Шесть

Вот они, Шесть, ты взгляни. Сейчас ― выбирай. После ― плати.

Карам свернула не туда только потому, что навстречу по той же стороне улицы двигались ребята из её группы. Свернула настолько "не туда", как она и представить была не в силах, но в тот миг испытала исключительно чувство облегчения ― рядом нашлась открытая дверь. Она юркнула в тёмный проём, не озаботившись поглядеть под ноги, и едва не свалилась с лестницы. Ухватилась за деревянные перила и чудом сохранила равновесие. В самом деле, чудом, потому что ремешок на туфельке лопнул. Жаль до слёз, Карам только неделю назад купила эти туфли. Хорошо ещё, что обувь не норовила соскочить со ступни, так что и с порванным ремешком можно ходить. Спускалась вниз она осторожно и медленно, глядя под ноги, и лишь после спуска осмотрелась, чтобы понять, куда же её занесло. Вокруг красовались деревянные статуи, громоздились полки со всяким барахлом непонятного назначения, плетёные коврики и игрушки, подставки с оружием, баночки с травами... Сначала Карам решила, что это антикварная лавка, потом подумала, что это какой-то склад, а в итоге в замешательстве признала, что это нечто совершенно странное и дивное. Она склонилась над веером, тот лежал на низком столике. Определённо древняя работа, ведь сейчас никто не вставляет в веер тонкие лезвия. Этой штукой так же легко убить, как острым ножом. На полке рядом стояли баночки с ароматическими "карандашами". Карам перенюхала их из любопытства. Громкие голоса, долетевшие от раскрытой двери, через которую Карам сюда и попала, заставили её встревоженно оглядеться и спрятаться за полку. Она медленно пятилась назад по мере увеличения громкости этих голосов ― знакомых голосов. И меньше всего она хотела, чтобы её увидели, заметили, стали поддразнивать, насмехаться или оскорблять. Не обязательно это, в общем-то, иногда обладатели этих голосов пытались привлечь её внимание или добиться её расположения. Другое дело, что она не радовалась такой компании и не собиралась дарить никому внимание и ― уж тем более ― расположение. Карам ощущала бесконечную усталость и печаль, потому что изменить существующее положение дел она не могла. Никак и никогда. Сон Карам ― корейское имя не могло дать ей корейское лицо, точнее, сделать её кореянкой на все сто процентов. Это имя даже полпроцента не добавляло к тем пятидесяти, что достались ей от отца. Другие пятьдесят отказывались идентифицироваться ― Карам не знала, какой национальности была её мать, сбежавшая почти сразу после её рождения. Хотя её отец тоже не мог похвастать глубокими познаниями в вопросе происхождения собственной супруги. Её называли цыганкой из-за смешанной крови ― вот и всё, что знали Карам и её отец о сбежавшей женщине, не успевшей стать для них родной и близкой. Наверное, Карам с каждым годом всё больше походила на свою мать, потому что не раз она ловила на себе задумчивый и испытывающий взгляд отца. Нет, он никогда не говорил ей подобного, но эти взгляды время от времени... Слишком изысканные черты лица, выразительные глаза, казавшиеся чересчур светлыми, бледная матовая кожа, крепкое сложение и каштановые волосы ― всё в её внешности выдавало чужую кровь. И хорошо бы, если б чужого в её внешности было очень много, чтобы легко сойти за иностранку, но словно в насмешку судьба смягчила её облик так, что люди сразу понимали ― смешанная кровь. Смешанная кровь ― это когда ни там и ни здесь, когда чужая всем, когда не понять, кто она есть, зачем и какая, когда она такая одна ― никого нет за её спиной. Если человек одинок, ни там и ни здесь, кто вступится за него? Верно, никто, поэтому обидеть легко и безопасно. Когда Карам