Девять, один, четыре

— Господин штабс-капитан, вся улица оцеплена! — козырнул бравый есаул. — Стой! Куда? Последнее относилось к юному оборванцу, нацелившемуся под шумок прошмыгнуть мимо солдат. — Мне нужно… — заупрямился нарушитель. — Не положено! Стоять! — рявкнул бдительный есаул и в два пальца засвистел. — Давай, давай, давай! Мимо парнишки, испуганно прижавшегося к стене, с гиканьем вылетели из переулка трое верховых. Я мысленно чертыхнулся. Полковник решил обставить арест с излишней помпой, словно предстояло хватать целую организацию, а не одного-единственного смутьяна. Неужели он всё-таки не доверял мне, коли считал, что я с целым взводом солдат упущу Сердюка? Ещё бы эскадрон прислал! По оборванцу я лишь лениво скользнул взглядом. Как оказалось позже, следовало обратить на него пристальное внимание, но меня в тот момент куда больше интересовало происходящее возле жилища подпольщика. С моей позиции и улица, и дом Сердюка просматривались прекрасно. Покамест моего вмешательства не требовалось, и я сквозь кованую решётку, отгораживающую переулок, наблюдал за развитием событий. Солдаты, не тратя времени зря, выломали калитку и ворвались во двор. Раздался грозный собачий лай, хлопнул выстрел. Лай перешёл в истошный визг, сменившийся предсмертным хрипом. А шум уже передислоцировался в дом. Сопротивляющегося Сердюка, похожего в моём представлении скорее на кузнеца, чем на сапожника, вывели под руки двое солдат. Пожилой полковник, отдуваясь, шёл рядом, держа арестованного под прицелом, и подгонял: — Ну же, иди, иди! — Господи, сапожника-то за что? — сочувственно охнул женский голос в толпе зевак. Настало время действовать. Вразвалочку подойдя к конвоирам, я приказал отпустить арестованного. Солдаты, видимо, не без усилий скрутившие подпольщика там, в доме, нехотя подчинились. Сердюк, вытирая внушительных размеров кулаки о кожаный фартук, выжидающе уставился на меня. Несомненно, узнал, несмотря на цивильный костюм и щёгольскую тросточку — точь-в-точь такую, как у Кудасова. Возможно, он, памятуя о знакомстве с полковником, надеялся, что сейчас я объявлю всем о досадной ошибке и у него, товарища, попрошу прощения за беспокойство? — Он хороший, он сам пойдёт, — ухмыльнулся я и добавил, глядя ему прямо в глаза: — Не так ли, товарищ Сердюк? Тот, по всей видимости, размышлял, стоит ли использовать внезапно выпавший шанс к бегству. Требовалось развеять его сомнения. Удар с размаха в живот заставил Сердюка согнуться пополам от боли, однако он неожиданно резво разогнулся, ответил мне весьма чувствительным пинком, расшвырял оторопевший конвой, и — побежал. Он понимал, что вероятность уйти невелика, и всё-таки бежал. Именно это мне и было нужно. — Стой! Стрелять буду! Стой, тебе говорят! — закричал ему вослед есаул, на ходу пытаясь расстегнуть кобуру. Сердюк не только не внял предупреждению, но и, казалось, ещё сильнее поднажал, далеко обставив погнавшихся за ним солдат. Если успеет свернуть за угол, то… — Уйдёт, сволочь! Это в наши с полковником планы не входило. Сердюк был приговорён. Он не имел права уйти. Тщательно прицелившись в обтянутую тельняшкой спину, я нажал на курок. Человек, только что стремившийся вперёд, дёрнулся, нелепо взмахнул руками и, как подкошенный, рухнул прямо в аптечную витрину. Зазвенело разбитое стекло. Толпа охнула. Долговязый аптекарь выскочил на крыльцо и оторопело таращился то на мертвеца, то на покрытую осколками мостовую. — Туда ему и дорога! — злорадно пробормотал кто-то за моей спиной. Вот и всё. Явка перестала существовать, подпольщик Сердюк убит при попытке побега. Всё шито-крыто. Если б я знал тогда, как поторопился! Кудасов весьма натурально вздыхал, выслушивая мой доклад, и в конце объявил: — Что же, своим поступком он сам доказал собственную вину. Вы поступили правильно, штабс-капитан. Можете быть свободны. Проклятый лицемер! После уж от поручика Перова