Земля без сознания

Теро держался очень даже неплохо. По крайней мере, ему так казалось. Спокойный взгляд, бесстрашно устремленный вдаль сквозь спины конвоиров, привычно заложенные за спину руки, по-прежнему безукоризненная выправка. Именно так, вероятно, и должен умирать офицер. Спокойно, без страха и без пафоса глядя в лицо смерти-в темное жерло металлического коридора, пол которого грохотал под твердыми подошвами солдатских ботинок. Все вопросы о жизни и смерти, бессильная злость, страх и попытки его усмирить или подкупить,-все это было уже в прошлом, осталось пылиться в камере заключения, сохнуть на казенной бумаге, стекло по керамическому полу комнаты для допросов через специально для этого оборудованные стоки. Теперь оставалось только держаться, не потерять себя, не дать слабину. И у него это получалось. Только не задрожать бы от холода. Это был бы несусветный позор. Он так и не запомнил лицо этого человека. Теро лежал на нарах и со своего положения не мог разглядеть его лица. Заметил только сержантские погоны с какими-то странностями... Не наши погоны. Он валялся в камере мешком бовиного мяса, весь прибитый и прижженый, со свежеподписанным признанием и смертным приговором за измену родине. Но силы еще были, и он легко смог бы встать и вытянуться по струнке, или хотя бы просто подняться, но не стал этого делать. Теро просто претворился лежащим в беспамятстве. Благо, количество побоев позволяло изобразить это достаточно правдоподобно. Он был готов к тому, что человек начнет его пинать, чтобы привести в чувства, может сбросит на пол и станет дубасить своими грязными сапогами, пытаясь попасть по лицу, они это любят... Давай, урод, прояви немного силы, и может ты отправишь меня к Люмайхону раньше, чем это сделают уполномоченные коллеги... Мне то в любом случае не страшно, а вот ты явно наложишь в штаны, когда узнают, кто это сделал. Но вопреки всем ожиданиям, офицер просто взял его за плечо и встряхнул. Для Теро это было настолько удивительно, что он вскочил на ноги прежде, чем успел что-то подумать. Человек был странный. Далеко не молодой, но очень статный, на нем была какая-то незнакомая синяя форма, головного убора он не носил, и седые волосы холодным блеском серебрились в стальном свете. -Вас зовут Теро да Сенсенка,-сказал он зычным басом, скорее утвердительно, нежели задавая вопрос. -Так точно. -Я имею к вам предложение. Вы что-то знаете о космической программе Суо? -Никак нет. -А о "мечах"? Конечно же Теро знал, как знал любой суоийский рядовой, что стратосферу бороздят беспилотные баллистические установки, нацеленные на врага, что есть они у каждой страны и что сбить их почти невозможно... Но какое может отношение это иметь к космосу и тем более к нему, к лейтенантишке, обделавшемуся в самом начале своего пути? -Конечно я... Так точно. -У вас есть шанс искупить свою вину перед Родиной, сбив координатор вражеских "мечей". - Но как?-опешил Теро. -В ваше распоряижение предоставят реконструированную установку с плазменным генератором и вами на борту. Мысль ясна?-он усмехнулся,-не обольщайтесь, шансов на жизнь у вас больше не станет, импульс уничтожит аппарат. Пока защиты, к сожалению, не придумали. Вам, надеюсь, известно, что все, что попадает выше Пояса, сгорает в стратосфере? Так что вам лучше вспомнить кое что из навигации. Я не стану говорить красивых слов, только чистую правду. Целиком полагаюсь только на вашу сознательность и преданность родине, лейтенант, если для вас еще что-то значат эти слова. Согласны? Это был не жертвенный костер и даже не деревяннвя плаха. Плаха хотя бы предназначается человеку лично. А оборонная индустрия не может себе позволить дарить людям эту роскошь. Капсула оказалась металлическим шаром, недвижно висящим на креплениях над довольно грубо обделанной глубокой ямой, с наскоро приваренным тонким мостиком. Когда-то это, вероятно, были такие же металлические пластиы, как в коридоре. Теперь они загнулись от жара и потемнели. Да, эта установка никогда не была рассчитана на людей. Разве что на изменников... Холодный пот все-таки выступил на лбу, заставляя противно щипать ссадины. Он совсем не подумал о том, что это больно. Но это ничего, это недолго... Выдержал же он все то, что с ним делали до казни, неужели настолько это больнее? Но убедить себя не получилось. Солдаты расступились, затвор медленно поехал вверх, скрипя противно, как скрипка, по ужасному стечению обстоятельств попавшая в руки дворового шпаненка с необыкновенно