Вивьен

       Солнце уже начало клониться к закату, когда я наконец смогла стащить с прилавка местной торговки пирог с мясом. Столичный рынок, располагавшийся в центре города, позади дворцовой площади, работал лишь пару раз в неделю, с полудня и до сумерек. Так что, когда шумные торговцы, привозящие свои товары скорее всего из ближайших деревенек, начали собираться домой, на торговой площади разразился такой хаос, что меня — оборванную, грязную и босоногую нищенку — никто и не заметил. Что было, разумеется, мне только на руку.        Я присела на старую бочку возле маленькой таверны, от которой разило потом и пивом, чтобы жадно проглотить крохотный пирожок, составивший весь мой рацион на сегодня. Из таверны то и дело взашей выгоняли особо разбушевавшихся пьяниц, которые пролетали мимо меня, доставляя несказанное удовольствие от созерцания этого представления. Пьянчужки вставали, медленно отряхивали колени, при этом промахиваясь мимо них, и, пошатываясь, разбредались в разные стороны.        Я сидела, отправляя в рот последний кусок пирожка, и болтала свешенными ногами, думая о войне. Мысль податься в местную армию мне уже не казалась такой абсурдной, особенно теперь, когда я узнала, что рынок работает лишь дважды в неделю. Что же, мне теперь тоже питаться дважды в неделю? На работу не берут, в Дом Терпимости не особо-то и охота. Но ведь и в армию-то меня не возьмут. Эх, и угораздило же меня родиться девчонкой!        Из таверны вылетел очередной захмелевший клиент, и выставлявший его хозяин заметил меня.        — А ты чего здесь расселась, бродячая?! — рявкнул он, хватая меня чуть выше локтя. — Ну-ка проваливай отсюда, шваль!        Он толкнул меня на дорогу, по которой старая сивая кляча тянула телегу. Благо, под колёса я не угодила, но зато услышала в свой адрес многоэтажный слой ругани, в которой рассыпался извозчик. Я поднялась с брусчатки, недовольно косясь на удаляющуюся телегу. На ней, свесив ноги, сидел мальчишка лет пятнадцати и смотрел на меня с ухмылкой на лице.        — Смейся-смейся, — мстительно зашипела я ему вслед, потирая ушибленное колено. — Скоро заберут тебя в армию, там посмотрим, кто смеяться будет.        Я вдруг резко остановилась, вынуждая ворчливых прохожих обходить меня. Внезапно мою голову пронзила потрясающая мысль. Ведь если они набирают в солдаты безбородых юнцов, то я вполне смогу сойти за такого! Я хлопнула себя по лбу. Вот дурында!        Я огляделась по сторонам в поисках зеркальных витрин или лужи, в которой смогла бы увидеть своё отражение. Лужа нашлась неподалёку, подле водосточной трубы. Приближаясь к ней, я раздумывала о том, где бы раздобыть мужские портки и рубаху. Ответ нашёлся быстро — да нигде. Денег на них у меня нет, а одежда — не пирожки, умыкнуть её с прилавка я смогу разве что во сне.        Я присела на корточки, согнувшись к луже. А что, и вправду могу сойти за смазливого мальчишку-добровольца. Вот только волосы... Я с раздражением провела рукой по рыжим косам. Отрезать? Так жалко, вон какие длиннющие.        Я отвернулась от своего отражения. Солнце совсем скрылось за горизонтом, и на город опустилась темнота, местами разгоняемая лишь слабым огнём фонарей. Где же мне заночевать? Снова под мостом? Я не помню даже, в какой он стороне. Огляделась. По обе руки от меня тянулся серый бетонный дом. Ни одной ниши, ни одного выступа, за которым можно было бы залечь. Я разочарованно выдохнула. Вот тебе и столичный Сиротский приют. До семнадцати лет — драй полы, а после — помирай с голоду на улице. Да что это я? Кому когда какое дело до сирот?        Я решила идти, куда глаза глядят, может, какой-никакой ночлег да найду. Тёмные улицы, освещаемые лишь тусклым светом факелов, казались жуткими. Вдоль серых стен через каждые десять шагов на моём пути встречались сомнительные личности, завёрнутые в плащи и угрожающе на меня поглядывающие. Я шарахалась от них и думала: чёрт с ней, с армией, — лучше уж я пойду в бордель.        Ноги через часа три привели меня к трёхэтажному обособленному зданию, ярким пятном выделяющемуся среди серости города-дома. Я во все глаза смотрела на эту пестроту. Стены дома были красными, кроваво-красными, как закат перед бойней. На окнах — резные чёрные наличники, напоминающие кружева, а крыша была черепичной. Черепичная крыша в нашем государстве считалась верхом роскоши. Я изучала это неприлично необычное здание, думая о том, кому же оно может принадлежать.        Я подошла ближе, чтобы в свете факелов разглядеть табличку, прибитую к самому краю стены. Мои глаза широко распахнулись, и я отшатнулась. Незаметная дощечка гласила: «Дом Терпимости госпожи Терезы».        