Легенды Наэдара. Яйцо ледяного дракона

                    Ветер бился изо всех сил, безжалостно закрадываясь под тулуп из медвежьей дублёной кожи, отмораживая пальцы до онемения и разбиваясь о давно уже заледеневшие штаны. Но гамадриада по имени Двáин упрямо взбирался в гору, цепляясь за запорошенные снегом и покрытые коркой льда выступы. Ноги иногда соскальзывали, а вокруг простирался вид бескрайней снежной пустыни, опасной далеко внизу, и сверкающих на солнце холмов, будоражащих воображение, впереди. Редкие замёрзшие деревья говорили о том, что горы граничат с лесом, домом Дваина, и те, что остались в снегах, давно погибли от холода.       Но древесная нимфа не чувствовал опасности. Там наверху, на вершине горы Бáльма, его ждало волшебство.       Там его ждал, возможно, последний дракон в их мире, в Наэ́даре, белый и величественный, как сама зима.       Старый энт не раз рассказывал о них, а наяды — нимфы рек и ручьёв — показывали ему в кристально чистой воде отражения прошлого, тени могущественных существ, живших и умерших задолго до появления Дваина — то, что видела вода, не сотрёт время. С тех пор гамадриада хотел непременно узреть дракона своими глазами.       Драконы, как и многие другие существа, были частью их мира. Могущественные, магнетически прекрасные, они составляли отдельную расу и делились на множество подвидов. Что-то вроде таких, как Дваин — нимф. Много веков драконы были неприкосновенны и приравнивались к Демиургам Наэдара: их боялись, чтили, боготворили. Их красотой восхищались и жили с ними в мире. Драконы любили всех и верили им, даже когда между расами случались войны. Они были благородны и чисты.       До тех пор, пока в Наэдаре не появился первый Охотник, постепенно убедивший народ, что драконы опасные и кровожадные. Он доказал свои слова убийством и поколебал веру всех в божественную неприкосновенность огнедышащих созданий. Люди, хитростью или покупая наёмников, стали убивать драконов одного за другим ради собственной алчности, ради наживы, ради несметных богатств, которыми сами раньше одаривали могучих зверей. Драконы становились лакомой добычей новых и новых героев, а правители, кузнецы и маги отдавали огромные деньги, чтобы завладеть мясом, по слухам, дарующим молодость и долголетие; шкурой, из которой выходили самые крепкие щиты и доспехи, защищавшие от любого огня; когтями и зубами, шедшими на оружие, разрубающее сталь.       Старый энт Би́герд знал, ему рассказывали.       Люди часто приходили в лес, убивали калёным железом братьев и сестёр Дваина, чтобы возвести свои города и жечь в них очаг, чтобы на месте дремучих дубрав, сосновых боров и берёзовых рощ раскинулись бесконечные нивы, засеянные пшеницей, рожью и овсом. Энты и другие жители леса отступали под натиском человека. И они жили.       А драконы сражались. В конце концов, спустя тысячелетия, их не стало.       Среди всего этого ужаса сумел уцелеть и спрятаться всего один дракон — ледяной. Своё название он получил, потому что жил в горах и имел снежный окрас, но сам по себе был очень даже живым и горячим. О ледяном драконе не слышали сотни лет, никто о нём ничего не знал, пока однажды, одиннадцать лет назад, неусидчивый и непослушный Дваин, сбежав из своего леса в соседние горы, не заметил мелькнувший в снегу белый хвост. Ни на секунду не усомнившись, что хвост был драконий, с наполнившимися восторженным блеском и азартом глазами гамадриада бросился следом в том направлении, в котором исчезло существо. Преследование ничего не дало, как бы Дваин ни старался. В конечном итоге он потерял даже малейший след. И, наверное, смирился бы с тем, что ему всё привиделось или разбушевалось воображение, но снег под ногами внезапно фыркнул, выстрелив плотной стеной, и низвергнулся, скинув с себя мальчишку. Когда Дваину удалось выбраться из сугробов, дракон снова исчез, оставив ему лишь лёгкую серебрящуюся пелену снегопада.       