я узнал, что Кудасов в то время, когда я устранял Сердюка, катался вместе с супругой на карусели. Вероятно, проводил слежку за подозрительным карусельщиком, к которому слишком часто захаживал на огонёк покойный сапожник. Однако сомнение — стоило ли спасать подмоченную репутацию начальника? — у меня осталось. Что ж, если подумать, проваленная явка играет нам на руку. Лазутчики, шедшие к Сердюку, растеряются. Их должны были проинструктировать, свести с нужными людьми, а теперь придётся перестраиваться на ходу. Им самим придётся искать этих нужных людей, а они никого не знают в городе. На подполье надежда слабая: всё-таки мы под руководством Климовича хорошо поработали. Что бы я сделал, если бы хотел завладеть схемой? Попытался подкупить того, кто имеет к ней доступ. Деньги весомый аргумент, гораздо более весомый, чем даже честь офицера, тем более она мало у кого сохранилась в первозданном виде. Во всяком случае, не в нашем учреждении. С самим начальником контрразведки лазутчики, разумеется, на сделку не пойдут. Им нужен кто-то попроще, готовый соблазниться предложенной наградой. Кто покажется им подходящей кандидатурой? Круг предполагаемых лиц не так-то и широк. Почему, скажем, не подойду… я? Жаль, я не увлекался популярными сочинениями о сыщике Путилине, Шерлоке Холмсе и Нате Пинкертоне. Может, пригодилось бы. Итак, мне предстояло стать наживкой и помочь добыче поскорее клюнуть. Дать понять шпионам, что я им необходим позарез, иначе не добудут то, за чем прибыли. С благословения Кудасова я, получив казённые деньги, принялся «мелькать на виду». Вечера проводил то в биллиардной, то в ресторане «Палас», одно посещение которого и в лучшие времена влетело бы мне в копеечку. Впрочем, полковник настоятельно советовал не увлекаться, опасаясь, что я под видом операции запросто промотаю даровые суммы. Однако ничего подобного у меня и в мыслях не водилось. Я создавал образ бесчестного игрока и кутилы, с которым легко познакомиться, чьи привычки и предпочтения известны всем, которому вечно нужны деньги, а уж ради них он пойдёт на всё. Вот зачем я таскался в ресторан, а не затем, чтобы за один присест ухлопать месячное жалование резервного офицера. Интуитивно я чувствовал: за мной наблюдают. Присматриваются. Соображают, подхожу ли я им. Теперь главное не спугнуть. С недавних пор напротив здания контрразведки обосновался чистильщик обуви. Поначалу я не обращал на него внимания: ну сидит и сидит, место людное, а обувь граждан и в мирное, и в военное время пачкается одинаково. Почему бы парнишке не подработать? Но, присмотревшись к чистильщику внимательнее, я вздрогнул: знакомое лицо. Где-то я его видел. Где? Мысленно я прокрутил события в обратном порядке. Застреленный Сердюк упал в витрину. Схватка в доме. «Господин штабс-капитан, вся улица оцеплена!» Есаул не пропустил через оцепление какого-то парнишку. И это был… А ведь знал же я, что внимания достойна всякая мелочь! — Он шёл к Сердюку! Кудасов изъявил желание подозрительного юнца тут же арестовать. Пришлось спешно охладить начальничье рвение: — И какое же обвинение вы собираетесь ему предъявлять, господин полковник? Чистить обувь не запрещено, а доказательств связи мальчишки с подпольем у вас никаких. Кудасов, поглядывая в окно, раздражённо ответил: — Пётр Сергеевич, вы же сами прекрасно знаете, что малец не просто так здесь сидит! Он явно следит! — Пускай себе, а вы наблюдайте за ним. Кто к нему приходит, как часто. А трогать не смейте, спугнёте лазутчиков. Знаете, Леопольд Сергеевич, что означает появление мальчишки? Наш план сработал. Скоро они выйдут со мной на связь. Кудасов задёрнул шторы. — Поступайте как знаете, Пётр Сергеевич. А за чистильщиком я присмотрю, уж будьте уверены. В голосе полковника сквозила едва сдерживаемая ярость. Переживания Кудасова меня нисколько не волновали. Дело клеилось. Каша заваривалась — страсть какая.