***
— Я до сих пор не могу этого постичь. — Что ты не можешь постичь, сынок? Под лёгким настом ночи дышалось свободно. Оставив позади Францию, «Хризантема» огибала Пиренейский полуостров. За рулём, сменив помощника, стоял Артур, у которого сна не было ни в одном глазу. Подле него, закутавшись в кусок парусины, отдыхал и сонно отвечал мистер Лерструд. — Он просто взял и бросил меня, как пешку, к испанцу. Можно подумать, что ему это было нужно и что в этом был какой-то смысл! — резко крутанув штурвал, Артур чуть было не лишился равновесия, и это немного привело его в чувства, и теперь он стоял, запрокинув голову и прикусив язык. — Возможно, ты и прав, Артур. Но я бы французам также не давал поблажек. Они ищут любой щели, куда можно было бы юркнуть, как мышь, заслышав гром пушек. Кстати. Что тебе передал Антонио в той записке? — Он уже совсем башкой тронулся, этот Антонио, — прорычал Артур, который на дух уже не переносил это имя, и поэтому он произнёс его как бы сплюнув на мокрый пол. — Ну-ну, если Бог хочет наказать человека, Он лишает его разума, — крякнул мужчина, перебирая седые волоски в бороде. — А всё же? — Или здесь какая-то ошибка, или испанец каким-то чудом узнал, что я на свободе, и обращается ко мне как ко Всевышнему, упоминая моё имя. Я немного понимаю латынь, на которой было написано письмо. Но даже моих скромных познаний хватило, чтобы понять, что он скорее обращался к каким-то богам. — Не морским ли? — поднял голову дремавший. То ли ему показалось, то ли до его старческих ушей донесся рокот грома, смешавшись с голосом юноши. — Я не уверен в том, что я хоть чем-то похож на пусть даже самое мелкое божество. — Нет, Артур, мне кажется, ты здесь лишь боком. — Как мёртвому припарка, скажу я честно. Если это хоть как-то коснётся Кику… — Ох, не думаю, чтобы они стали похищать его только для того, чтобы в конце-концов убить. Артур, чуть повернувшись, хотел было ответить своему названному отцу, как заметил краем глаза мелькнувшую меж облаков искру. Спина его похолодела, но совсем не от ветра. Совсем. — С погодой как чёрт играется, — проговорил Артур, возвращаясь к рулю. — Ведь утром ещё были тучи, которые к полудню разошлись, а сейчас надвигается буря. Ты совсем не знаешь испанцев, и тем более Антонио. — Это очень печально, Артур. — К чему это? — не понял англичанин, различая в чёрном, как сажа, небе изломанные нити молний. — Антонио идёт на поводу у погоды, пытаясь подобно нашим предкам умилостивить её ценными дарами и молиться богам. А это значит, что боги действительно чем-то разгневаны.***
— Боги над нами, боги под нами… Они везде. Они смотрят на нас из пустых глазниц, из проломленных чёрт знает чем щелей. У стен есть уши, у окон есть глаза. А море шепчет молитвы и призывает покаяться… Но я не буду каяться! Я ни в чём не виновен! — Испанец круто развернулся, и лезвие очертило дугу, оставив на столешнице глубокий след; блеснув, сабля опустилась острием в пол. Огоньки зажжённой лампы чёртиками плясали в глазах разъярённого капитана бывшей «Марии». А очи сидящего напротив японца были черны как сажа, спокойны и холодны. Волосы неаккуратными тёмными прядями ложились на его плечи - он давно не стригся. Пару раз он мельком видел своё отражение и вспоминал то время, когда он едва-едва оказался пойманным и доставленным на этот корабль. В дне его беспокойного сердца залежалась горечь, было тоскливо и всё время хотелось выть, подобно дикому зверю, от безысходности и отчаяния. Но японец держал себя в ежовых рукавицах и не позволял себе лишней слабости. Этот человек не достоин видеть её. Не достоин видеть настоящих чувств Кику. — Ты будешь читать молитву или нет? Для кого я только что её зачитал? — Я не знаю вашего бога. И он не знает меня. Какой смысл мне молиться тому, кого я не знаю и никогда не видел? — Молчать! Пока ты на этом корабле, пока ты стоишь на этих провонявших кровью досках, ты должен молиться, чтобы морской бог дал нам добро и позволил закончить наш путь! — слова подобно горящим спичкам слетали с языка бредящего человека, они били японца по самому живому, но и тогда он сдержался, ответив лишь: — Это ваша вина, и только. Это вы подвигли своих матросов