***
Я ждала этого дня долгих семь лет. Долгих семь лет без семьи и ласки родных людей. Долгих семь лет, драя каменные полы серых бесконечных коридоров. Долгих семь лет, пролетевших за высокой чугунной оградой Сиротского приюта. Пожар разрушил мою жизнь. Он выбил меня из колеи, заставил месяцами рыдать, жалея родных и себя. Он поселил меня в одну из крошечных комнатушек городского Сиротского приюта, обрекая на долгие годы заточения среди таких же никчёмных грязнуль, как и я сама. Я пыталась жить на воле. После пожара, сбежав из деревушки, я подалась в странствия по Главному Торговому тракту, зная, что он рано или поздно выведет меня к какому-нибудь городу. Но попасть в Столицу я не рассчитывала... Я спала в кустарниках подле Тракта, пока добиралась до города, затем, пройдя через Триумфальную арку, я ночевала на сеновалах и в нишах домов. Столица поражала своими размерами. Доселе я никогда не видела домов, выстроенных из камня, а уж тем более таких высоких. Пяти-шестиярусные серые постройки служили и жильём и крепостной стеной. Здесь, чтобы подняться на последний этаж, было нужно преодолеть крутую каменную лестницу, что была выдолблена прямо на лицевой стене дома. Здесь улицы напоминали огромные кольца, друг за другом опоясывающие центр Столицы — мрачные крепостные стены Кремля. Между домами не было ни щёлочки, они являлись одним сплошным, длинным, полукруглым зданием, идущим вдоль улицы. Наверное, если бы было возможно взять птицу Рух и взлететь на ней высоко над городом, то с высоты он напоминал бы круг, внутри которого множились бы такие же круги, только к центру всё меньшего диаметра. Меня поймали жандармы на пятый день моей жизни в Столице. От голода у меня темнело в глазах, а красть в городе было очень сложно, ведь вместо открытых прилавков здесь были солидные магазины с застеклёнными витринами. Живот уже не урчал, а просто выл, и я предприняла попытку украсть кошель с деньгами у одного пожилого господина, который, к тому же, был туговат на ухо. У меня ничего не вышло. Старикашка слишком резво для своего возраста схватил меня за руку, как только я потянулась за его кошелём. Он приволок меня в Жандармерию и оставил на попечительство голубых мундиров, которые, снова меня выпоров, незамедлительно отправили заявку в Сиротский приют. Спустя день, как только заявка была принята, меня привезли к чугунным воротам обособленного высокого здания, такого же серого, как и всё вокруг. Как только резная калитка захлопнулась за моей спиной, я начала отсчёт дней, оставшихся до моего выхода из плена Сиротского приюта. Меня поселили в комнату к Арие и Люсьен. Им обеим было по четырнадцать, и приняли они меня отнюдь не дружелюбно. Мы часто дрались впоследствии, однако спустя время подружились. Когда моим соседкам по келье стукнуло по семнадцать, они выпорхнули из приюта и больше никогда здесь не появлялись, хотя клятвенно обещали меня навещать. По слухам, Люсьен устроилась на работу в Дом Терпимости, а Ария вышла замуж за мелкого торговца. Впрочем, сплетням я не верила, ведь приютским детям не было доступа к внешнему миру, так что, скорее всего, эти слова не больше, чем просто выдумка. Моё детство закончилось, как только я переступила порог этого заведения. Здесь не было детей, не было девочек и мальчиков. Здесь были лишь безликие и безымянные существа в чёрных рубахах и штанах, бесправные и молчаливые. Обуви нам не полагалось, так что к семнадцати годам кожа на моих ступнях затвердела, превратившись в корку. К волосам было особое отношение — чтобы не разводить вшей, мальчиков