исполнилось восемь, она попросила отца отдать её в школу боевых искусств. В любую. Она училась бы прилежно всё равно, потому что желание защитить себя ― нет, отомстить ― полностью занимало её разум. Отец отказал ей. Не к лицу девочке синяки набивать и кулаками махать. Это против традиций и порядка. Может быть, но что-то традиции и порядок не спешили защитить её от нападок сверстников. Тем не менее, изменить решение отца ей не удалось. Радовало хотя бы то, что из-за крепкого сложения Карам была намного сильнее других девочек, а часто ― сильнее мальчишек. Для неё не составляло труда поднять что-то тяжёлое и швырнуть в обидчика. Или толкнуть так, что пострадавший летел долго и красиво. Или сильно ударить ногой куда придётся, но с нужными последствиями. Вот только одной силы в её случае явно маловато. Сила внушала опасения всем вокруг, но не давала полной защиты и, уж тем более, сила плохо защищала от оскорблений словесных... ― Эй, мне показалось, или я видел нашу недотрогу? Карам вздрогнула, чётко различив скрипучий голос, которым произнесли эту фразу у двери, сделала быстрый шаг назад, запнулась о ковёр на полу и упала на спину. Она замерла на минуту, потом завозилась, встала на колени, прижав к груди сумку. Некоторое время она не шевелилась, вслушиваясь, но голос вроде бы отдалился. Значит, никто не успел заметить, как она сюда зашла? Карам вновь вздрогнула, но уже не от звуков, а потому, что краем глаза заметила какое-то движение рядом с собой. Она резко повернула голову и почти сразу отшатнулась. Моргнула. Рядом на полке валялась кукла. То ли ветошь, обшитая грубой тканью, то ли солома, то ли ещё какая пакость. Нелепая кукла с глазом-пуговкой, заметными стежками и аккуратно нашитым на грудь ярким сердечком. Сердечко и общий вид куклы настолько не сочетались, что оставалось лишь поражаться: какому психу могла прийти в голову мысль нашить на "это" миленькую аппликацию. ― Да точно вам говорю, я видел её собственными глазами! Куда она могла деться? Карам сжала сумку обеими руками и затаила дыхание. Её взгляд невольно остановился на тряпичной кукле. Одна нога той свешивалась с полки. ― Куда? Тут и идти-то некуда. Спряталась где-то здесь, точно вам говорю... Карам зажмурилась и обхватила сумку ещё крепче. В мыслях она повторяла лишь одно: "Только бы не нашли..." ― Да ну её к чёрту... ― Ещё чего! С места не сдвинусь, пока не выволоку из убежища за волосы. Умная какая, решила спрятаться, как будто это ей поможет... Карам почти сжалась в комочек, подалась чуть вперёд и беззвучно прошептала: ― Уходите же... Просто оставьте меня в покое. Как было бы замечательно, если бы её хотя бы не замечали, делали вид, что её просто не существует. Мечты... ― Да где же она? К глазам подступили слёзы отчаяния, хорошо настоявшегося за все эти годы, поэтому Карам зажала себе рот ладонью, чтобы не выдать себя всхлипом или иным звуком. ― Вот чёртова же сучка... Я ещё и бегать за ней должен, чтобы она... Карам закрыла руками уши, чтобы не слышать ничего, а слёзы всё же хлынули. Они лились по щекам, и плотно сомкнутые веки не могли их удержать. Она склонила голову и закусила губу, но всё-таки всхлипнула, испуганно зажмурилась ещё сильнее. Время шло, и ничего не происходило. В конце концов, Карам открыла глаза и убрала ладони с ушей, смахнула слёзы с подбородка. Она смотрела на лежащую перед ней нелепую грязную куклу, та в ответ равнодушно смотрела на неё одним глазом-пуговкой. Вздохнув, Карам опёрлась рукой о полку, чуть приподнялась на коленях и огляделась, потом ахнула, когда внезапно палец кольнуло чем-то острым. Машинально она бросила указательный палец к губам и слизнула с него