Красной нитью через всю жизнь

Июнь 1997 год; шестой курс Оставив в коридоре заколдованного Уизли, Драко вошел в Выручай-комнату, где в своем любимом кресле, свернувшись в клубок, сидела Грейнджер. Драко лег на софу и достал припасенную бутылку виски. Приготовившись к возмущенным возгласам хогвартской Девы Марии, он открутил пробку и сделал глоток так, чтобы горячительная жидкость как можно громче заплескалась в бутылке. К его большому удивлению, Грейнджер даже не посмотрела в его сторону. Видимо, слова Уизли ее серьезно задели. Драко крепко сжал горлышко бутылки, жалея, что не придумал для Уизли заклинание посерьезнее. — Если поспешишь, то можешь еще застать Уизли под Петрификусом и ударить в пах, — сказал Драко, но Гермиона отрицательно покачала головой, даже не смутившись от такой пошлости. Сделав еще один глоток, Драко с раздражением спросил: — Да что такого случилось?! — Как будто ты сам не слышал, — тихо сказала она, упорно глядя в одну точку. — Не выделывайся, Грейнджер, — почти с угрозой сказал он. — Да зачем тебе вообще нужно это знать?! — сорвавшись, спросила она и посмотрела на него полными слез глазами, но ни один мускул не дрогнул на его лице. — Но ты же пришла. — Мне просто захотелось побыть в спокойном месте! — …Со мной, — добавил Драко, и она не стала перечить. Он встал, сделал всего два шага и оказался возле ее кресла. Гермиона подняла на него взгляд, и Драко молча протянул ей свою бутылку виски. Девушка нахмурилась и покосилась на темную, неприятно пахнущую жидкость, а затем все-таки отрицательно покачала головой и отвернулась. — Тогда подвинься, — сказал Малфой и, как уже бывало, сел ей на ноги. — Да что ты делаешь! — со злостью сказала Гермиона, но подвинулась настолько, насколько это было возможно. Однако все равно они были очень близко друг к другу. — Нам предстоит серьезный разговор. Просто когда я говорю со своей софы, до тебя не доходит, — сказал Малфой, и Гермиона недовольно скривилась. — От тебя воняет, — сказала она. — Ну, к запаху Уизли ты же привыкла? Чем он там пахнет? Курицами, которых разводит его мамочка? — Прекрати так говорить! — со злостью сказала она и ударила его кулаком в плечо, за что получила то же самое в ответ от Драко. — Грейнджер, когда ты образумишься?! — сквозь зубы прорычал он. — О чем ты? — с раздражением спросила она. — Из-за кого ты тут ревешь? Из-за Уизли?! Мерлин, лучше бы ты в Лонгботтома влюбилась! Он хотя бы не такой осел. Почему ты думаешь головой, только когда учишь уроки? Кому нужны твои гребаные знания зелий и истории Хогвартса, если ты жизнь свою устроить не можешь?! Сколько можно позволять Уизли унижать себя? Где твоя гордость, Грейнджер?.. — Ты его не знаешь, Малфой. Он хороший. Драко усмехнулся и вновь сделал глоток виски. — Слушай, чем тебе был не по душе Крам? — Виктор? Он… он просто мне не нравится. — Но ты же пошла с ним на бал? — Просто было приятно, что он выбрал меня. К тому же не хотелось его обижать. Он очень ранимый. — Не хотелось обижать, — повторил для себя Драко. — Только не бери в счет свою жалость, когда какой-нибудь неудачник, как Уизли, попросит тебя о сексе. В этот раз Грейнджер смутилась: — Ты с ума сошел? — Как я заметил, в мужчинах тебе нравится несостоятельность. Поэтому… почему бы и нет?.. — Хам, — сказала она и попыталась встать, но Драко положил свою руку на подлокотник кресла, преграждая ей путь. — Останься. — Зачем? Ты оскорбляешь меня. — Это всего лишь конструктивная критика, — усмехнулся он и получил испепеляющий грейнджеровский взгляд. Но он лишь глупо улыбнулся и закинул свою руку на спинку кресла, почти касаясь ее плеч. Гермиона еще больше нахмурилась и постаралась отодвинуться от спинки настолько, насколько это было возможно. А Драко тем временем аккуратно взял в руку ее каштановый локон. Он показался ему мягким и необычным — даже если его распрямить, он вновь завивается, стоит только выпустить его из рук. Копна ее волос с неимоверной силой притягивала Драко. Одного локона было одновременно мало и много. И если бы он хорошо знал технику «Обливиэйт», то сейчас бы уже вдыхал запах ее пушистых завивающихся прядей, но, к сожалению, в этом заклятии Драко никогда не нуждался, поэтому и толком ничего о нем не знал. Гермиона смотрела на действия Драко с опаской, удивлением, неприязнью: в ней смешалось много противоречивых чувств в этот момент, но она бездействовала. — Представь, если Уизли будет трогать их своими грязными и потными руками, — тихо сказал Драко, накручивая прядь ее волос себе на палец, точно так же, как и полюбившуюся нить из ее гриффиндорского шарфа. — Он их испортит. Он всю тебя испортит. Драко заметил, как участилось дыхание девушки, и как отчаянно она пыталась побороть волнение, которое испытывала. Когда они, наконец, встретились взглядами, он сказал: — Грейнджер, ты никогда не обращала внимания на достойных. — О ком ты? — О себе, — спокойно сказал он. В этот момент ее щеки порозовели, и она отвернулась. А Драко, воспользовавшись моментом, положил свою голову ей на плечо и вдохнул действительно приятный запах ее волос. — Ты пьян, — сказала она и