на нападения, разрушения и убийства. Это вы должны быть в ответе, и вы должны каяться, а не они, не мы и не я. — Я не буду каяться, ибо… Этот выблядок получил то, что должен был получить. Я не буду вымаливать прощение за то, что я вершил правосудие. — Вы не вправе решать, кто должен жить, а кто умереть, кто может быть счастлив, а кто — нет. Если же вы думаете, что вы можете распоряжаться этим, то вы не кто иной, как самовлюблённый эгоист, который пытается избежать наказания, хотя понимает, что он — источник всех своих угрызений и страданий других. Чьей-либо смертью вы не смоете с себя крови и слёз и не утешите свою совесть. — Да как ты… Как ты смеешь рассуждать, ты, еретик, язычник, прихвостень природных сил и духов? — Безумный оскал сверкнул в свете потускневшей лампы рядом с японцем. — Даже сейчас ты посмел сесть, в то время как ты обязан стоять! — Вы приказали мне сесть на колени. Как видите, я сижу. Мне это совсем не сложно — признать свою слабость. В следующую же секунду свист разрезал воздух так, как это сделала плеть с щекой Кику. Тот от неожиданности и силы удара слегка отклонился в сторону, зажмурился и прикусил губу крепко, до крови. Кто же знал, что ему придется столкнуться с обезумевшим?.. Знай бы он ещё до того, как пойдёт тайно служить за родину, он бы заколол себя кинжалом ещё тогда, возле трупа своего учителя, который покусился на честь своего ученика. Страх разорвал в клочья светлые моменты его жизни с Артуром и Тимом, от них остался только приторный привкус на языке и голос. Голос того, кто обещал быть рядом, обещал вступаться и клялся разделять с ним все ужасы и горе. Нет, он не винил Артура-сана, он не винил даже Антонио. Козлом отпущения считал себя он сам. К чему всё это упрямство, ведь всё уже напрасно? Какая разница, повторит ли он слова молитвы или будет упорно мотать головой и пытаться образумить его? — Как же ты меня достал… — сплюнул испанец на обезображенный копотью пол. — Ничему не обученный, неграмотный, грязный дикарь! Видать, Артуру по душе твоя безропотность, но с ним ты ведёшь себя как холёная девка! — Напрасно вы пытаетесь меня оскорбить, Антонио-сан. Всё, что я мог пережить за свою жизнь, я успел пережить вплоть до этой минуты. И знаете что? — Пленник, покачиваясь, как пьяный, и опираясь на изножье кровати, встал с колен на ноги. — Я не намерен больше этого терпеть. — Армия Господня, вы это слышали? — вскричал испанец, и на миг его искажённое гримасой лицо было освещено вспышкой молнии; обратного пути уже не было. — Ты мне угрожаешь, собака?! — Вовсе нет. — Щуплая фигурка в грубой одежде из белого ситца едва стояла на ногах, грозила вот-вот сломаться как подрубленное дерево. Отросшая чёлка прятала глаза и жутко оттеняла бледное личико. «Не может быть!» — вскрикнул внутренний голос Антонио, но тот, скривив губы, возразил: — Может. Так это ты? Это ты убивал моих матросов? Столь изощренно и загадочно, однако, это вполне достойно тебя! — Что вы. — Кику ловил исходящие от испанца дребезжащие в тишине волны страха и пользовался этим. Он надломился, но не духом, в отличие от капитана, который был на грани безумия. Теперь оставался лишь меткий и сильный толчок, чтобы он окончательно провалился в беспамятство. — Хотя да, чего это я, ведь ты слишком слаб, ты бы и кошки не задушил… Да и всегда рядом со мной был, — нервно бормотал Антонио, отирая со лба крупные капли пота. — Тогда, возможно, ты знаешь, кто это был? — Привидения, Антонио-сан. — Японец не гнушался поиздеваться над бедным человеком, который опустился настолько, что отдал все наворованные драгоценности неким богам, дабы задобрить их. Передвинув босые ноги на пару шагов, Кику очутился возле него и заговорщически шепнул лишь одно слово: — Умибозу. Оторопевшее лицо уже искривилось вновь, чтобы разразиться сумасшедшим смехом, но страшный грохот и качка помешали ему это сделать. Он замер подобно восковой фигуре, а хохотал теперь Кику. Его смех не прервался даже тогда, когда в каюту капитана вбежали напуганные люди и закричали во весь голос: — Петров огонь! Мачты горят! Огонь, горящий на самых концах слегка подогнутых мачт, был настолько горяч, что, даже стоя на палубе, можно было