брили наголо, а девочкам заплетали тугие косы, оборачивали вокруг головы и повязывали сверху косынку, которую меняли раз в три месяца. Основным нашим занятием было мытьё полов. Мы днями и ночами отмывали до блеска тёмные коридоры, холодные подвалы и пыльные чердаки приюта. Любые игры и развлечения были запрещены. Девочкам и мальчикам, достигшим пятнадцати лет, разрешалось более полы не драить. Их делили на две группы и обучали: девочек — стряпать примитивные блюда, в большинстве своём чечевичную кашу, мальчиков — чистить трубы да забивать гвозди. Каждый день, каждый час и минуту, я отсчитывала, сколько же мне осталось здесь оставаться. Моё сердце просило свободы, а руки, жилистые из-за тяжёлой работы, — отдыха. И вот мне семнадцать.***
Я стояла за тяжёлыми чугунными воротами приюта. Впервые за столько лет я здесь. Снаружи. Я смотрела на высокое серое здание глазами, полными презрения. Свободна. Теперь я свободна. Я стянула с головы белую косынку, порядком осточертевшую за столько лет. Даже не взглянув на неё, я бросила тряпку в канаву и отвернулась от Сиротского приюта. Итак... Меня выпустили в жизнь без малейшего представления о том, что мне делать дальше. Куда идти? Живот опять урчит от голода. И что делать теперь? Не долго думая, я поплелась куда глаза глядят, надеясь, что решение всех моих проблем появится само собой. Был полдень, бледное солнце находилось в зените над моей головой, в городе было по-уютному шумно, тепло. Нужно подумать, что я умею делать хорошо. Хм. Ну, я вообще неплохо готовлю... Хотя нет, съев мою стряпню, старый приютский пёс издох после долгих мучений. Я умею шить... Нет, не умею, стежки расходятся, а мне легче сделать сальто назад, чем вдеть нитку в иголку. Ладно. Я умею мыть полы. Благо, этому нас выучили очень хорошо. Но куда можно наняться, чтобы мыть полы? Решение пришло само собой, когда я наткнулась на висящую на стене дома табличку «Таверна Песчаный кот». Таверны... Там наверняка найдётся работёнка для меня. Я поискала глазами вход и, заметив внушительную дверь красного дерева, проникла внутрь. В нос ударил резкий запах гари, алкоголя и пота; повсюду беспорядочно шныряли девушки-официантки; за дубовыми столами сидели грязные мужики, некоторые из которых держали на коленях полураздетых, пьяно хохочущих девиц. М-да, не самое лучшее место, но всё же стоит попытать счастья. Я остановила за руку одну из торопыг-официанток: — Извините, где я могу найти хозяина этого заведения? — Хозяин? — девушка испуганно выпучилась на меня. — А зачем вам хозяин? Вам не принесли заказ? Кто-то из посетителей пристаёт к вам?.. — Нет-нет, — я завертела головой — Я просто хотела поговорить. По поводу работы. — А-а, — протянула девушка, взгляд которой мигом из испуганного превратился в надменный. — Ты из Дома Терпимости. — Нет, — твёрдо сказала я. — Я хочу устроиться на простую, обычную, работу. — За угол прямо, а потом направо, — бросила девушка и, высвободив руку, поспешила по своим делам. Я кивнула в благодарность и пошла, куда сказано. И ещё раз убедилась в том, что заведеньице это преомерзительное. Я пробиралась через плотно сдвинутые столы и стулья, за которыми скучились пьянствующие компании. Она горланили песни, обжимались с женщинами, дышали друг на друга перегаром. Я почти дошла до двери с надписью «Господин Жак», за которой, по логике вещей, и должен был находиться хозяин этой таверны, когда мне на бёдра опустились тяжелые, грубые руки. — Эй, крошка, ты попалась, — шепнул мне на ухо хриплый голос, одарив сполна затхлым запахом перегара. — Нет, извините, — я