Дальнейшие поиски грозили бедой, Дваин начал замерзать, и ему следовало бы вернуться к своему дереву. Но в этот раз сдаваться он не хотел. Невзирая на высоту, на которую не взбиралась ещё ни одна нимфа, кроме горных ореáд, несмотря на злой мороз, Дваин стремился к своей цели: он должен увидеть дракона во что бы то ни стало. Конечно, ему перепадёт от Старого энта, если он узнает. Но ведь никто ему не скажет. Энт, что ждал его внизу, Аархáт, был его другом и верным соратником.       В ветре почудился неясный звук, и Дваин повернул голову. На одном из острых утёсов ниже стояла тонкая фигура горной нимфы. С кончиков длинных белых волос осыпались лёгкие хлопья снега, на плечах и щеках плелась ледяная вязь узоров. Он узнал Эхо; ореада открывала рот в беззвучном крике, указывая туда, куда взбирался Дваин, но не могла ничего сказать, лишённая голоса.       — Эхо? — позвал Дваин.       — ...хо-о-о, — прошелестел ответ нимфы.       Серебряные глаза испуганно распахнулись, ореада подскочила, всколыхнув платье, и исчезла за скалой.       Нога в очередной раз соскользнула, и Дваин сильнее сжал пальцы на выступе, чтобы удержаться. Выдохнул, нащупал носком ступни устойчивую опору и подтянулся. Ещё рывок, и парень оказался на самой верхушке, локтями утонув в сухом рассыпчатом снегу, покрытом настом. Ветер ударил в лицо, растрепав водопад длинных золотистых волос, и скользнул по кончикам слегка заострённых ушей. Острее только у эльфов — Дваин сам видел: Перворожденные были в их лесах частыми гостями. Но сейчас гамадриаду заботили вовсе не уши и не их размер, и даже не странное появление Эхо. Перед ним открылись не только ослепительные красоты вершины Бальмы. И даже не последний дракон, которого он так жаждал увидеть.       Шагах в двадцати-тридцати от края среди растаявших снегов расположилось гнездо, в котором на подстилке из веток и соломы грелось прозрачное, как сам хрусталь, яйцо, а внутри, в сердцевине, мирно спал совсем крохотный белый дракончик. Зародыш уже шевелился, иногда забавно передёргивая носиком и ударяя лапками, и плавно перекатывался под скорлупой, покрытой капельками растаявших снежинок. Это чудо было самым удивительным из всех, что когда-либо видел Дваин. Новая жизнь.       Выбравшись на твёрдую поверхность, молодой нимфа ещё раз убедился, что увиденное — реальность, и, выпрямившись, осторожно двинулся к яйцу, словно к чему-то неприкосновенному и святому, заворожённо всматриваясь в маленького детёныша внутри. Снег еле слышно хрустел под подошвами его меховых сапог, обвязанных бечёвкой. Ветер бил уже с перебоями: то с силой, словно защищавший своё дитя дракон, то ласково, будто приглашая подойти ближе и… коснуться. Дваин вытянул руку и потянулся белыми от холода пальцами к хрустальной узорчатой поверхности. Медленно, боясь навредить или спугнуть. Не веря себе. Чувствуя, что он увидел то, что видеть было нельзя.       Где был взрослый дракон? Ведь, по историям, драконы никогда не оставляют свои яйца, в отличие от народа Дваина, который рождается и растёт самостоятельно.       