ощутить, как плавятся гвозди и тлеют пятки при соприкосновении с досками. Люди не находили себе места, всюду встречаясь огненными глазами самого разъярённого бога, верещали, сновали, спотыкаясь, по разным каютам; кто-то нашёл себе место на такелаже, но, увидев, что прямо под руками верёвки превращались в пепел, несчастные с криком бросались в воду. Ряби на месте падения не было — людей успевали подхватывать беспокойные души убиенных, которые забавы ради топили простых смертных, оглашая корабль леденящим кровь смехом. И только двое могли ходить по палубе как по мостовой — Кику и Антонио. Первый держал под мышкой какой-то свёрток, практически надменным взглядом озирая то безобразие, которое было учинено по его инициативе. Так смотрит судья на ведьму, чье невинное тельце изогнулось в чудовищной пытке инквизитора. Кто же играл роль инквизитора — знал только хитрый японец, но было вполне очевидно, что роль жертвы была отведена испанцу и иже с ним. — Я надеюсь, вы успели покаяться, Антонио-сан, — ухмыляясь, проговорил Кику, крепче сжимая памятный сувенир. — Он скоро будет здесь. — Ты пытаешься запугать меня, ты, оборванец, меня, капитана?! .. — придушенным голосом вопросил Антонио, обхватив ладонью рукоять чужой катаны, так заботливо прижатой к телу. — Вас не спасёт оружие, ровно как и меня. Вы хотите моей смерти? Я это сделаю. Я прыгну за борт, когда мне будет дан знак. Но позвольте… Я кое-что скажу вам перед этим. — Говори. Это будет твоё последнее желание, грешник. — Артура-сана по вашей вине настигла смерть, и я знаю, что вами движет жажда наживы. Вы наивно полагали, что я настолько беспомощен, насколько кажусь, и что с моей помощью вы откроете для себя Новый Свет и сокровища. Я готов пойти на убийство, но знайте — я погибну и потяну вас за собой в могилу, только ваши души станут икирё, и вы будете прокляты навечно. — Ледяной взор скользнул по опутанному огненной сетью кораблю и остановился на выражающем недоумение лице Антонио. — Знаете ли вы, что я сейчас держу в руках? — Не дожидаясь ответа, японец хохотнул. — Вашу жизнь. — Твою мать! .. — Разъяренный испанец замахнулся обнаженным лезвием, но, разрезав пустоту, остановился и тут рухнул навзничь, пребольно ударившись ребрами о борт. Боже, пусть эти бредни останутся выдумкой, пусть эта качка лишь плод его одурманенного воображения! Вдруг корабль накренился так низко, что морская вода плеснула ему в лицо, и по ту сторону водной глади на Антонио глянул пустыми глазницами его призрачный фантом…***
Холодный пар спустился с неба, плотно прижимаясь к скрипящей от усталости обшивке корабля и будто пытаясь её убаюкать. Подобно лебяжьему пуху, туман обволакивал всё, что было на корабле, некоторые люди стучали зубами и ругались на столь капризную погоду. Накануне ночью разразился шторм, но «Хризантема» легко, как бусина, выскользнула из солёных лап моря, молнии миновали судно, ветра не порвали парусов, и все остались невредимы. Все они благодарили Всевышнего за чудесное спасение, обмывали в протопленном кубрике дорогим ромом и говяжьим мясом. Все, кроме капитана. Для него чудесное спасение явилось бы только в облике подготовленной могилы на дне океана, ведь его сердце уже было похоронено там, под толщей песка, грязи и тины. Хотя надежда ещё искрилась маленькой жемчужинкой, она уже не согревала и не давала столько азарта, сколько было необходимо. Артуру оставалось только восседать на бочках возле штурвала и баюкать потерявшего сон Тима. Он спрятался в камзол, спасаясь от зябкого ветра и поджал ноги, изредка всхлипывая во сне. Англичанин же не мог ничего сказать, ибо он тоже нуждался в тепле того, из-за кого он вновь устроил эту авантюру, но теплом уже давно не веяло и маячок вдали угас вместе с душой Артура. Со вздохом пригладив непослушные пряди на мальчишечьей головке, он откинулся лицом к небу и задремал. Небо из червонного золота рухнуло вниз, хлопнув своей тяжёлой мокрой ладонью по лицу спящего. Артур хотел было со злости окликнуть незадачливого юнгу да вправить ему мозги за сорванный парус, но, раскрыв свой единственный глаз, тут же зажмурился и чертыхнулся: соль, саднившая в глазу и булькание вместо слов говорили ему