сильными руками. Душа Теро заметалась испуганным мотыльком. Еще минуту назад он был спокоен, а теперь готов был заорать от страха сквозь все больше сбивающееся дыхание. Стойте! Я не готов! Я совсем не готов умирать, я ничего не сделал! Я предан своей родине! Я не мог, не собирался, не смел пойти против нее! В чем я виноват? В том ли, что врос в строй со всеми корнями, что грязь и пороховая гарь въелись в кожу мою и душу мою? В том ли, что меня выдернули из окопов с этими же корнями и прилепили на руку офицерскую нашивку? Что не смог я хладнокровно класть вчерашних братьев? Небрежный тычок в спину оборвал неумелую молитву, и Теро на ватных ногах медленно двинулся вперед, в крохотный проход, в металлическую могилу. Один из солдат двинулся за ним, деловито и привычно, как и полагается настоящему палачу. Молодой совсем, салага. Он грубовато вдавил его в жесткое кресло и, не глядя ему в лицо, застегнул на нем ремни. Это даже очень хорошо, что он не смотрел ему в лицо, потому что оно, скорее всего, было жалким зрелищем. Теро уже даже не пытался ничего с этим делать. Он только изо всех сил сжимал челюсти, чтобы они не застучали. Солдат протиснулся в проход и дверь, точно так же скрипя, поехала вниз. Теро осмотрел пульт и попытался собраться. Вся техника рассчитана на беспилотные установки, а потому курс заложен безошибочно и без него. Все, что от него требуется, это вовремя нажать кнопку и взорваться. И тело мое сгорит еще до смерти моей. И гроб мой будет болтаться в стратосфере на благо родине, которой не получилось послужить при жизни. Интересно, кто это был? Кто придумал запихивать в эти капсулы приговоренных преступников? Затвор глухо ухнул, возвращая Теро в реальность, и он поймал себя на том, что ему уже совсем не верится в то, что это происходит с ним. Такое бывало, когда приходилось ложится под танк. Или когда, аккуратно уложенный взрывной волной на покрытый темной гарью снег, он увидел, как среди обломков, медленно плывущих в сером небе будто ленивые птицы, вдруг показалась окровавленная рука с нашивкой лейтенанта Помоно... В полумрак, густой и противный как безвкусное желе, острым ножом врезалась сирена. Она выла так отчетливо, как будто динамик находился не снаружи, а прямо над ухом. В первые секунды воспаленное воображение нарисовало Теро аварию, которая непременно сделает запуск невозможным, и тогда он спасен, хоть на какое-то время... Но капсула задрожала мелкой дрожью, все кругом загудело и заскрежетало. Бессвязные фразы срывались с губ, и это было хорошо, это было правильно, говорить хоть что-нибудь, исторгать из себя любые слова, чтобы не бояться и не испытывать смертельного ужаса. Горизонт в иллюминаторе взмыл вверх, Тело то немыслимо билось из стороны в сторону, то безвольно повисало на ремнях. Датчик высоты менял свои показания с неожиданной скоростью, оставалось совсем немного, еще минуты две и Родина свободна от ударов с воздуха.. Но он никогда уже не увидит, как взрывается ненавистный для всей пехоты во все времена "меч". Приборы даже не пригодились, через иллюминатор был отлично виден блестящий шар с орудиями, торчашими в стороны, как иглы большого ежа, греющего на свету свое голое брюхо. Теро протянул руку к кнопке запуска, сжал, чтобы ударить, с силой... и не смог. Она как будто перестала принадлежать ему, он упорно посылал ей команду, но побелевший дрожащий кулак так и оставался висеть над кнопкой. Еж быстро уплывал куда-то под ноги, Теро охватило отчаяние от осознания собственного бессилия, лицо скорчилось в ужасную гримасу, из глаз покатились слезы. Приборы уже начали сигналить о повышенной плотности, но Теро теперь знал абсолютно точно: даже если он сейчас сгорит заживо, он не сможет просто так уничтожить сам себя. Жар опалил его резко, неожиданно, как порыв горячего пустынного ветра. Потом он стал нарастать, становиться адским и нестерпимым. Только теперь Теро по-настоящему понял, что такое "нестерпимо". Он заорал, не слыша своего голоса, его смачно и с удовольствием глотала раскаленная тьма. Боль становилась все больше. Есть ли ей хоть какой-то предел? Или она так и будет расти вечность? Если бы вода... Наверно, он потерял сознание, потому что, когда увидел свет, то боли и жара уже не было. Только странный, неведомый доселе покой от этого легкого ровного света посреди густой тьмы. Глаза медленно привыкали к сиянию, и кроме него стало видно какие-то предметы, невероятно красивые, разных цветов. Тьма же оказалась не субстанцией, как