***
Затрещали сугробы; обрывались ветки; под облаками скрылись звезды. Снег заметал за Ириной следы, а ветер неустанно нес и качал. Наверняка холодно, наверняка страшно. Ирина прыгала в снег под вой истощенных волков, а вьюга толкала её вперед со свистом в ушах, запахом легкости и снежинками на губах. И Ирина бежала: в туман, в вихрь, в упавшие сосны, в скалистые обрывы, в твердые реки… в ожидавшее отречение в глазах. Ей чувствовалось, что часами назад, в сумерках, летел мужчина. И часы назад её никто не мог переубедить, что он не принадлежал ей. Она сорвалась и полетела вниз. Наверняка хочется еще пожить. Теперь к ней обращены горы – обрывки, но для нее все полностью. Успеет, думалось ей, дойдет... Злость на сестер поднималась и рисковала затмить желанье найти, вернуть, и позже не пожалеть. Таня её не понимает – знавшие описанную в книгах любовь до конца разделят пир с любовью реальной, которая и рвала копьями, и лишала зрения, и уносила высоко под облака, и зарывала глубоко под землю. Убегая из дома, Ирина представляла, будто слепая лежит в сырой земле под толщею влажных досок, и та самая восхваленная любовь тысячью копытами ломает ей кости. Наверняка это поле, и на нем цветет чертополох.***
Она зашла слишком далеко, но теперь слышала запах кожи. Ирина стояла на замершем озере. Исчезла вьюга, утихли волки, однако звезды по-прежнему были в тумане – и кажется, что её мужчина уже очень долго стоит лицом к белеющему лесу, позабыв все. Может быть даже саму Ирину, если бы та поверила. Но нет, и она зовет. Лоран шагнул назад и повернулся, смотря на Ирину, как на внезапно последовавшего бродячего пса в темную октябрьскую ночь. Печальное лицо женщины вызвало у вампира раздражение и злость. Впрочем, Лоран не спешил ничего говорить, в отличии от Ирины – она с надрывом кричала, но каждую секунду видела лишь ожидание – ожидание когда она замолчит. Её опять вдавливали в землю, и на этот раз копытами давили на горло. - Лоран, вернись! Я не могу без тебя! Лоран посмотрел на снег. «Лед толстый», - подумалось ему. - Молю… Алый взгляд устремился к Ирине, и Лоран был в шаге от нее, взяв за плечи: - Я должен уйти, - ответил он, - Меня зовут. - Я тебя зову, - кричала она, - Я! Лорану показалось, что его ударили в шейный позвонок, и он резко взял женщину за горло. Тем не менее, большего не совершил и лишь бросил женщину на снег, секундой позже обернув взгляд на голоса из леса. Телесная боль так и не пришла, но в окаменевшую душу будто пришли варвары, и горящими факелами все сожгли, а ядовитыми стрелами стали сестры Ирины – их речи, их правда. Она безусловно встала, но что-то внутри исчезло следом за снегопадом и туманом на небе. Теперь ей разбивали сердце под чистым звездным небом, и отголосками рассвета. - Я нужен другим, - произнес Лоран, разжав кулаки. На эти минуты он представлял себя объясняющимся перед ребенком отцом, - Я не могу остаться, - однако слушать Ирину он больше не хотел, - Возвращайся к сестрам. Мужчина замолчал и тотчас решил для себя, что незамедлительно скроется в лесу, по дороге не оборачиваясь на Ирину. «Сейчас!», - думал он, - «Сейчас..» Но ноги не двигались. Не всякую любовь стоило бы назвать счастьем. Порой наступивший свет и долгая благословенная тишина отнюдь самое желанное чувство впервые после войны, которую, как ни поверни, а принято обзывать любовью. Счастье у всех иное, и чувства у каждого не те, а вместе с тем время всегда и везде вылечит, и, быть может, ветер унесет. Ирина стала выше – она не позволила упасть и закричать, и под звездным небом она лишь минуту грезила о возврате к сестрам и, быть может, несколько проведенных в раздумьях закатах. Но лишь минуту. И она с трудом повернулась к Лорану спиной, но сделав шаг, окаменела. - Прости меня, прости, - вздохнул Лоран, обнимая застывшую женщину и едва зарывая руки в её почти серебристые волосы. Соврав себе про «сейчас», он повернул женщину к себе и поцеловал так сильно, как мог. Нету "вчера", и "завтра" тоже не будет. Врал, врал, врал. - Я вернусь за тобой.. даю слово, - напоследок зашептал вампир, обнимая дорогую, такую сильную и независимую. В ответ он услышал обещание ждать, пощечину, и, оставив в ладонях Ирины что-то маленькое и шершавое, ушел к белеющему лесу. Ирина же спустя время села на снег и встретила рассвет под медленно шедший снегопад, сжимая в ладонях оставленную вещь. Как она поймет позже, в тот рассвет её покинуло недолгое лето, и на все оставшееся время вернулась зима, а по обе руки с ней тишина и что-то иное… до селе незнакомое.