Шепотом

- В смысле? – непонимающе застываю с наведённой на очередную программу мышкой на экране. - Я подумал… - сам себя перебивает: - Мне кажется, это бессмысленно. Извини, что приставал к тебе. Я поступал неправильно и безответственно. Решительно понимаю – что-то здесь не так. Сообразить бы что. - У тебя что-то стряслось? – спрашиваю не в тему. Долго молчит, когда отвечает, голос такой… не могу точно описать, но по ощущениям, будто прикосновение к битому стеклу. - Нет, ничего. Просто подумал. Неважно. Но я почему-то ему не верю. Обычно я не докапываюсь, но здесь есть нечто настораживающее. Словно где-то далеко непрерывно звучит пожарная сирена. Поэтому не отвязываюсь: - И всё-таки? Насколько мне помнится, из-за пустяков ты не звонил ни разу. - Нет, не пойми меня неправильно. Я хочу попрощаться – ничего особенного. - Ты куда-то уезжаешь? - Нет. Я… ну, понимаешь, так как это всё бессмысленно, я хочу это закончить. Что за ахинея? Мальчишка выражается слишком путано, что совершенно не в его стиле. - Каким образом? Фыркает, но как-то неестественно: - Понимаешь… Чёрт, так много лишних слов. Не знаю, как правильно сказать… В общем, я хочу закончить это для себя – чтобы р-раз, и никто во мне больше не корчился, не мучился. Ко мне подошла коллега, и я кивнул ей, подтверждая, что скоро закончу разговор и выполню-таки её просьбу. - Никиш, не тяни. Выкладывай всё как есть – я на работе. Снова молчание. Я уж думаю, не дождусь ответа, когда… - Я хочу спрыгнуть с окна. Закончить всё. Умереть. Всё во мне замерло. - Ты смеёшься? – первая реакция. Ту-дух… ту-дух… Моё сердце редко бьётся в столь замедленном ритме. - Нет, - теперь его голос спокойный. Убийственно спокойный. Кончики пальцев начинает неприятно покалывать. Сглатываю. Пока ещё не верю. Стараюсь не верить. - Это неудачная шутка. - Это такая же шутка, как и моё признание тебе, а… ладно, неважно. Думай как знаешь… Пока. - Стоять! – замораживаю голосом пространство, одновременно бесшумно поднимаясь с кресла. Сигнализирую коллеге, мол, скоро вернусь, и быстро ухожу. Вспоминается Шурик и Лёха, её заболтавший. И как Леха поверил моей безответственной подруге, так сейчас я безоговорочно верю Никише. Потому что эта мразь, несмотря на всю придурковатость, образ домашнего мальчика и прочие закидоны, умеет держать слово. Нужно что-то сделать… Нужно что-то сделать. - Никиша, не смей отключаться, - не знаю, о чём с ним можно сейчас говорить, но понимаю: отпускать его в таком состоянии нельзя. Сказать: «Ты хоть понимаешь, что делаешь?» или втирать о ценности жизни по меньшей мере глупо – Он сам это понимает, а если не понимает, то в таком состоянии не поймёт подавно. С оглядкой на Шурика опыт истерик у меня имеется, но, чёрт побери, не такой! - Зачем? – отстранённо спрашивает. – Я сам не знаю, зачем тебе позвонил. Это, бля, судьба. - Попрощаться, - язвлю, выбегая из офисного здания. Выбегаю как есть: в тонком свитере, без верхней одежды и перчаток. Не время. Меня, мать твою налево, никто не учил, как отговаривать нервных детишек от попыток себя угробить. - Да, наверное. Но, думаю, зря. Пауза. - Почему? Мы оба понимаем – вопрос не о том, зря ли был тот звонок. - Ничего такого, - говорит с некоторым придыханием. Из динамика слышится звук от порыва ветра из, кажись, открытого окна. Меня пробирает невольная дрожь. – Просто всё так навалилось: семья, друзья, знакомые. Всего лишь устал. Надоело. Нахожу взглядом байк, понимая, что не знаю, куда ехать. - Так ты дома? – спрашиваю, будто невзначай. - Ага. Удобно, правда? Родители на работе, думают, что я в школе. Когда придут, надеюсь, не сразу заметят. Не хотелось бы их огорчать, но по-другому не могу. - Ты ж хотел стать гонщиком? Как же твоя цель? Прикрываю микрофон ладонью. Завожу мотор. Слава богу, мне сегодня вздумалось прокатиться на байке. Счастливое совпадение. - Перебьюсь. Стартую, не замечая светофоров и зажимая телефон между плечом и ухом. - Никиша… Прерывает насмешливо: - Не успеешь. Проницательная тварь. - И не думаю, - пренебрежительно. Мой козырь испарился. – Мне только интересно, ты соображаешь: это - всё, конец? - Соображаю, - не легкомысленно. – Я пытался менять. Не получается. Слышу, как где-то в горле бьется ржавая консервная банка моего сердца. Теперь – лихорадочно, загнанно-быстро. А вместе с этим приходит чёткое осознание – я не посмею его потерять. Потерять такого незнакомого мне, по-дурацки отчаянно серьёзного мальчишку. Вообще не хочу никого терять. Поэтому-то… поэтому я и стараюсь никого не подпускать ближе. И чёрт побери, ему всего семнадцать, а зная, что он, с-сукин сын, серьёзно решил угробиться… - Всегда есть выход, - зло отвечаю, лавируя между чужими авто. - Не в этот раз, - фыркает, смеётся и… Отключается. Я матерюсь на всю улицу, прибавляя газу. Ветер в ушах. Холод щиплет кожу. Замерзаю, но горю изнутри. Он вывел меня из себя. Он задел меня – не единожды. Он настаивал, приходил раз за разом, чтобы теперь… уйти? Ему всего семнадцать. Твою м-мать… В горле застревает комок. Холод – вязкая пустота достаёт-таки меня изнутри. И тут же взрывается жаром – жаждой действия. Никогда, ещё никогда я так сильно не желал куда-то успеть. Я вообще никогда так сильно ничего не желал. Говорят, всему своё время, но на практике ни черта не так: ты либо газуешь, либо тормозишь и навсегда остаёшься позади – не лузером, но иногда в дураках. Секунды тянутся оглушительно медленно, а у меня в висках стучит чужая неприкаянная жизнь. Как ты вообще до такого додумался, придурок? Ты же сильный и стойкий: сильнее меня и множества подобных мне, вместе взятых, так что за… И верю, и не верю, что такое запросто могло случиться. Почти доезжаю до вереницы жилых домов, когда понимаю: короче – через дворы. Я успею. Бросаю байк прямо на дороге – нет времени на что-то другое. Спрыгиваю на ходу, примерно ориентируясь в местности, и бегу к дому Никиши. Я успею. Первым порывом смотрю вверх – в окнах никого. Никого, пытающегося грохнуться насмерть. Не знаю, на каком этаже он живёт, поэтому цепляюсь к первому встречному. - Вы не знаете, - быстро перевожу дыхание, - в какой квартире живёт Никита? Он старшеклассник. У него ещё собака – такса. Женщина выходила из подъезда – я чуть не сбил её с ног. - Да, здесь, седьмой этаж, налево. Даже не кивнув, взбегаю по ступенькам. Попутно набираю номер. Я успею. Добегая, слышу мелодию за чужой дверью – той самой – налево. Дёргаю ручку – заперто. - Никита! Открывай! – ору, тарабаня в дверь. – Не валяй дурака! Забудь о чёртовом окне и открой мне дверь. Ни единого звука – одна грёбанная мелодия по ту сторону. - Никита! – шандарахаю по двери кулаком с такой силой, что в подъезде слышны отголоски и эхо от удара. Тишина. Я… успею? Кусаю губы. Неосознанным жестом прикасаюсь и сжимаю через свитер свой серебряный крест. «Нет ответа». Звоню ещё раз. Кричать что-то нет смысла, как и выбивать слишком крепкую даже на первый взгляд дверь. Пытаюсь верить в лучшее, но, к сожалению, я прагматик: и не такое видел. Секунду стою в прострации, условно пытаясь растянуть момент пустоты в голове. А потом у меня просто опускаются руки. Он не откроет. Некому открывать. К горлу подступает комок. Не понимаю, что со мной. Наверное, это от бессилия. На ощупь найдя перила, прислоняюсь к ним и прикрываю веки. Не успел. Я даже не до конца осознаю происходящее. Дышу равномерно: за вдохом - выдох. Главное, вернуть спокойствие. Но я ни черта не спокоен. Резко становится холодно. Это я… виноват? «Да», - шепчет на ухо противный голос. Отталкиваюсь от перил, чтобы спуститься, обойти дом и удостовериться, что Никита лежит внизу. Когда… щелкает дверной замок и дверь, как по мановению волшебной палочки, открывается. На пороге – Никиша собственной персоной: в изношенных спортивках, вязаном свитере и тапках. На лице ни капли типичной обречённости суицидника. Только… сардоническая ухмылка. Смотрит на меня, с наигранной беззаботностью разводит руками: - Шутка. Правда, весело? В этот момент он напоминает сбрендившего гениального владельца театра одного актёра, а во мне последние секунды дотикивает подходящая для особого вида вендетты концентрирующаяся в костяшках пальцев неостановимая водородная бомба.