капельку крови. Тряпичная кукла всё так же лежала на полке. Карам осмотрела её и решила, что укололась о кончик соломинки. Скорее всего. Хотя никаких торчащих соломинок разглядеть не смогла. Стоило бы взять куклу в руки и внимательно изучить, но Карам не смогла заставить себя. Кукла как кукла: старая, грязная и пошитая не слишком умело, ещё и с миленьким сердечком, но при взгляде на неё становилось зябко. На улицу Карам выбралась спустя полчаса: осторожно высунулась, убедилась, что мимо идут только незнакомые люди, переступила через порог и побрела по тротуару к пешеходному переходу ― там горел красный. Она обернулась, чтобы проверить, есть ли вывеска над тем местом, где она пряталась. Вывески над распахнутой дверью не оказалось, зато в тёмном проёме на миг промелькнуло лицо. Чьё-то. Или нет, но это походило именно на лицо, хотя она и различить ничего толком не смогла. У Карам мороз прошёл по коже, потому что этот кто-то совершенно точно посмотрел на неё. Именно на неё ― она буквально почувствовала взгляд кожей, хоть это и звучало дико. Она отвернулась, уставилась на поток машин, но через миг обернулась опять, чтобы увидеть тёмного человека, покачивавшегося на широко расставленных ногах в десяти шагах от неё. Он сильно наклонился вперёд, безвольно свесив руки почти до земли, медленно поднял голову, но лицо спрятала завеса спутанных длинноватых волос. И он смотрел на Карам. Она шарахнулась назад и едва не ступила на дорогу, бросила взгляд себе под ноги и уставилась на светофор. Попыталась. Потому что светофор заслонил то ли тот же самый тёмный человек, то ли другой. Длинная чёлка оставляла на виду лишь губы и подбородок. Через миг по дороге промчался фургон, не оставив ничего от незнакомца, никаких следов. Карам с силой сжала пальцами ремень сумки и сделала глубокий вдох, осторожно оглянулась. Дверь кто-то закрыл, никакой вывески над крыльцом, никаких подозрительных типов на полусогнутых за спиной. И впереди ни следов крови, ни торчащего посередь дороги тёмного парня. Зато вокруг полно либо спешащих куда-то людей, либо усталых и неторопливых, но все обычные и вовсе не напуганные. Достаточно для вывода, что странности видела лишь Карам, то есть, это её персональные странности или галлюцинации, например. Трусихой она никогда не была, но испугалась всерьёз, когда увидела... то, что увидела. В студию она пришла, не убившись по дороге. Больше ничего странного с ней не приключилось, но от этого явления тёмных людей казались ещё более зловещими. ― Лист с треками готов, ― с порога порадовал её помощник. ― Сценарий тоже принесли, лежит на столе. Формальность всего лишь, ведь он прекрасно знал, что Карам импровизирует. Когда рассуждаешь о людских проблемах и принимаешь в прямом эфире звонки от слушателей, никакой сценарий не в силах всё предусмотреть. Карам вела вечернюю программу уже пятый месяц ― ей нравилось, несмотря на проблемы со сценарием. Руководству нравилось тоже, раз они давали теперь целых два часа эфирного времени вместо одного. ― Добрый вечер, с вами сегодня снова я... ― начала передачу стандартным приветствием Карам, повернулась в кресле и устремила взгляд в окно, за которым сгущались сумерки. Дальше слова полились сами собой. Она говорила что-то о вечерах вообще, о звёздах и ночи, потом выслушала первого позвонившего и углубилась в дискуссию о способах избавления от накопившейся усталости, привычно шутила, язвила, блистала остроумием ― это она умела. Когда речь шла о телефоне и радио. Но если бы она оказалась с собеседником лицом к лицу, всё её красноречие тут же испарилось бы. Ближе к концу передачи, когда за окном окончательно сгустилась