казалось, а пространством, неравномерным и движущимся... "Я умер, вроде"-подумал Теро и пошевелил руками. Но руки были на месте. И ноги тоже. И только тут его, наконец, осенило. О, святой Люмайхон, великая Табла.... Я... В космосе... Дыхание перехватило от осознания того, что его крошечная капсула дрейфует посреди бесконечности, и ни внизу, ни вверху, ни справа ни слева нет практически ничего. Нет, человек никогда не будет полностью готов к этому. Теро почувствовал, как его аппарат дрогнул и двинулся в сторону. Он бросил испуганный взгляд на приборы, но они все были мертвы как и он сам. Грязная казарменная ругань была последним, что услышала от Теро вселенная. В следующий же миг "меч" провалился куда-то вниз с пугающе огромной скоростью. Они столкнулись прямо на собрании: властная разнузданность и зашоренный бюрократизм. Туз и Домарощинер. Этого ждали уже много лет, это обсуждали на перекурах и летучках, во время обеденного перерыва и работы остряки и зануды от профессора до лаборанта, кто как мог, изощрялись в фантазиях на предмет того, что будет, если эти двое вдруг начнут открытую войну. И теперь, когда Красина медленно повернула свою угловатую голову на тонкой шейке, обнажая собеседнику взгляд достойный медузы горгоны, а совершенно невосприимчивый к начальничьей разрушительной магии Лимба обмяк с тупым выражением на небритом лице, все население НИИ в бесстрашном любопытстве вытянуло шеи. -Я совсем не нуждаюсь в ваших комментариях.-и без того громовой голос Красиной в образовавшейся тишине звучал и вовсе оглушительно. Промолчи сейчас Лимба, прояви он хоть немножечко покорности, и все это кончилось бы. Но его было уже не остановить. -Простите, какое мнение, причем здесь мое мнение, вы, простите, нарушаете протокол. -Какой протокол? Красина обладала потрясающей для женщины способностью. Даже говоря спокойно, здороваясь, шутя или задавая вопрос, она делала это таким тоном, как будто вот вот разорется, брызгая слюной. Отвратительный тембр был слышен с самых концов коридора, так что отлынивающие работники успевали с выражением невыносимой боли и досады на лице разбежаться по рабочим местам для имитации усердной научной деятельности. Но Лимба никогда не обращал внимание на ее настроение. Он тут же проворно полез под стол и вытащил оттуда старую как мир картонную папку с тесемками, какие, кажется, невозможно было найти нигде, кроме как в его столе. Он долго пытался развязать эти тесемки, как бы пропуская мимо себя те внушающие ужас багровые пятна, которыми покрылось лицо Красиной. -Вот,-он указал на страницу тыльной стороной ладони, наклонившись вперед всем телом,- здесь совершенно ясно сказано, что собрания по экстренному случаю проводятся среди начальников отделов и не требуют присутствия всех... Он не успел догворить. Красина не заорала, нет. Она была выше этого. Лимбу прервал оглушительный удар ее руки по столу прямо перед его носом. Он, побледнев, оглядел нависшую над ним фигуру сверху вниз и увидел под ее рукой лист бумаги. -Читайте, читайте. Лимба осторожно взял листок в руки, пробежался глазами и поперхнулся. -Метеорит? Из чистого титана?! Да вы бредите! Теро так и не понял где он находится, пока не вывалился на холодную мокрую траву. И снова не понял. Кажется, все вокруг него было зеленого цвета. Он поднялся на ноги и сделал несколько нетвердых шагов. Ветер был холодным и свободно гулял по обожженному телу, на котором только в некоторых местах оставались куски тлеющей одежды. Каким же огромным было это небо! Невыразимо, неправдоподобно, сказочно высоким! Оно было похоже на огромный купол, лазурный сверху и с краев покрытый огненно-розовой каймой. А это поле! Кажется, оно было таким же бесконечным, как и небо, настолько бесконечным, что на горизонт его тонул в легкой сизой дымке, как в океане. И сколько ярких, почти чистых цветов сочеталось в одном месте! Вдруг издалека послышался шум. Так шумит ураганный ветер, но этот шум был каким-то дробным, как будто что то часто-часто стучало в унисон с воздухом. А потом Теро увидел ЭТО. Он не сразу понял, что это машина. Это словно была огромная темная птица очень странной формы. Она летела, разгоняя воздух и шевеля траву под ногами, с каждой секундой не падая, а медленно и плавно опускаясь ниже. Теро вдруг, ни с того ни с сего охватило почти неведомое ощущение вселенского счастья, он громко захохотал, и оскаленные белые зубы засверкали на его черном от копоти лице так, что это увидели даже с вертолета.