попыталась спихнуть руки незнакомого мужика. — Я ищу хозяина. — Я могу быть твоим хозяином, — шептал он, притягивая меня еще ближе. До чего же противно. — Ты только скажи, я могу быть кем угодно для тебя, красавица. — Убери руки! — рявкнула я, со всей силы наступив ему на ногу. Мужик взвыл и отпустил меня, прыгая на одной ноге. Я, воспользовавшись этим, быстро прошмыгнула в дверь кабинета хозяина, предварительно даже не постучав. Я тихо закрыла дверь и медленно развернулась. Помещение кабинетом назвать было нельзя. Перед моим взором предстала маленькая, обшарпанная каморка с пожелтевшими стенами и обвалившейся побелкой. — Вам что нужно, милочка? — раздался сиплый голос справа от меня. Я резко повернула голову, чтобы встретиться взглядом с серыми, поблёкшими глазами толстого, лысеющего мужичка. Видимо, это и есть хозяин. Я, нервничая, пригладила волосы. Боже, я, наверное, как пугало сейчас выгляжу. — Я бы хотела устроиться на работу... - начала было я. — А-а-а, — протянул хозяин. — Ты Берта? Из Дома Терпимости? — Нет! — да что ж такое-то. Я что так похожа на проститутку? — Я хотела утроиться к вам на работу: полы там мыть, подносы носить... — Нет, спасибо! Мне лишний рот здесь не нужен. У меня только дочери здесь работают, - мужичок замахал руками, выгоняя меня из кабинета. — Иди-иди отсюда! Если ты не Берта, для тебя тут нет работы. Хотя мордашка у тебя симпатичная, можешь заменить её. — Нет-нет, — я покачала головой, пятясь к двери. — Такой работы мне не нужно. — Ну вот и скатертью дорожка! — Хозяин вытолкал меня в коридор и захлопнул перед носом дверь. Ожидаемо. Настроение упало совсем. Я вышла из таверны на улицу и поплелась искать своё счастье. Смеркалось. Фонарщик зажигал факелы на стенах домов. А я шла по пыльным улицам, босая, голодная и начинающая мёрзнуть. К наступлению ночи я обошла уже три таверны и две пивнушки в поисках хоть какого-то заработка. Во всех пяти местах мне отказали, ссылаясь на всё что угодно, чтоб я только побыстрее ушла из их заведения. Я шаркала ногами по пыльной дороге, раздумывая о том, где бы переночевать. Мне было холодно, но нужно было идти дальше. Я облокотилась на стену дома и медленно скользнула по ней вниз, садясь на корточки. Что мне делать? Я уткнулась лбом в колени, думая о том, что, возможно, слух «большинство выпускниц Сиротского приюта устроились на работу в Дом Терпимости» — чистая правда, ведь больше, по сути дела, идти некуда. Дом Терпимости... Нет, к проституткам у меня никогда не было предвзятого отношения. Я знала, ещё по опыту Кэри Уинтфор, которая выпустилась из приюта три года назад, что очень много на свете девушек лёгкого поведения оказались торговками своего тела из-за вынуждающих обстоятельств. Кэри разбила огромное антикварное зеркало госпожи Лейпциг, директрисы приюта, за что была должна выплатить удвоенную его стоимость в течении пяти лет, либо же Лейпциг отдала бы её в Жандармерию. Кэри выбрала самый лёгкий способ заработать деньги, чтобы отдать долг, и постучала в двери Дома Терпимости. Но выход ли это для меня? БА-БАХ! Я подскочила на месте, озираясь по сторонам в поисках источника ужасного звука. Но всё затихло так же быстро, как и началось. Разве что столб пыли вознёсся к небу в пяти-шести кварталах отсюда. БА-БАХ! БУМ! Я закрыла уши руками и зажмурилась. Что происходит?! Повсюду послышались взрывы и грохот, а через пару мгновений к ним подключился ещё и визг испуганных людей. На полуопустевшие улицы высыпал, казалось, весь город. Все куда-то бежали, испуганно вереща. Меня впечатали