Я ещё раз оглядела здание. Неужели там так богато живут, раз они себе позволили такое яркое и богатое убранство? Идея посвятить жизнь работе в этом заведении теперь мне даже нравилась. Наверняка там есть где спать, и, разумеется, должны кормить. Может, проституция — не такое уж и плохое ремесло? Я задумчиво закусила губу, протягивая руку к резной ручке двери. Зайти или нет?        — Душечка, тебе помочь? — раздался позади меня тягучий женский голос.        Я вздрогнула от неожиданности и обернулась. Передо мной стояла высокая краснощёкая девица. На вид я бы дала ей лет двадцать пять, но её лицо было так сильно накрашено, что ей на самом деле могло быть и больше — не разберёшь. Я пялилась на неё во все глаза, признавая в ней проститутку. Никогда в жизни я не видела настолько бесстыдно оголённых женщин. Её грудь почти полностью вылезла из тугого корсета, который, похоже, был предусмотрен не для того, чтобы скрывать эту часть женской фигуры. Ноги прикрыты лишь до середины бедра — верх неприличия! У меня даже панталоны ниже колена, а ведь они считаются нижним бельём. У девушки белья вовсе не наблюдалось. И смотрела она на меня как-то очень уж неприлично. Я поёжилась, отдёрнув руку от двери.        — Да ты из сироток! — весело сказала девица, ущипнув мою щёку. — Свеженькая, значит. Что ж, входи, мы сможем подороже продать твою девственность, ведь ты и на личико ничего.        Я отшатнулась от неё, испуганно пятясь назад, пока не впечаталась спиной в стену. Моя реакция её безумно развеселила, и она, схватив меня за руку, открыла дверь и затолкала внутрь. В нос сразу же ударил целый водоворот запахов, в основном сладких и резких.        — Чего теперь бояться, раз пришла, — хихикнула девица. — Не переживай, тебе понравится. — Она оглядела меня с ног до головы и, хмыкнув, добавила: — Может быть. Потом.        Она заливисто расхохоталась своей шутке, а я отчаянно пыталась вырвать руку. Девица мне совершенно не нравилась, как и то, что она абсолютно не интересуется моим мнением — просто тащит в непонятном направлении. Я уже хотела было закричать, как тёмный и душный коридор закончился, и девица затолкала меня в какую-то тускло освещённую комнату. Первым и единственным, что сразу же бросилось мне в глаза, была огромная кровать на четырёх столбцах и с прозрачным тюлевым балдахином. Какого чёрта?        Девица закрыла меня в комнате, заперев на ключ. Что происходит? Я с остервенением задёргала ручку. Заперто. Как выбираться? Вот ведь глупая, какого дьявола позволила затащить себя сюда? Ну вот теперь пожинай плоды. Дура!        Я со злости стукнула кулаком по двери. Затем оглянулась по сторонам. Кровать, интимно горящие свечи, напротив кровати — ушат с водой. Странный аромат, раздражающий ноздри. Меня пугала эта комната. Я всхлипнула, чувствуя, как на меня накатывается истерика.        — Выпустите меня! — заорала я, барабаня ногами и руками по двери. — Вы не так всё поняли! Выпустите!        Разумеется, никто никак на мои вопли не реагировал. Сорвав голос, я перестала стучать и обняла себя руками. Меня начала бить мелкая дрожь, и я закрыла глаза, желая, чтобы всё это оказалось сном. Сейчас я открою глаза и вновь окажусь в своей грязной постели в Сиротском приюте. На минуту я в это поверила. Но, разомкнув веки, вновь обнаружила перед собой неприлично большую кровать Дома Терпимости.        Дьявол!        Замок за спиной щёлкнул, заставив меня подпрыгнуть. Я резко обернулась к двери, непроизвольно пятясь назад. В комнату вошёл грузный, смердящий потом и дешёвым спиртом мужик. Он захлопнул дверь и глазами голодного зверя посмотрел на меня. Я в ужасе уставилась на него. Мужик, с трудом переступая с ноги на ногу, зашагал ко мне, пыхтя, как умирающий бык.        — Что... Что вам нужно? — упавшим голосом задала я несомненно глупый в данной ситуации вопрос.        Он ничего не ответил, видимо, считая ниже своего достоинства разговаривать с проституткой. Я, оцепенев от ужаса, наблюдала за тем, как этот жирный хряк подошёл ко мне и схватил мою грудь огромной лапищей. Вскрикнула, вновь приходя в себя. Мужик толкнул меня в живот, отчего я упала на кровать. Он навалился сверху, пока я пыталась отбиться от его грубых рук.        — Нет... Вы... Вы не правильно поняли! Я... Ох!        