Сквозь эйфорию и трепет прорывался какой-то тревожный звоночек, заставлявший его медлить, не позволяющий подойти ближе. Пальцы уже почти соприкоснулись с прозрачной твёрдой поверхностью, от которой полыхало жаром, когда он мельком заметил расплывчатое пятно. Отвлёкшись и сосредоточив на нём взгляд, Дваин увидел на белом снегу огромный красный след. Терзаясь беспокойством и любопытством, сдвинул тонкие брови к переносице. Рядом нашлось ещё пятно, поменьше, а дальше ещё одно — другого размера. Пятна дорожкой уходили к огромному сугробу в стороне. Дваин никогда такого раньше не видел и, может, обязательно дотронулся бы и сходил к сугробу, но тут почувствовал что-то жуткое, злое, крайне опасное.       С тихим вскриком обернувшись, Дваин нос к носу столкнулся с кошмаром, чёрной тенью накрывшим яйцо. Рогатое, с огромными зубищами и пылающими яростью глазами, оно бросилось на парня, стремительно, молниеносно. Что-то царапнуло по плечу, все звуки утонули в громогласном рёве, окружающий мир окутало тьмой. Дваин не успел понять, что случилось, только в последнюю секунду умудрился вырастить из тёрна стену-щит.       Стена продержалась недолго — с треском разлетелась в щепки под натиском чудовищной силы. В груди кольнуло, в голове пронеслась мысль, что это он. Именно он жаждет истребить весь драконий род, и сейчас он пришёл за последним яйцом. Щепки пролетали мимо, царапая кожу, и в какой-то момент Дваин встретился взглядом с демоном: с горящими красным глазами, полными ненависти и желания убить. Собравшись с силами, гамадриада атаковал, направив тёрн остриём в демона со скоростью, сравнимой с ветром. Шип царапнул по рёбрам, и рассвирепев, демон отправил его назад, с лёгкостью сломав у основания. Задев яйцо, тёрн утянул его за собой, в лицо и на рану Дваина что-то брызнуло. Рану сильно защипало, а потом нимфу снесло тяжестью тёрна и огромного горячего яйца. Кожу обожгло, Дваина протащило по снегу кубарем. Земля под ногами закончилась, и мальчишка вместе со сломанным тёрном и яйцом полетел вниз.       Последним, что видел нимфа перед падением, стал изменившийся оскал на страшной морде. Демон было кинулся следом, за Дваином и яйцом, но тут рядом взметнулась волна снега и раздался рёв, полный отчаяния и горя.       Демон отвернулся и вскрикнул что-то, но Дваин не расслышал.       Гамадриада не разбился. Ухватился за вырвавшийся из-под снега по его призыву тёрн. Только ухватился больной рукой, и удерживаться долго оказалось невыносимо. Немеющие пальцы разжались. Пролетев всего немного, Дваин приземлился на мягкие ветви Аархата, давно ожидающего друга внизу. Там же расположилось драконье яйцо, на иссохшей от его жара кроне. Дваин тут же потянул к нему руку, но энт остановил, проурчав предупреждение, и нимфе пришлось оставить затею: прикасаться к яйцу было для него не опасно, но болезненно; самого Аархата спасала лишь его древесная магия. Осмотрев ожог на плече и подняв глаза к вершине горы, где остался демон, Дваин позволил энту унести себя к лесу. Времени прошло уже слишком много. Не то чтобы гамадриадам нельзя было покидать свои деревья, но так далеко и надолго Дваин ещё никогда не уходил.       Плечо жгло просто адски. Дваин шипел, пока древесная магия заживляла его рану, но шрам упрямо не затягивался. Наверняка в этом была виновата кровь демона, попавшая на свежий порез.       Кроме того, он замёрз и в его руках было спасённое яйцо. Забирать его Дваин не хотел. Но с ним и лесным народом маленькому дракончику будет гораздо безопаснее, чем здесь, без родных и на виду у врага. Грустно подумалось, что тот печальный рёв принадлежал матери яйца, и она погибла, спасая яйцо.       А у Дваина было много сестёр и братьев.       