Трансформер

      Живот заметно округлился, позволяя Марку впервые надеть рубашку большего размера, которые заказал Родион сразу после того, как Марк случайно узнал о беременности.       Сильно нервничавший вначале, он быстро успокоился, когда его альфа сообщил ему в ушко о том, как счастлив и как ему повезло в жизни. Любимый рядом, и теперь в нем потихоньку растет его маленькая частичка, их собственная. От этих мыслей в голове поплыла сладкая эйфория и разморённый счастьем Марк позволил паре на деле доказать свою любовь, приняв более удобное горизонтальное положение.       Тихое счастье ему почти не с кем было разделить. Родители и друг были все так же далеко, новых друзей у него не появилось, а папа Родиона вообще не отреагировал на новость о внуке, окончательно уверив Марка в неприязни. Родион тогда ушел и долго не появлялся – должно быть, разговаривал с Валентином Игнатьевичем, и вернулся глубоко за полночь, когда уставший от тяжелой встречи Марк уже уснул.       Больше они это не обсуждали.       Сомнений в том, что родитель остался при своем мнении, не возникало, и зачем себя зря тревожить, Марк не знал. И потому просто оставил все как есть, полагая, что насильно мил не будешь, а для собственного счастья у него было все, что нужно.       К тому же, он приобрел еще одного нежданного друга, если можно было так назвать человека, пролежавшего в коме более двух лет.       Каждый раз, по приезде в дом Сокольниковых в пятницу вечером, их ожидал неизменный «пыточный» ужин. Следующие два дня папу Родиона не было видно, должно быть, он намеренно избегал омегу, а Родион часто отлучался по делам, объясняя, что если он хочет как можно дольше находиться с Марком, следует решать вопросы как можно быстрее, не собирая дополнительных сложностей и проблем.       Марк понимал - и оставался один.       Как правило, он прятался в библиотеке. Устраивался в огромном мягком кресле, раскрывал сказки и читал. После учебы в руки не шли сложные произведения, от которых неизбежно хотелось спать, а вот красивые яркие истории захватывали воображение. И Марк читал вслух, тихонечко шепча будущему сыну о том, что все будет хорошо.       Однажды с ним пришел пообщаться доктор. И неожиданно почаще предложил заглядывать в больничное крыло дома.       - Уверен, у вас найдутся благодарные слушатели, - подмигнул он.       И уже в следующий свой приезд Марк нес любимую книгу со сказками в палату Сокольникова.       Там обычно было пусто, лишь доктор регулярно заглядывал проверить, как дела у пациента. Марк смущался, замолкая и пряча обложку, но доктор не вмешивался, не шутил на этот счет и никогда не проявлял интереса к книге, занимаясь своими делами и предоставляя Марку полную свободу.       Скоро Марк привык к тому, что у него появилось сразу два благодарных слушателя. Иногда он просто разговаривал с припухшим животиком, иногда рассказывал о себе Станиславу Викторовичу, иногда просто молчал и размышлял о жизни.       О том, как несправедлива судьба к людям. Если раньше ему казалось, что только его жизнь непомерно тяжела и жестока, то теперь, видя перед собой отца Родиона, находящегося не пойми где, он больше так не считал. Даже красавец Лекс несчастлив, наконец понял Марк, когда видел того в последний раз в библиотеке.       - Но тебя я защищу от всего, - тихо поклялся Марк собственной жизнью, поглаживая маленькую округлость, где жила его новая любовь.