тьма, Карам приняла предпоследний звонок. ― Я слушаю вас. Чем вы хотите поделиться? Тишина в ответ. Хотя нет. Помощник Карам выпрямился за стеклом и отступил на шаг от аппаратуры ― динамики "дышали", хрипло, с трудом. ― Говорите, пожалуйста, ― невозмутимо попросила Карам и перевернула страницу журнала. Журнал соскользнул на пол от резкого движения руки, потому что теперь динамики затрещали, и где-то далеко на фоне сухого треска раздавалось тихое рычание. Мороз прошёл по коже. Невозможно было поверить, что подобные звуки издавал живой человек. Карам и помощник переглянулись, после чего помощник отключил звонившего. ― Просим прощения за небольшие технические неполадки. Я вернусь к вам ровно через четыре минуты, а пока насладитесь, пожалуйста, композицией... Она откинулась на спинку кресла под первые аккорды фортепиано и устало прикрыла глаза. Ещё и неполадки с оборудованием! Что за день такой? ― Вроде всё нормально, ― сообщил помощник, высунувшись на миг из аппаратной. Она кивнула, взяла стаканчик с кофе и повернулась к окну. Кофе выплеснулся ей на блузку безобразным коричневым пятном, но Карам даже не заметила этого, зато заметила прижатую к стеклу снаружи ладонь. На двенадцатом этаже. Затаив дыхание, она смотрела на ладонь до тех пор, пора рядом не проступило миловидное лицо. Аккуратные черты, смуглая кожа и пристальный тяжёлый взгляд. Кем бы ни был этот смуглый парень, он медленно сжал ладонь в кулак, оставив на стекле пять глубоких царапин. Причём поцарапал он стекло беззвучно. Карам моргнула, и парень за стеклом пропал. Царапины ― тоже. ― Какого чёрта?.. ― беспомощно прошептала она, отставила стаканчик и потёрла глаза ладонями. Зря, потому что теперь сквозь стекло на неё смотрел другой парень: он прижался к стеклу чётко очерченными пухлыми губами, словно послал ей поцелуй, и исчез. На стекле остался алый отпечаток губ. Карам резко выдохнула и отвернулась от окна. Лучше уж туда не смотреть вовсе ― полезнее для нервов. Она безупречно довела передачу до конца, попрощалась со слушателями и лишь тогда заметила пятно от кофе на блузке. Хорошо, хоть можно замаскировать шарфом. Собиралась она спиной к окну. Обернуться очень хотелось, но выдержать характер удалось. Потом её ждало испытание в виде лифта. Одна она ехать боялась, спускаться по лестнице ― боялась ещё больше. Она мялась у лифта до тех пор, пока, наконец, не появилась группка сотрудников из технического отдела. Вместе с ними Карам зашла в кабину и притихла в уголке, опустив голову, чтобы не смотреть в зеркальную стену. ― Госпожа Сон что-то тихая сегодня. Передача прошла хорошо? ― Да, спасибо, ― тихо отозвалась она, продолжая разглядывать собственные туфли. ― Ещё немного ― и госпожа Сон совсем зазнается, перестанет с нами разговаривать, ― недовольно отметила одна из сотрудниц, стоявшая у двери. Карам покосилась на её лодыжки и промолчала. А что она могла сказать? Опровергать заведомую ложь ― занятие глупое и бессмысленное, но законное возмущение привело бы к ссоре. "Высокомерная", "холодная", "будто не от мира сего" шелестело в лифте. Карам закусила губу и продолжила взглядом сверлить лодыжки недовольной сотрудницы, пока на левой ноге болтушки не сомкнулись тёмные пальцы, покрытые язвами. От неожиданности Карам едва не вскрикнула, но успела зажать себе рот ладонью. Сотрудница продолжала изливать недовольство, не замечая прикосновения к ноге. Пальцы разжались и спрятались в тени, а на лодыжке остался зеленоватый отпечаток, словно браслет. Карам невольно взглянула на зеркальную стену и облизнула враз пересохшие губы. В блестящей поверхности отражались люди, ехавшие в лифте, а перед ними стоял на полусогнутых