Одни из сильнейших жили в воде, например, наяды, нимфы проточных вод, или лимниды, обитатели озёр и болот. С ними Дваин был знаком и любил наблюдать их изящные танцы вместе с гелиадами, появляющимися с дождём и грозой. Океанид и нереид он никогда не видел, они жили далеко, но наяды часто рассказывали о своих старших сёстрах, об их переменчивом и бурном нраве. Люди боялись их, необузданные океаны и моря они не могли покорить.       На горных вершинах жили ореады — их было мало, они появлялись вместе с метелями и иногда спускались зимой поиграть с древесными нимфами, дриадами и гамадриадами, нимфами рощ — альсеидами и самыми юными и малыми — мелиадами, нимфами ясеня. Именно в такой снежный день Дваин и познакомился со скромной Эхо, всегда отвечающей словами других.       Из всех нимф гамадриады были единственными смертными, жизнь которых напрямую зависела от их дерева, с которым они рождались. Стоило его срубить, и гамадриада умирала. Но Дваин не чувствовал себя уязвлённым, он гордился и любил свой род. Краем уха от древних гамадриад он слышал, что смертностью их наказали создатели мира за какой-то проступок, но в детали Дваин не вдавался. В мире было полно более увлекательных и важных вещей, чем слухи о его предшественниках.       Гамадриады населяли волшебные по красоте леса и предпочитали сохранять с другими расами нейтральный мир, но тесно уживались с энтами. Среди них не было иерархии, и энты защищали гамадриад по доброй воле, а порой их отношения перерастали в крепкую дружбу, как у Дваина и Аархата.       Всю дорогу Дваин не отрывал глаз от яйца, сквозь прозрачную скорлупу наблюдая, как ворочается в целительном сне малыш, и придумывая, каким образом можно будет заменить ему мать. У Дваина, как и у других гамадриад, никогда не было родителей, и что делать с детёнышами, он не знал. Их малыши росли сами, быстро перехватывая знания у взрослых, а большинство впитывало их через корневую систему, черпало из земли. Питались они нектаром, соком земли, дождями и солнцем, но Дваин наверняка знал, что другие расы употребляют иную пищу. Например, он видел, как люди убивают оленей и ловят рыбу, а потом жарят их тела на кострах, чтобы насытиться самим. Чем питались драконы, Дваин не знал, но надеялся, что нектар сможет утолить и их голод. В любом случае дракон ещё какое-то время пробудет в яйце, и у нимфы есть время, чтобы подучить повадки и вкусы драконов.       Скоро снегов стало меньше, а затем они и вовсе сошли. Впереди показался родной лес и приветливо заиграло солнышко. Дваин сразу почувствовал себя лучше в своей стихии, и даже воздух стал казаться легче и слаще. Нимфа приподнялся на ветвях Аархата, вдыхая родной запах кудрявых зелёных крон, душистых колокольчиков, синим ковром покрывающих лес, запахи мха, хвои и влажности. Над головами энта и гамадриады устремились к небу вековые секвойи-исполины, увитые плющом или щеголяющие мхом, высокие ели и сосны, пряные можжевельники, пихты и липы, кое-где мелькали дубы, кудрявилась лещина и алыми горошинами рассыпалась калина, яркие цветы добавляли пестроты. Из-под корней Аархата выбегали, крепко сжимая свои корзинки и опасливо выглядывая из-под шляпок, старички-боровички. Ради приличия потрясая энту вслед кулачком, они возвращались к своим делам, к грибницам у корней деревьев. Оглянулся, не разгибая зелёной спины, Леший, проводил Дваина и Аархата скучающим взглядом и повернул к болотам.       