ясно. Его желание очутиться на дне моря сбылось; рыхлая поверхность разверзлась под его весом, морские твари освещали темноту закрытых глаз своими «фонарями», а в лёгких кончался кислород, разрывая их своим отсутствием. Дёрнувшись в попытке встать и оттолкнуться, Артур почувствовал острый прострел в ноге и закусил губу; вода просочилась сквозь зубы и теперь противно разъедала слизистую рта. Тина обвила конечности, всё труднее было дышать… В полумёртвую тишину вокруг ворвался стук; доносился он ни сверху, ни снизу, даже не просто рядом, а изнутри, и то было сердце, чей стук уже переходил в крупную дрожь. И чем ближе он становился к поверхности, тем чётче он ощущал, что к его спине прижималиись чьи-то ладони, они же и толкали его вверх. Англичанин с трудом повернул голову и встретился с глазами своего спасителя. Артур проснулся от своего же крика, в поту сознавая, что это был кошмарный сон разума. Тим, потормошив его, сумел ему это донести, а ещё указал на источник того странного стука. — Что-то стучится внизу об обшивку корабля. Наверное, это лодка… — неуверенно закончил мальчик, глядя, как изумрудные волны медными гребнями прибивают к кораблю что-то действительно похожее на лодку. Артур забыл на миг про своё дыхание, сорвал с себя лишнюю одежду и обувь и, повинуясь расплывчатому образу из своего сна, сорвался с бортика в воду. Внезапно потеплевший ветер просвистел в ушах и сменился влагой. — Человек за бортом! — закричали люди сверху, когда голова Артура показалась над водной гладью, тот сложил руки рупором и крикнул в ответ, едва не срывая голос и душу; сладостное ожидание томилось в его груди подобно мёду. Заметив бледное личико ребёнка, Артур извлекруку из воды и с улыбкой помахал ему. Другой же рукой от уцепился за шершавую доску, полуотвалившуюся от лодки, подгреб ещё немного и заглянул в неё: что-то сравнительно небольшое лежало под тканью. Откинув её, капитан чуть не взвыл от досады. Кукла. Японская кукла, правда, уже безликая и плешивая из-за той среды, в которой побывала, хотя на месте рта расплылась алой краской зловещая ухмылка. Пальцы оттерли её, и лицо стало совершенно белым и пустым. — Они решили поиздеваться над моим горем. Презренные собаки. Будьте вы прокляты. — Плеснув, деревянная игрушка оказалась за лодкой, а Артур склонился к коленям. За скрипом сломанный лодки он не услышал повторный плеск, но то, что ноша вернулась в лодку, до его ушей всё же донеслось. Он вздрогнул. Обратив внимание на свою тень, он увидел, что она удвоилась, а спиной почувствовал чье-то присутствие. Почему-то капитану стало жутко. Вот его плеча коснулся лёд, он, резво обернувшись, схватился за хрупкое запястье и замер; его сердце ухнуло вниз. То ли призрак, то ли видение, перед с ним сидел, чуть растерявшись, Кику, и был таким же белым, как жемчужинки морской пены. Дрожащие губы цвета вечернего неба что-то шептали и тянулись к Артуру. — Здравствуй, Артур-сан, — проклёкотало существо. — Ты не узнал меня? Не отпуская руки, Артур взглядом спустился вниз и обнаружил плавный переход юношеского тела в чёрный, искрящийся сотней золотых чешуек рыбий хвост с шевелящимися плавниками по бокам. Меж тонких пальчиков тянулись розоватые перепонки. — Он пощадил меня. Он дал мне жизнь. Пусть даже так, я могу быть с тобой столько, сколько будет длиться вечность, а когда ты умрёшь, я заберу тебя с собою, мы будем вместе всегда, Артур-сан, понимаешь? — Тихий, словно молящийся голос вкрадывался в душу англичанина, и тот верил, верил безгранично, что он, это Кику, его любимый Кику, ради которого он устроил весь этот хаос. Глаза блеснули янтарём, когда Артур подался навстречу и обхватил хрупкое тело с просвечивающими синеватыми жилками. — Кто – он? — вдыхая солоноватый запах холодной кожи русала, переспросил он. — Умибозу. Ты же помнишь его? Он великодушен. За гибель всех членов корабля он забрал только мою душу, но, как видишь, я всё ещё люблю вас. Разве это не чудо? И те, кто меня недооценивал, ошибались! — И сейчас кормят собой рыб, — смех отразился от облаков и прокатился по волнам. Артур был счастлив. — Я хранитель твоего корабля. И твой – тоже. — Ну а я... Я капитан. Капитан твоего корабля.