подергала плечом, но Драко не убрал свою голову, а лишь блаженно закрыл глаза. — Тихо, Грейнджер. Ты разве не чувствуешь этого? — Чего? — удивленно спросила она и взглянула на спокойного и умиротворенного, такого странного Малфоя. — Все как раньше. Как будто нет Волдеморта, нет Пожирателей смерти, нет никаких нападений… — Нет. Я не чувствую этого, — холодно сказала она. — Тогда закрой глаза. — Ты сошел с ума, — тихо сказала она. — Мы все сошли с ума. И тогда Гермиона медленно опустила голову и уткнулась в волосы Драко. — Я призналась Рону в любви. А он сказал мне, что не хочет со мной встречаться. Что мне нужно меняться. Выйти из библиотеки и найти парня, — шепотом сказала она. — Не смей следовать этому совету, — спокойно произнес Драко. — Тебе не нужно меняться. Ты прекрасна. Драко услышал, как участилось ее сердцебиение. Он знал, что будет жалеть, но когда долгожданная девушка рядом, когда поверила тебе, нельзя не воспользоваться этим шансом. Она была слишком беззащитной. Слишком смущенной. Слишком притягательной. Слишком взволнованной. Слишком удивленной. Слишком испуганной. Драко слегка приподнял голову и коснулся рукой ее щеки, заставляя посмотреть ему в глаза. — Ты возвращаешь меня к жизни. Здесь, с тобой в Выручай-комнате я становлюсь собой. Я не хочу себя потерять в этой войне. И тебя тоже. — Ты просто напился, — отмахнулась она, но тон Драко внезапно похолодел на сотню градусов: — Я выпил, но я не пьян. Я отдаю себе отчет в том, что говорю. А ты нет. Ты все еще пытаешься скрыть то, что привязалась ко мне за это время. Что я небезразличен тебе. — Нет. Ты вызываешь у меня неприязнь. — Тогда почему твое сердце колотиться сейчас как у маленькой, попавшей в силки птички? Ты боишься меня? — Нет. — Если бы я был тебе неприятен, ты бы не позволяла мне тебя гладить по щеке, — сказал он, но даже после этих слов она не убрала его руку. — Где твоя храбрость? Скажи, что ты чувствуешь. — Мне нравятся твои прикосновения, — выдавила она из себя. — И?.. — И я чувствую себя спокойно с тобой. Ты единственный, кто слушал меня… по-настоящему. И помогал. И я забывала о Роне, но это всего лишь обрывок из моей жизни, о котором никто, кроме нас, не знает. Скоро все закончится, и мне придется самой справляться со своими проблемами. Находиться с Роном в одной компании, дружить с ним, как ни в чем не бывало, снова смеяться и пытаться не обращать внимание на то, с каким трепетом он смотрит на Лаванду… как целует ее… — Чертова дура! — воскликнул Малфой и встал с кресла. — Ты что, ничего не понимаешь?! Рон-Рон-Рон, когда ты о нем уже заткнешься?! Когда поймешь, что он тебя не достоин?! Я ненавижу твоего Рональда Уизли, ясно? Больше чем тебя, грязнокровка! За то, что ты его любишь! Гермиона смотрела на него округлившимися от удивления глазами и даже пропустила оскорбления в свой адрес. — Малфой, я что, тебе нрав… — Замолчи, — он не дал ей закончить и сел на софу. Она встала со своего места и села рядом с ним. Больше не было разговоров и прикосновений, но была близость. Нравилась ли она ему? Нет, он ее любил. Как умел. Причиняя боль, забываясь с другими женщинами, используя в корыстных целях, унижая, но по-другому он и не умел. Он хорошо умел только принимать любовь, а дарить ее — слишком сложно. А тем более той, которою позорно любить. Это была грязная любовь. Такая же грязная, как и кровь Грейнджер. Но такая же сильная, как ее характер. Это была тайная любовь. Это была детская любовь, которая переросла в юношескую. Это была любовь, граничащая с ненавистью и безумием. Это была любовь, которая постоянно находилась где-то в глубине души. Это была любовь, которая не ждет ответа. Любовь, которая никогда ответа не получит. Безвозмездная любовь. Это была любовь, которая заставляла предупреждать Грейнджер об опасности. Это была любовь, которая могла растоптать гордость. Это бессильная любовь. Не спасающая, не исцеляющая. Эта любовь сжигала изнутри. Эта любовь разрывала на части. Эта любовь делала его мягче. Эта любовь делала его добрее. Но эта любовь была слишком обреченной. Слишком безнадежной. А Грейнджер просто сидела рядом с самым грустным выражение лица, что Драко когда-либо видел у нее, но это даже доставляло удовольствие. Пусть ей будет больно. Пусть осознает, какая она безмозглая. Пусть поймет, что проглядела такого человека. — Я думала, ты хуже, — тихо сказала она после длительного молчания. — А я думал, ты умнее. — Ты ошибся. — Ты тоже. — И что теперь делать? — Подождать, пока нападут Пожиратели смерти, а затем забыть все это. — Я не забуду, — заверила она. — А я с радостью забуду, — грубо сказал он. — Ты ведь все равно скажешь мне, когда Пожиратели собираются напасть? — Через неделю, — ответил Драко. Грейнджер кивнула и мягко сказала: — Береги себя там. — И ты постарайся не сдохнуть. — Очень мило с твоей стороны, — сказала Гермиона, и Драко невольно улыбнулся. Стоило ему взглянуть в ее карие глаза, как все снова вернулось назад. И они продолжили сидеть в тишине бок о бок на небольшой софе возле Исчезательного шкафа. Нападение Пожирателей смерти произошло на следующий день.