По пути Дваин стягивал с себя уже ненужные тёплые вещи: сначала тулуп, следом полетели и сапоги, подхваченные на прутья озорными вязами — братьями-близнецами, родившимися из раздвоившегося дерева около сорока лет назад. Избавившись от начёсанных штанов и оставшись в тёмно-зелёных бриджах и камизе¹, Дваин скинул их в траву, ухватился за искривлённую ветку дуба и, кувыркнувшись, встал на неё ногами. Дальше нимфа побежал за невозмутимым, мерно шагающим энтом по деревьям, цепляясь за них не хуже обезьяны. Из буреломов, из-за древесных стволов и из кустов повыглядывали гамадриады и с любопытством уставились на задубевшие штаны, самостоятельно стоявшие без хозяина. Одна из наиболее смелых сестёр осторожно шагнула ближе и протянула тонкую ручку, но, обжегшись холодом, тут же её отдёрнула и обиженно-укоризненно уставилась в спину Дваину.       Проникнувшись упоительным запахом свободы, хвойной чистоты и лиственной свежести, Дваин ушёл далеко вперёд, оставив Аархата догонять его. Ветки словно сами подставлялись ему под ноги, не давая упасть вниз, в мягкую, наполненную крохотными феями траву. Разогнавшись и отдавшись на волю скорости, мальчишка случайно задел фейри, с усилием волокущего за собой мешочек с похищенным. Закружившись волчком, едва удержавшись на толстой ветке и сохранив при себе награбленное, воришка исказил мордочку злобой и оскалил на непоседу усеянный мелкими острыми зубами рот.       — Извини, — смеясь, бросил через плечо Дваин и, раскинув руки по сторонам, отклонился назад, падая спиной на траву. Приземлился на пышные заросли терновника, пестревшего ярко-синими, как глаза Дваина, созревшими ягодами. Куст осторожно опустил своё дитя на траву, и гамадриада уютно расположился под его живительной тенью. Он дома. В душе играло приятное блаженство, и теперь, под сенью терновых ветвей, Дваин мог спокойно подумать, что делать с яйцом дальше. Стоит ли просить совета у старших сестёр или Старого энта, или же он сам сможет заменить дракончику родителя?       — Это просто верх безумства, Дваин! — В плечо больно ткнулся конец клюки старейшего среди его народа гамадриады, дубового Эльлеги́ла. Ойкнув, молодой нимфа резко отстранился и схватился за шрам, в который угодило древко, поднял смелые глаза на длиннобородого старца, вполне справедливо гневающегося на него. Эльлегил всегда выглядел эффектно, как мудрый герой одной из слышанных Дваином легенд. Он держал стан прямо, с гордостью, желтоватые глаза, усеянные лучиками морщинок, несли в себе остроту ума и насыщенно прожитые тысячелетия. В бороде его росли жёлуди и озорные белки не упускали случая полакомиться, зачастую прячась в одеждах или под седыми волосами Эльлегила. Серое платье до пят и прямая, как он сам, дубовая клюка неизменно были при нём. — Ты слишком далеко ушёл от дома и подверг опасности не только себя, но и Аархата! Что ты притащил в лес?       Клюка подцепила у одного из подобравшихся к ним вязов-близнецов сапог Дваина и сбросила его перед носом хозяина. От меха отвалился таявший комочек снега.       — Наяды обеспокоены, — продолжил свою пламенно-нравоучительную речь Эльлегил, но тут его взгляд зацепился за свежий рубец на плече тернового гамадриады, и конец клюки вновь ткнулся в ещё зудящее ранение. — Что это?       Дриада знал, что на телах нимф никогда не остаётся шрамов, магия залечивает их, если только ранены не деревья. Но на молодом и цветущем терне не было ни одного.       — Это… — скрывать что-либо Дваин не умел, да и в природе гамадриад не предусмотрены тайны и ложь. Как быть с подарком от демона, Дваин пока не определился, но зуд потихоньку стихал, жжение давно прошло, и мальчишка стал забывать о ранении. Эльлегил напомнил ему о поражении, ценой которого удалось спасти дитя дракона. И даже если шрам останется на всю жизнь, он будет малой платой за легендарное существо, приравниваемое к Демиургам.       