Мужик влепил мне звонкую пощёчину, отчего зубы до крови врезались в щёку. Его руки больно сминали мою грудь, пока коленом он пытался раздвинуть мне ноги. Я закричала, отчаянно извиваясь под ним. Он не обращал внимания на мои попытки вырваться и прижался жирными губами к моему лицу. Я, уловив момент, укусила его за ухо, — больше ни до чего не могла дотянуться. Мужик взвыл, ударив меня кулаком в живот. Воздух резко вышел из лёгких, а в глазах потемнело. Он воспользовался этим и разорвал платье на моей груди. Это отрезвило. Чувствуя, как слёзы стекают по щекам, я вытянула руки в стороны, пытаясь нащупать что-нибудь тяжёлое. Но на кровати ничего тяжёлого, кроме туши жирдяя, не было. Я, извиваясь в его руках, вертела головой в поисках хоть чего-нибудь, что спасёт меня. Мужик задрал подол приютского платья, и я, вздрогнув, начала выворачиваться под ним ещё яростнее. Мои глаза вдруг наткнулись на тяжёлый канделябр, стоящий на прикроватной тумбе. Но она была слишком далеко!        Собрав в кулак последние силы, я ударила мужика коленом в пах. Я не попала, куда метила, но всё равно на секунду заставила ослабить хватку. Я вывернулась из его рук, перекатываясь ближе к тумбе и прекрасно понимая, что сейчас мне будет больно. И я не ошиблась.        — Мразь! — взревел мужик, набрасываясь на меня.        Он осыпал меня сотней ударов: в живот, в грудь, в голову. Перед глазами заплясали разноцветные круги, и я почувствовала, что теряю сознание. Нет, это мне совершенно не нужно! Но мужик остановился сам, разбив напоследок мне нос. Он вновь навалился на меня сверху, на этот раз схватив ладонями мои колени и разведя их в стороны, оставляя на бледной коже ног красный отметины. Я вытянула руку, чувствуя, как он рвёт на части мои панталоны, схватила ножку канделябра. Улучив момент, я со всей силы опустила тяжёлый подсвечник на голову жирному насильнику. Он странно всхлипнул и обмяк, придавливая меня тяжестью своего тела. Поерзав, я смогла вылезти из-под него. Дрожащими руками я пыталась одёрнуть разорванное платье, в ужасе глядя на бездыханное тело. Он же жив?        Я подошла к нему, коснувшись пальцами вены на шее. Пульса не было. Я шарахнулась от него, чувствуя, как холодеет всё моё тело. Убила...        Убила. Убила. Убила. Меня же теперь вздёрнут! Я затолкала кусок подола себе в рот, чтобы не зареветь в голос. Что делать?!        Из пробитой головы мужика на белые простыни рекой текла бордовая кровь. Я дрожала, не в силах отвести от него взгляда. Я убила человека.        Надо бежать! Срочно бежать! Бежать быстрее куда угодно! Бежать!        Не соображая, что делаю, я вдруг начала сдирать с трупа одежду. Рубаха полетела на пол, а штаны я стянула с трудом, стараясь не смотреть, что было под ними. Затем сорвала с себя платье. Вслед за ним полетели и драные панталоны. Не долго думая, я натянула на себя чужую одежду. Штаны пришлось подвязать лентой, выдернутой из косы. Рубаха — так же велика, но это было только мне на руку — она скрывала мою и без того небольшую грудь. Теперь волосы...        Я огляделась по сторонам в поисках хоть какого-нибудь острого предмета. Около ушата с водой лежала клинковая бритва*. На кой чёрт она здесь? Неужели они тут ещё и бреются? Впрочем, сейчас это было весьма кстати.        Я схватила лезвие, порезав ладони, и, не расплетая кос, рубанула по ним. Волосы отрезались не с первого раза и неровно. Руки дрожали, так что кончики оказали рваными и не одинаковой длины. Но мне было не до этого.        Кинув последний взгляд на мёртвого мужика, я подскочила к окну. Высоко.        Я распахнула створки и встала ногами на подоконник. Я зажмурилась, считая до десяти. Затем открыла глаза и прыгнула вниз. Приземлилась на четвереньки, окончательно расшибая в кровь колени. Огляделась — вокруг ни души, ведь уже поздняя ночь. Я кинулась бежать, сама не зная куда. Утром в комнату кто-нибудь зайдёт. Или даже сейчас туда кто-то ломится. Мне просто неописуемо страшно! Что делать? Куда идти? Где меня не будут искать?        В армии.        Мужчину убила приютская девчонка, а значит и искать они будут приютскую девчонку. А я тем временем, прикинувшись безбородым юнцом, добровольцем пойду в армию. Никто и не додумается искать меня там. Я остановилась, немного успокоенная этой мыслью. Но куда же мне идти? В Жандармерию?        Ответ пришёл неожиданно. Прямо напротив меня на стене висело объявление, написанное на скорую руку: «Встань на защиту Государства!». Я подошла ближе, чтобы прочитать текст, что был написан под заголовком более мелким шрифтом. Объявление гласило, что Государство ждёт добровольцев в Западном отделении Жандармерии, которое находилось в другой части города. Приёмные часы — с шести утра и до полудня. Я облегчённо вздохнула.        Теперь выбора у меня нет.