в стену, кто-то наступил мне на ногу, я получила локтём под дых и, согнувшись, упала на брусчатку, попав под бесконечный поток обезумевших, будто стадо, людей. Везде что-то грохотало, я просто не понимала, в чём дело. Люди не останавливались из-за меня, многие пробегали, наступая мне на руки и волосы. Я попыталась подняться и получила чьей-то ногой по лицу, чувствуя, как тягучая и тёплая кровь заструилась по подбородку. Я смогла выбраться из толпы, двигаясь против общего потока вдоль стены. Я прижималась к ней так сильно, как только могла, стараясь, чтобы меня не задели. А повсюду всё ещё слышались взрывы. В воздухе пахло гарью и пылью. Пыль и смог вытеснили кислород, плотным туманом расстилаясь перед глазами. Ничего не было видно, я шла почти на ощупь, сама не зная куда. Мои руки нашарили ручку двери на стене, и я остановилась, часто кашляя. Я постучалась, не сильно рассчитывая, что в доме кто-то окажется. Не прошло и минуты, как дверь отворилась. — Убирайся, оборванка! — Обладатель голоса, которого я не разглядела из-за колющей глаза пыли, попытался закрыть дверь, но я не дала, протискивая руки и ноги в щель. — Добрый господин... нет... послушайте, - я не давала закрывать дверь, но хозяин дома был сильнее меня. - Скажите... Скажите, что происходит?! — Дом Бомондов объявил войну короне! Убирайся к чертям! — Мужчина сильно ударил меня по пальцам и, воспользовавшись моей слабостью, вытолкал на улицу, захлопнув дверь.***
Я провела эту неспокойную ночь в сточной канаве под мостом. Я была здесь не одна — многие жители города выбрали мост в качестве защиты от катапультных снарядом незримого противника. От голода я уже пару раз упала в обморок, очнувшись от дикого холода, коим меня обдавали выливаемые с моста в канаву помои. Было раннее утро, впрочем, я не спала всю ночь. Взрывы утихли всего пару часов назад, и я, воспользовавшись этим, решила попробовать без приключений добраться до Дома Терпимости. Я решила сама свою судьбу. Я не смогу выдержать ещё один день без еды, шляясь в поисках заработка. Зато в Доме Терпимости всегда можно найти работу, хотя ублажать мужчин я не умею, даже не представляю себе, что именно от меня потребуется, но раз все туда идут, значит, не всё так плохо. Из размышлений меня вырвали внезапные крики, доносящиеся с противоположной стороны улицы. Я повернула голову и подошла чуть поближе, желая узнать, в чём снова дело. На крыльце дома разворачивалось целое представление. Трое мужчин в голубых мундирах выволокли на улицу сонного паренька лет пятнадцати, за ним бежала рыдающая женщина, которая затем упала на колени и вцепилась в штанину одного из жандармов. — Пожалуйста! Прошу вас! Он же ещё ребёнок! — рыдала она. — Он совсем ещё дитя, ему едва... едва стукнуло... Я прошу вас! Оставьте его! — Королевству нужны его верные сыны в эти тяжкие времена, — бесстрастно ответил жандарм, отшвыривая женщину. — Твой сын будет защищать Отечество. Ты должна гордиться! — Он будет пушечным мясом! — взревела женщина — Пушечным мясом!!! Оставьте моего ребёнка! — Сейчас на счету каждый человек, — чуть мягче ответил второй жандарм. — В армию призывают мальчиков и младшего возраста, чем твой. Государству нужны защитники... — Как, как дети смогут защитить Государство?! Как?! Умирая?! Я отвернулась от этих людей, желая поскорей убраться отсюда. Война господ. Эти ублюдки сами развязали её, а умирать должны обычные люди. Они забирают в армию даже совсем безбородых юнцов! Скоро и женщин с детьми начнут призывать... Я резко остановилась. Ведь в армии... В армии кормят...