***

      Марк проспал. В последнее время с ним это стало случаться все чаще, а вредный Родион не желал работать будильником.       «Если ты так крепко спишь, что звонка не слышишь, значит тебе нужен отдых, а учеба никуда не денется», - говорил он, улыбаясь, когда Марк вылавливал его после первой или второй пары, в зависимости от того, когда все-таки вставал, и собирался высказать все, что он о нем думает. Тогда Родион распахивал объятья и тискал омежку на глазах у всех, заставляя мальчишку шипеть и краснеть… и забывать, зачем он, собственно, пришел.       Несясь вдоль коридора, Марк надеялся, что успеет до звонка и не столкнется с альфой, иначе тот ему уши надерет за беготню.       Он как раз прикрывал за собой дверь в аудиторию, когда прозвенел звонок. Опаздывать на практику перевода было бы непозволительным неуважением к заведующему кафедрой, который (Марк огляделся), кстати говоря, отсутствовал. Облегченно вздохнув, Марк поспешил к своему столу, надеясь приготовиться к занятию до того, как придет профессор.       «Блин! Учебник забыл!»       Зная Леонида Аристарховича, надеяться на снисхождение не приходилось. Бежать поздно – он не успеет. Попросить у кого-нибудь? Эту идею Марк отмел сразу - после того «показательного выступления с кольцом и меткой», которое Марк устроил сам не зная зачем, к нему и близко никто не подходил, вероятно считая заносчивой выскочкой.       На лбу выступили капельки пота – вызвать неодобрение профессора жутко не хотелось!       - С тобой все в порядке? Марк обернулся. Слева, за соседним столом, сидел Игорь, один из его одногруппников.       - Учебник забыл.       - Иди к нам, - махнул тот ладонью на себя. Рядом с Игорем замер Виктор, бета с очень серьезным выражением лица. Эти двое давно подружились и всегда ходили вместе. Виктор учился на отлично и подтягивал за собой Игоря, любившего повитать в облаках.       Секунда сомнений.       Дверь в аудиторию распахнулась, впуская профессора.       Марк мигом метнулся за соседний стол.       Практикум прошел хорошо. Марка спросили трижды, и все три раза он на отлично справился с ответом, а вот не будь у него книги…       - Спасибо, вы меня очень выручили.       Как оказалось, учебник принес Виктор, а Игорь оставил свой там же, где и Марк – где-то.       - Не за что. Может, пообедаешь с нами?       Замявшись немного, омега не знал что ответить. Может это очередная попытка унизить его при всех?       - Не волнуйся, - вмешался Виктор, заметивший настороженную нерешительность. – Мы никогда не считали, что чужие дела нас касаются.       Друзья переглянулись, обменявшись взглядами, и снова уставились на Марка в ожидании ответа.       Закусив нижнюю губу, Марк уверенно кивнул.

***

      Бешено ревущие наушники, бутылка текилы, убранная на две трети, и рваная рана где-то посередине его души.       - Сука-а-а! – кричал Лекс, бессильно ударяя сжатыми кулаками по измятой постели. Как же он ненавидит! Что вообще за хрень происходит в этой долбаной ублюдской жизни!       Не нашарив рукой стакан, запутавшийся где-то в одеяле, Лекс приложился к горлышку, не обращая внимания на капли теплого напитка, стекавшие по горлу прямо на рубашку. Лицо мокрое, ничего толком не видно. Слабый свет ночника, брошенного сбежавшим соседом, давал ровно столько света, чтобы разглядеть нагромождение барахла, собранного парой омег: ворох вещей, цветные ядовитые постеры на стенах, десятки фенечек и шарфиков, валяющихся повсюду.       Рев. Сдавленный, придушенный, горький, он рвался из этой чертовой черной трещины, оставшейся в груди.       Во всем виноват он! Этот бл&дский ублюдок, что вытащил все дерьмо наружу, заставляя омегу тонуть в собственной мерзости, в собственном отвращении к самому себе.       Трахнул, мразь. А как надоело, свалил.       Ничего нового, но отчего же так больно, почему же так хочется сдохнуть…       Нет! Он раздавлен, но не побежден, сколько бы грязных полос не чертило душу и не вбивало в грязь. Он не сдастся. Никому и никогда не сломать его. Ему есть ради чего дышать и ползти на содранных коленях и локтях дальше!       Топящий глоток отвратного пойла. Бутылка полетела в сторону, зацепив графин. Режущий хруст стекла приятно прошелся трещинами по ошметку сердца.       Едва стоя на ногах, Лекс дополз к прикроватной тумбе, со второго раза схватился за ручку и рванул на себя ящик. Среди непонятного мусора не сразу отыскал нож.       Вот он.       Щелчок, и отполированное перо поймало блик.       «Отрежу тебе яйца, сука!!! Поймешь тогда!»

«…Сам зная о себе, что он злодей, Других считал преступнее и злей. Про честного он думал: лицемер! И ставил дерзкого ему в пример. Он знал, что ненавидим, нелюбим,.. ...Он удивлял, он был в поступках смел, Но презирать его никто не смел. Ты червяка раздавишь, но с тоской Помедлишь над уснувшею змеей. Червь погибает, смерть не отомстив, Змея умрет, но враг не будет жив: Его петлей опутает она, Раздавлена, но не побеждена.» Байрон, "Корсар"