Новеллы счастливым

Ноги оторвались от засыпанной снегом земли, и она снесла старое прогнившее дерево, оказавшись придавленной поломанными ветвями под толстым сугробом снега. На минуты она, погребенная в холоде, замерла, царапая одежду острыми ветками, и не видя солнечного света. Однако большего произойти не могло – она сжимала кулаки до белых костяшек из-за переполнявших её желаний мести, ответной атаки, и ощущения предательства, которому тогда не было видно конца. Стряхивая снег и вставая на ноги, она слышала не стихающее рычание, собственное имя, и ставший ей ненавистным приторный запах, вызывавший ассоциации с чем-то сладким. Желание ответной атаки сменялось женской ненавистью, когда вдали она завидела багряный, все еще мерцающий на солнце, снег, обрывки тканей, и порванного на куски, как курицу, человека. Быть может, её бы стошнило, не имей она за плечами горького опыта и натянутых временем нервов. Её страшно и нестерпимо трясло: вся вера, все пламенные речи, все знаки доверия и симпатии превратились в таявший снег и фрагменты человеческого мяса и костей. Женщина видела его, упавшим на колени, и ненависть заставляла тело трястись и ветром помчатся к предателю с мертвым на руках. Женщинам нельзя сдерживаться, женщинам не дано обращать многое в случайность, женщинам не надо отпускать любимых – Кейт Денали запрещалось дать своему возлюбленному шанс вернуться к старому, и она ошиблась: в её сторону были обращены закатанные глаза мертвеца, и алый взгляд возлюбленного. Если бы боги могли знать, насколько сильно Кейт хотелось плакать в те секунды.. Если бы люди смогли описать, насколько дорогую цену вампирам нужно платить за вторую жизнь, за бессмертие.. Оторвавшись от земли, Кейт, заново одурманенная отчаянием, зимним вихрем оказалась рядом со своим мужчиной и вцепилась тому в грудь и горло руками, вдавив позже в грязь. Быть может, она тогда кричала, сгибалась пополам от острого запаха крови, в сердцах рвала с убийцей все отношения, забывала семью, но Кейт не помнит. Тогда ей все вскружило голову, и шепотом её молили забыть – без слез и унижений, как только мужчина может просить прощенья. Она помнила холод в руках, и трескавшуюся кору за спиной – мысли о предательстве сменились пониманием, но наступившей пустотой в теле. Кейт по-детски хныкала, закрыв от солнца глаза, и дергалась, пока чужие пальцы дотрагивались до порванной одежды и открытой кожи – она представляла, что её прилюдно раздевают и позорят. А потом она перестала чувствовать ноги. И красное солнце слепило её. А позже её пугали испускавшие пар человеческие органы на снегу. А спустя мимолетную вечность Кейт Денали узнала боль и темноту.

***

Она долгое время приходила в себя: смотрела в черный потолок, долго осознавала, что лежит на кровати, а за окном сильнейшая метель, пыталась вспомнить что произошло всего лишь секунды назад. Кейт еще шатало. Она согнула ноги и подползла к окну, позже прислонив макушку и слушая вой. Это невозможно, иллюзорно, неосуществимо. Ведь этого просто не может быть.. Вампира разрывало от непонимания, и еще больше от догадок, что это не сон, и Кейт стало страшно. Времени она давно потеряла счет. Не помнила, как долго упрашивала семью объяснить все произошедшее, рассказать о настоящем – никто не мог ответить на вопросы, никто не объяснил. Она сидела в кровати с разорванным свитером и глубокими порезами на джинсах, что-то говоря сестре и смотря в пол. Она помнила закрытые глаза, касалась пальцами лица, и сестра пыталась облегчить её приступы - звала убийцу из снежно-алого кошмара. Гаррет стоял в дверях несколько минут, закрывшись от мира руками в карманах и не отрывая взгляд. Он не был по локоть в крови, не рычал, не говорил – просто закрыл дверь и подходил к Кейт. А когда перестал притворяться и сдерживаться, то сильно прижал к груди, неуклюже облокачиваясь о стену и успокаивая бьющееся в руках дитя, настолько любимое. И здесь он молил о понимании, и здесь винил себя, и здесь любил. - Это правда, - Кейт смотрела на сгорбившегося мужчину, приложив холодную ладонь к своей рваной одежде, от чего ткань сползла и оголила плечи, - Гаррет? Только мужчина знал как сильно теперь боялся он, и как сильно не хотел сейчас встречаться с Кейт взглядом, но он поднял голову, не поведя бровью перед оголенным телом, и комом в горле, не в силах ответить. Протянув руки, Гаррет коснулся её плеч, как солдат перед матерью поник головой, и уперся ею в грудь Кейт. Руки его медленно сползли, поглаживая, и сомкнулись на спине. В стекло били ветки, а снаружи только усиливалась ночная буря, но за часы оледеневшие и, казалось, неизбежно погибшие отношения между Гарретом и Кейт были страшнее и холоднее. Кейт ждала, и ждала собственного решения, действий, мыслей. Пустота в теле её не покинула, но только женщины в её клане смогли бы понять, как сильно вампира разрывало, как сильно чувства заглушали друг друга. Она гадала о том, чувствовал ли Гаррет аналогичное, и вместе с гаданием пришло прошлое, непосредственно связанное с именем, и особенно сильно режущее что-то внутри, от чего Кейт просто согнулась и если бы могла - заплакала. Пустота заполнялась огорчением – огорчение – неверием, а после было сожаление, кошачьими коготками мучающее прошлое, и вновь услышанное понимание. И никто не поверит ей – у нее же нет души, нет сердца. И молчание стало лучшим лекарством: они отдыхали в объятьях, целовали друг друга, больше не слушая вой за окном, пребывали глубоко внутри себя. Быть может, они говорили, но слова оборачивались шелестом листьев, и только они могли что-то понять. Почти все осталось нерешенным, несказанным – секрет будет с ними, с ними же и уйдет, но тогда Кейт поистине испугалась, что их любовь может не выдержать жестокое испытание временем, и, вероятно, она так и не поверила в анабиоз, в котором видела один из главных её страхов. А Гаррет медленно целовал её. Целовал и успокаивал.