Слева проурчал что-то Старый энт Бигерд. Дваин, как всегда, не заметил его появления. Все энты при передвижении предупреждали о себе скрипом своего древесного тела, бормотанием и песнями, но от Бигерда никогда не исходило ни звука. Среди населявших лес выше и старше Бигерда Дваин никого не знал, даже Эльлегил по годам уступал. Над глазами нависали густые мохнато-зелёные брови, кудрявая борода скрывала за собой почти всё тело, а ветви на голове давно отпали — или были срезаны грозовой молнией, или усохли сами. Крючковатый нос торчал над усами. Он оброс омелой и вьюнками, в коре приютились жуки, устроив себе жильё в трещинах и укорачивая и без того уходящий век Старого энта.       Бигерд отвлёк Эльлегила от Дваина, заметив, с какой осторожностью опускает на траву хрустальное драконье яйцо Аархат. Молодой и зелёный осот, лопух и папоротник в мгновение ока потемнели, скрючились и превратились в угольки.       — Яйцо дракона… — ошарашенно произнёс Эльлегил, не веря собственным глазам.       — Последнего в Наэдаре, — осмотрительно добавил Дваин, чтобы не вернуть внимание старшего гамадриады на себя.       Вместе с осторожно обступающим поляну лесным народцем и живностью показался и Леший, скрюченный и покрывший спину моховым плащом. На крючковатых руках топорщились грибы-мухоморы. Подойдя ближе всех к яйцу, потоптался, ткнул скорлупу когтистым пальцем, обжёгся и сунул пострадавшую часть в рот. Затем оглядел хрусталь и покоящегося за его стенами детёныша внимательнее и потыкал уже своей иссохшей, растрескавшейся и такой же скрюченной, как он сам, палкой. Побеспокоенный малыш потянул лапками, и, отстранившись, Леший оставил его, наконец, в покое. Повернулся к столпившимся и въелся своими жёлто-зелёными глазами с узким вытянутым зрачком в Дваина.       — Опсно бло нсти-и его сда-а! — зашипел он. — Прдут ох-хтники.       — Но я не мог его оставить! — воскликнул Дваин, не ожидавший, что угрюмый Леший, который никогда ни с кем не говорил, только плутал забредших путников или отпугивал их, будет его ругать. — Он бы погиб!       — Тбе нчем его крмить! — шипя, отрезал Леший, прохромав мимо Дваина. — Ему нжно ох-хтться. Его жр опсн для ншего-о лса-а.       — Вы же сами учили нас, что мы должны беречь себе подобных, — взмахнув руками и с ноткой отчаяния в голосе напомнил Дваин, упрямо не желая сдаваться хозяину леса.       — Драконы — хранители и создатели мира, — неожиданно вступился за гамадриаду Эльлегил, величественно опираясь на свою клюку. — И если остался хоть один из них и ему требуется наша помощь, мы должны пойти навстречу. При всём моём уважении, хозяин леса.       Леший пронзил взглядом старшего среди древесных нимф, задержал надолго и только потом отвернулся, недовольно поводив густыми усами-ряской.       — Бдь пвшему-у, — нехотя согласился он, и на лице Дваина засветилась улыбка, а в синих глазах заиграли огоньки. — Тперь он — чсть Лса!       Лесные жители запереглядывались, польщённые таким почётным гостем в их местах и не заметив, как укоризненно покачал головой Леший.       — Спасибо, — благодарно шепнул Дваин, оглянувшись на старшего брата. Эльлегил лишь искоса посмотрел на него и снова выпрямился, сохраняя достойный и невозмутимый вид.       Алексис стоял на уступе горы Бальма и смотрел туда, где исчез дриада.       Похититель с яйцом ускользнул, его спасла умирающая от ран драконица. Демон уже распахнул кожистые крылья и кинулся вниз, но его подрезала мать, нападая из последних сил, защищая дитя. Глаза её потеряли цвет, она уже ослепла и обезумела от горя и отчаяния. Из вспоротого брюха хлынула ручьём горячая кровь, заливая мгновенно тающий снег.       — Элириада! — воскликнул демон, упираясь руками в белую морду. Лишь услышав его голос, дракон дёрнул ушами и без сил опустился на снег. Она умирала. Её рёв был горестным и протяжным. Она не смогла уберечь своего ребёнка. Не смог и демон, потеряв яйцо из виду в белой пустыне.       Алексису очень хотелось, пока дриада с яйцом ещё рядом, догнать его и убить — если потребуется. Главное — вернуть малыша. Но оставить мать умирать одну оказалось выше его сил.       Тогда демон опустился перед драконом на колени, чувствуя во всём теле напряжение. Липкая от тёмной крови ладонь опустилась на белоснежную чешую морды, оставляя следы. Пасть драконихи была раскрыта, язык вывалился и посинел, вдохи становились всё реже и слабее, клубы пара таяли в воздухе быстрее. В огромных глазах стояли слёзы, и, хоть они уже были подёрнуты белёсой дымкой, Алексис видел в них бессильную горечь.       Даже на грани смерти она выглядела величественно. Прекрасный могучий зверь, покоряющий стихии. Узкая изящная морда с отростками-шипами вдоль нижней челюсти и ушей, плавно переходящими в рога, когда-то нежно-фиолетовые глаза, лучившиеся живым огоньком, сейчас потухли. Гребни вдоль спины были в покое, словно Элириада лишь собралась ненадолго уснуть. Длинный хвост грациозной змеёй тянулся по снегу. Перепончатые крылья одеялом накрывали гибкое вытянутое тело. Как и прежде, она не теряла своего великолепия и принимала смерть с достоинством истинной королевы.       — Тш-ш-ш, — поглаживая толстые и прочные чешуйки, мягко протянул демон. — Тише, тише… Я найду его, обещаю. Во что бы то ни стало найду. Не дам ему погибнуть…       — …погибнуть… гибнуть… — повторил за ним едва слышный голос, на который Алексис не обратил внимания.       Элириада глухо и печально уркнула в ответ, опустив голову в снег. Последний раз фыркнула носом. Снежинки невысоко вспорхнули, покружились в медленном вальсе и мерно опустились рядом. На вершине Бальмы вдруг стало настолько тихо, что зазвенело в ушах. В горле перехватило и замёрзло даже сердце. Алексис не чувствовал собственной раны, не чувствовал вообще ничего, только пустоту, только как ускользает частичка его самого.       В стороне беззвучно стояла Эхо, почти сливаясь, как и Элириада, с белыми снегами. Ветер осторожно развевал её волосы и лёгкое платье. А по бледной щеке одиноко скатилась льдинка-слеза, словно хрусталь.       Демон опустил голову на холодеющую чешую и сжал пальцы. Он не хотел отпускать подругу, но её душа с ним не останется. У неё другой путь, пройдя который, когда-нибудь она вернётся в этот мир. Демон потемневшими глазами с залёгшими под ними синяками проследил, как от могучего тела поднялся огонёк, её огонёк, красивый, яркий, пылающий истинным драконьим светом, покружил над головой немного и устремился вверх, в небо.       Алексис оглянулся вполоборота, заметив шагах в десяти босые ноги Эхо.       Терпеливо подождав, когда демон попрощается, ореада склонила голову сама в знак почтения, и от взмаха её руки поднялся ветер, ураган, вспенивающий снежный покров. Над телом драконицы поднялась ледяная гробница, покрытая морозными узорами и украшенная остроконечными башнями. Одной из них коснулся Алексис, провёл по льду пальцами. Всё правильно. Вот она, стихия Элириады. Здесь будет лежать её тело, которое не тронут ни люди, ни звери, ни другие существа.       — Прощай, — ещё раз, в последний, повторил Алексис, отступив от переливающейся светом могилы к краю.       — …рощай… щай… — прошептала Эхо.       Ещё раз взглянув в даль под ногами, где исчез похититель с бесценным сокровищем, демон расправил крылья и бросился камнем вниз, словно играя с суровыми ветрами гор. Он найдёт того дриаду и яйцо. Как и обещал Элириаде.