ногах парень в тёмной рваной одежде. Опущенные руки, изъеденные язвами, безвольно болтались. Он чуть приподнял голову и посмотрел на Карам исподлобья. Взгляд, преисполненный боли и неизбывной тоски, заставил её отшатнуться и прислониться спиной к стене. Парень неловко вытянул руку и шагнул из зеркала в кабину, чтобы в один миг оказаться прямо перед Карам. Скрюченные пальцы схватили воздух у её лица, но к коже не прикоснулись. А когда она выдохнула и посмотрела вперёд, то уже не увидела этого странного парня, только спины сотрудников. Из кабины она выскочила опрометью, пронеслась по холлу и выметнулась на улицу. Замерев на ступеньках, тяжело дышала и стискивала пальцами шарф так, будто он душил её. Один на тротуаре, второй на переходе, третий за стеклом, четвёртый с кровавым поцелуем и пятый в лифте... Что это? Её персональный конец света? Или она окончательно спятила от отчаяния? Она боялась ехать домой на автобусе, а метро она никогда не пользовалась, поэтому села такси. В машине обнимала сумку и никуда не смотрела, просто закрыла глаза. Открыла их тогда лишь, когда такси остановилось у её дома. Она снимала небольшую двухэтажную виллу* уже три года, поэтому ни о каких лифтах речь уже не шла. В доме повсюду горел свет, а зеркал было мало, да и окна занавешены. Карам выронила сумку из рук, едва перешагнула через порог, и обессиленно опустилась на пол. Понадобилась пара минут, чтобы прийти в себя, но дома даже стены помогали. Сварив себе кофе и слегка перекусив, Карам придвинула ноутбук поближе и попыталась найти что-нибудь похожее на то, что видела сегодня. Запищал телефон. Она сразу ответила, не взглянув на дисплей: ― Слушаю вас? Ухо обжигало тяжёлое и хриплое дыхание, на фоне которого слышались звуки, какие обычно порождают шаркающие шаги. ― Кто это? Почему вы преследуете меня? Скажите хоть что-нибудь. Зря она попросила об этом, потому что услышала тихое утробное рычание. Тут она невольно нажала на кнопку, сбросив звонок. Стиснув телефон в руке, забралась на стул с ногами и испуганно огляделась, только потом нашла в себе силы проверить, с какого номера ей позвонили. Широко раскрытыми глазами уставилась на пустую строку. Не "номер неизвестен", не "номер скрыт", не набор цифр, а просто пустая строка. Никогда прежде она не видела подобного. Поёжилась от расплескавшегося под кожей призрачного холода, опять огляделась и постаралась сосредоточиться на поисках информации. Через час Карам полностью успокоилась и взяла себя в руки. В конце концов, над ней могли подшутить. Кто угодно. Это объясняло далеко не всё, но было ближе к истине, чем что-то иное. А может, она и впрямь спятила, но от безумия умирают не всегда. Порой это даже лечится. Она заглянула в ванную, пустила воду и сходила в спальню за шёлковым халатом, заодно отнесла туда ноутбук и пристроила рядом с подушкой. Понежившись в ванне с час, Карам вытерлась полотенцем, накинула халат и завязала пояс. Перебросив длинные влажные волосы через плечо, повернулась к зеркалу и едва не заорала во всю мощь лёгких, увидев там шестого тёмного гостя то ли разрисованного странными узорами, то ли в тату. Он тоже потянулся к ней рукой. Карам всё-таки вскрикнула испуганно, споткнулась и плюхнулась на пол, попыталась отползти, однако чьи-то пальцы крепко сжали её лодыжку. Она обернулась и увидела того самого типа с миловидным лицом, что торчал на двенадцатом этаже за окном. Из угла на неё смотрел любитель оставлять кровавые отпечатки своих губ на стекле... Наверное, где-то рядом были и другие, но их, к счастью, она уже не заметила, потому что нашла замечательный выход из сложившейся ситуации ― она потеряла сознание.