ню, я даже рот раскрыть не смог, возражая. Вот ведь силушка богатырская! Ума бы им побольше... — Ба, ты толь­ко глянь! Ка­кой хо­лодиль­ник! У мо­его де­да та­кой же был! — ох­ла­мон-вто­рой пос­та­вил кастрюль­ку на стол и от­крыл его, про­веряя содержимое. — Да у не­го ни­чего кро­ме май­оне­за, яиц и че­го-то тух­ло­го, зак­ру­чен­но­го в фоль­гу, и не­ту! Понятно теперь, как он так отравился. — Как так по­нимать? — не­до­умен­но вос­клик­ну­ла Лиза, подходя и сама проверяя правильность чужих слов. Она недовольно поцокала языком и покачала головой, уперев руки в бока, принимая угрожающий вид, как когда-то делала это его мать. — Май­оне­зом то­же мож­но на­есть­ся… — про­буб­нил я. Меня уда­рили по спи­не, вышибая дух из тела. Я вы­тянул шею и пос­мотрел на обид­чи­ка, им оказался ох­ла­мон-пер­вый. — Брат, ви­жу, ты сдох­нуть ре­шил? Да? Нет, я конечно, по­нимаю, жизнь студента - соси голодную лапу. Баб­ла не­ту, но хоть хле­ба-то ку­пил бы, макарон, а то вон, как ске­лет весь. Мо­жет, те­бя сдать на­шему де­кану? Он те­бя в ка­бинет би­оло­гии какой-нибудь пе­рета­щит и пос­та­вит в угол пылиться, будешь но­вым этим… Как там его… При упо­мина­нии ске­лета ме­ня пе­редер­ну­ло. Спо­кой­но. Я же спря­тал его в шка­фу. — Ну, лад­но, все, не тро­гай­те его. Да­вай­те его накормим. И они на­кор­ми­ли. Я вы­рывал­ся и ма­терил­ся сквозь зубы, но они пихали меня в этот суп, будто от этого зависела вся моя жизнь, как ребенка уговаривали. "Летит самолетик прямо в твой ротик..." Смешно. Не хо­чу этой за­боты. Я луч­ше сдох­ну, но ничью по­мощь при­нимать не бу­ду, как дворовая собака. Ли­за бы­ла не­доволь­на. Она пос­ла­ла ох­ла­мона-первого в ма­газин­ за хле­бом и ос­таль­ным, а са­ма села на диван и ок­ру­жила ме­ня та­ким вни­мани­ем и за­ботой, что ме­ня тошно сделалось. Прямо как курица-на­сед­ка. Хотя желудок больше не тянул так сильно. По телевизору что-то шло с помехами на фоне, звучал чей-то лицемерный смех и разбитые надежды. Я, укутанный в плед и зажатый со всех сторон, сидел тихо и тер глаза. Хотелось спать. — А тут мыши водятся? — спросил второй парень. — Да. Думаю, есть. — А они боль­шие? — Может быть. — Мерзость! А та­рака­ны? — Да. И та­рака­ны. Вон один выполз, усики так и блестят, — услышав это, Лиза взвизгнула и с ногами залезла на диван, и без того меня передавливая. В нос забился цветочный запах мыла, а кончики волос защекотали ноздри. — Кру­то!!! — Фууу! — А они ку­са­ют­ся? — Нет, они не ку­са­ют­ся… — Конечно кусаются! Даже у нас в общаге их меньше, если есть вообще. — Они, вообще-то, есть везде. Мы не в Америке какой-нибудь, жить у нас - не в меде купаться. Вскоре пришел охламон-второй, и мне пришлось сместиться в самый краешек дивана, кляня себя в который раз за то, что вообще не выкинул это старье. Так бы на полу сидели, хоть места больше. — Тут та­кая а­ура, что прям прос­то во­об­ще. Будто в роман какой-нибудь готический попал. — А­ура? — Да. Это та­кая клас­сная вещь, проявление души и духа человека. — Бля, не за­бивай хоть ты ему го­лову этим. А­ура-шма­ура. Ус­по­кой­ся, са­танист хе­ров. — Вот го­вори так, го­вори, а по­том наш­лю на те­бя пор­чу. Может, я колдун в седьмом поколении! Ли­за пос­мотре­ла на не­го ис­пе­пеля­ющим взгля­дом. То­го пе­редер­ну­ло, и они сменили тему разговора. Тут заз­ве­нел телефон Лизки, и этим дво­им приш­лось отор­вать­ся от пле­вания слю­ной друг в дру­га и замолчать. По­том они вер­ну­лись и вмес­те ста­ли го­товить еду. А я смот­рел на все это, и мне ста­нови­лось боль­но. Как же это все на­поми­на­ет мне мою семью… Та­кие же ве­чера вмес­те за сто­лом, шут­ки, смех, улыб­ки и за­пах жар­ко­го. По­хоже, по­теря­ного больше не вернуть. — Вот, а по­том он го­ворит, что все это бы­ла она! Она все это строила! — Ли­за под­прыг­ну­ла и за­дор­но рас­сме­ялась. Все за­гого­тали, и я то­же. Толь­ко ти­ше. Го­раз­до ти­ше. — Черт! Ни­ког­да бы не по­думал, что эта ис­то­рия кон­чится так! — Кста­ти, Януш, ты как? Лучше стало? Я по­мол­чал ми­нут­ку. Да. Мне ста­ло луч­ше. Я на­ел­ся до от­ва­ла и те­перь только оставалось их выпроводить за дверь. — Да он но­сом клю­ет! Сколь­ко сей­час ча­сов? — Сей­час… Э… По­лови­на один­надца­того… — Ни­хух­ры-мух­ры. За­сиде­лись. Лад­но. Все. Закругля­ем­ся. — Ну че вы? Да­вай­те еще нем­ножко по­сидим! — Нет! И так уже поз­дно, вахтерша не пустит ни за какие коврижки. Ка­ких-то пару ми­нут - и ме­ня уло­жили в кро­вать, чмок­ну­в в лоб, ос­та­вили в хо­лодиль­ни­ке еще один па­кет еды и смы­лись. А я лежал, чувствуя, как предательски щиплет в глазах и свербит внутри. Я не зас­лу­живал такого окружения рядом с собой, как они. Они слиш­ком жи­вые, слиш­ком яр­ко горят, летя к солнцу. Они не боятся ничего, живут сегодняшним днем, каждое мгновения растрачивая свою молодость и энергию юношеских сердец. Не та­кие, как я. У них есть семьи и та­кие же друзья, как и они. У них есть все время этого мира, за плечами - неизвестная мне, но, наверняка, не самая плохая жизнь в обществе. А у ме­ня… У ме­ня ни­чего… Только он. Я встал с кро­вати и по­дошел к шка­фу. При­от­крыл его и дос­тал ске­лет. Я усел­ся на кровать и стал вдыхать пыльную ткань, как будто бы его запах все еще оставался там. Из носа потекло. Я скру­тил­ся клу­боч­ком и зас­нул в костяных объятиях.