***
После завтрака Родион решил показать Марку особняк, ведь именно здесь ему предстоит жить в скором времени. Дом оказался невероятно просторным. Альфа рассказал, что раньше он принадлежал одной знатной персоне, приходившейся семье Галеко кровным родственником. Проводя экскурсию, он показывал портреты древних родичей по линии папы, рассказывал интересные истории далекого прошлого, упоминая десятки имен и дат. Чем больше слушал Марк, тем меньше дом казался родным. Он, скорее, чувствовал себя в музее или во дворце, куда забрел по ошибке. Высокие расписные потолки, отделанные дорогими породами дерева комнаты, громоздкая вычурная мебель, в некоторых помещениях и вовсе обнаружились печи, украшенные богатыми изразцами ручной работы! Иногда Марк боялся наступать на пол, вдруг он испортит очередной предмет искусства. Ощущение подавляло все больше по мере того, как Марк продвигался все дальше; великолепная библиотека, зимний сад, музыкальная комната… плечи уже давно поникли, когда они остановились у резной деревянной двери, смутно показавшейся знакомой. - Это комната, где находится отец, - предупредил Родион прежде, чем распахнуть дверь. Помещение разительно контрастировало с предыдущими. Кроме схожих цветов стен, все остальное представляло собой больничную палату, оборудованную по последнему слову техники. Уйма белого металла составляла одну замысловатую конструкцию, посреди которой находилась кровать, на которой лежал человек. Десятки труб, трубочек и проводков тянулись к его лицу, рукам, ногам, попеременно попискивали датчики, мигали огоньки. - Знакомься, Марк. Мой отец, Станислав Викторович Сокольников, - Родион подвел Марка ближе к кровати. - Отец, это Марк, моя пара и моя жизнь. От таких слов омега смутился, будто лежащий без движения альфа мог действительно слышать и смотреть. Но, увы, опущенные веки так и не поднялись на громкое заявление и никто не протянул руку для знакомства. - Присаживайся, - Родион предложил омеге стул, а сам опустился на край кровати. - Ты часто сюда приходишь? – помучившись над тем, как правильно спросить, все же произнес Марк. - Всегда, когда приезжаю домой, - голубые глаза тоскливо взирали на чахнувшего мужчину. Когда-то жизнерадостный и неуемный пират не давал никому скучать и даже просто сидеть на месте. – Рассказываю ему о делах и партнерах, о папе, о своей жизни. В последнее время ему часто приходится слышать о тебе. Родион взглянул на омежку, и слабая, но такая чистая, сияющая добротой и счастьем улыбка отразилась на его лице, что Марк невольно порозовел. - Вряд ли твоему папе это интересно. - Наверняка интересно, - качнул Родион головой, отвергая предположение пары. – Ему всегда и все интересно… было. Омега уже собирался потянуться к любимому, как в кармане альфы завибрировал телефон. - Извини, дела, - вздохнул Родион.***
Оставшись один, Марк встал и подошел ближе. Действительно, пират – решил он про себя. Густые курчавые, до плеч, волосы с едва заметной проседью, кустистые брови, орлиный нос… и болезненная бледность. Немного удивившись, омега отметил, что Станислав Викторович гладко выбрит, да и волосы не разметались в беспорядке, а лежат аккуратными прядями на подушке. Интересно, как бы он отреагировал, если бы знал, кого привел в дом Родион. Мысль не принесла спокойствия, уж больно внушительно выглядел человек перед ним. - Привет, Марк, - раздалось из-за спины, заставив омегу вздрогнуть и обернуться: - Здравствуйте. Перед ним стоял Алексей Степанович, доктор, который осматривал его после падения на злосчастной вечеринке. - Рад тебя видеть в добром здравии. Как у тебя дела? - Спасибо, хорошо. - В гости или насовсем? – бета был приятным и улыбчивым, он понравился Марку ещё при первом знакомстве. - В гости. Мы с Родионом приехали на выходные. - Очень рад, что у вас с молодым хозяином все сложилось. Марк зарделся, помня тот разговор, когда доктор проявил очевидное волнение за судьбу Родиона. - Ты все же признался ему, что пара? - Нет, он сам догадался. - Узнаю Родиона, - бета весело хохотнул. - А теперь, значит, знакомишься со Станиславом Викторовичем? Получив от омеги согласный кивок, бета переместился за пульт управления одного из приборов и нажал на кнопку. Изголовье, на котором лежала голова бессознательного альфы, немного поднялось. - Скажите, доктор, а почему из комы так сложно выйти? - Странная болезнь или недуг - Марк не был уверен, как правильно классифицировать состояние отца Родиона, казался непонятной загадкой. Раньше о коме Марк слышал только в папиных мыльных операх. - Сложно ответить вот так просто, Марк. Начнем с того, что причины ее возникновения чрезвычайно разнообразны. Это может быть травма, как в нашем случае, но и другие поражения головного мозга могут спровоцировать вегетативное состояние, будь то кровоизлияние в мозг или эпилепсия. Даже болезнь различных органов, печени, почек, может явиться причиной. Я уже молчу об отравлениях и вирусных инфекциях. Лечить ее можно различными препаратами или оперативным путем, то есть провести операцию. - Но не в случае Станислава Викторовича? - Ты прав. У Станислава Викторовича образовалась внутренняя гематома, ну, что-то вроде пузыря с кровью, который мы не можем удалить. Видишь ли, когда мы откачиваем из него кровь, он заполняется снова, а эти мелкие канальцы, откуда поступает кровь, нужно зашивать вручную. Через полость пузыря мы не можем этого сделать – слишком тонкая работа, а постоянно поступающая кровь мешает обзору. Если же попытаться проделать это с других сторон, требуется серьезная трепанация, но если хотя бы что-то пойдет не так, мы вряд ли сможем… сможем поручиться за жизнь Станислава Викторовича. - То есть… выхода нет? - Пока нет, Марк. Но медицина не стоит на месте, и новые методики и оборудование появляются каждый день, так что мы не теряем надежды. - А как долго человек может находиться в таком состоянии? - Марк оторвал взгляд от доктора и перевел на неподвижное тело рядом. - Известен случай, когда пациент находился в коме двенадцать лет. Марк не сказал, что это ужасно, вот так пролежать на месте целых двенадцать лет, но отчего-то ему стало очень жаль Родиона и особенно Валентина Игнатьевича. Каково ему смотреть каждый день, как тихо чахнет часть твоей души прямо на глазах и не быть в состоянии что-либо изменить.