На перекрёстье трёх дорог

В ней жила магия. И они могли сколько угодно отпираться, отнекиваться, отмахиваться от этой мысли - магия плескалась в ней, будто бы в глубоком чёрном озере. И Глеб знал, что по взгляду этого не понять, не прочесть по её крови, но сила никуда не денется. Рано или поздно она вырвется на свободу, рано или поздно всё это оборвётся, будто бы чужая надменная, пустая игра. Он знал, что нити осталось жить не так уж и долго - но выбора ни у кого не осталось. Перекрёстье было не настолько близко, чтобы развалить их маленький мир за считанные секунды. Она не смотрела на мужа за этим обедом. Они редко все вместе собирались за одним столом - и Таня сидела прямо напротив своего отца, будто бы жизнь и так мало наказала её за всё то, что бедная девочка, его несчастная милая супруга, никогда в своей жизни не совершала. Эта ноша тяжела - грехи прошлого, дедов, отцов, даже тех, о ком молчит история, обрушились на её узкие плечи, будто бы больше не было на свете подходящей жертвы. Леопольд прожигал её взглядом будто бы насквозь. Он знает - Глебу не хотелось думать об этом, потому что он понимал - Инквизитор не позволит отпустить её на свободу. Инквизитор боится перекрёстья - сегодня сгорел дом одного из его помощников, пропавших несколько месяцев назад, и теперь... Теперь, когда в пламени нашли ведьмины кости, толпа не утихнет. Толпа гримит там, совсем-совсем рядом, и они слышат её. Толпа не отпускает и не позволяет просто так жить. Толпа не даст уйти, даже если Леопольд Гроттер очень сильно этого захочет - у них нет выбора, ему светит одна только смерть, при всех раскладах, и он это заслужил. Гроттер содрогнулась, когда он сжал её ладонь - но это было только выражением немой, неслышной поддержки. Она не улыбнулась в ответ, но не одёрнула руку - потому что если в нём она не найдёт своего покоя, то не встретит его уже больше ни с кем. Слишком много пролилось крови, слишком много боли на улицах - холодом обагрило весь мир, и они задыхаются от кошмара окружающих. - Сегодня опять горит город, - Леопольд смотрел на дочь, будто бы это она была во всём виновата. - Праздник Ведьм скоро, а мы не подготовили доселе ни одной ведьмы для сожжения. Неужели ты считаешь, что падение традиций стоит твоего мелочного счастья? Он бросил на неё такой презрительный и преисполненный ненависти взгляд, что Таня будто бы потеряла возможность дышать. Праздник Ведьм - это праздник торжества инквизиции, их шум, их радость, то, что они предъявят всему миру в качестве очередного аргумента во право их существования. И в полночь, когда будут бить часы на главной площади, самую коварную, самую тёмную из ведьм сожгут на костре, а после они все возьмутся за руки и будут плясать вокруг кострища. И пусть у Леопольда некромаг в зятьях, праздник никто не отменит. Никто не позволит ещё одной ведьме пережить Праздник, никто не даст им спокойно продержаться до следующего дня, до того мгновения, когда реальность наконец-то куполом сомкнётся над головами и перестанет пить кровь - с такой уверенностью, с таким болезненным упрямством, что не описать словами. Они слишком устали. И вокруг, впрочем, слишком холодно для полноценного Праздника - в прошлый горела ведьма, сестра Глеба, а на этой? - Мне кажется, - проронил Бейбарсов, выпрямляя спину, - что уже как раз время отменить это безумное празднование. Вы так не думаете? - Пламя веками очищало души нашего народа, - покачал головой Гроттер. - И сколько б они не сочувствовали вам, погани некромажьей, ничего от этого не изменится. Ночь Ведьм случится, и самая тёмная ведьма сгорит на кострище. И вы будете стоять там и смотреть на это. Глеб бросил на него короткий, равнодушный взгляд - у него уже всё равно некого жечь. Жена разве что - но этого Леопольду Гроттеру не простит народ. Народ, который сам восстал за счастье девчонки, из-за которой едва ли не сгорел город. Всё это слишком кроваво и слишком страшно; Леопольд осторожен и ни за что не рискнёт разбить их идеалы. Всё будет хорошо, может быть, даже лучше, а что Гроттер так отчаянно пытается отыскать выход, пытается нащупать возможность разрушить их привычный, нормальный мир - ну так божества ему судьи. И всё будет так, как должно быть. *** Таня казалась бледной, будто смерть. Кострище, которое складывали для самой тёмной ведьмы, должно было принадлежать ей. Ритуальный мрак плескался в её глазах, и холод лился с её пальцев. Страшные, адские чары - это её несчастье, и именно это должно было стать ключом ко всему. Они откроют таинственные, невидимые прежде двери, они и мир расколотят на части, оставив от него только мелкие осколки под ногами. Протанцуют по невидимому стеклу, пока мрак не разлучит их. Кострище должны были зажечь. Совсем-совсем скоро - стоит только на него взойти ведьме. Стоит только часам пробить. Гроттер казалась бледной, будто бы стена. Тьма боролась в ней, и Перекрёстье мечтало заполучить свою свободу. Глеб знал - он не сможет удержать её, как бы ни старался, если ведьма вдруг сорвётся в пляс - он ничего не сможет сделать со своей супругой, если жажда крови окажется так сильна, как он действительно предполагает. Но она смотрела на мир холодно и равнодушно. Она ждала того мгновения, когда реальность вспыхнет - и была готова взойти на кострище заместо любой девчонки, которую туда втолкнут. Глеб обнял её одной рукой за плечи, привлёк к себе, будто бы пытаясь успокоить - но это вряд ли способно было помочь. Только не сегодня, не тогда, когда девушка мысленно подписала себе приговор и так отчаянно жаждала его исполнения. Разумеется, никто не посмеет тронуть её и пальцем - но ведь и сознательность проявлять не стоит, рваться на огонь и ждать, что боги - или кто-то ещё, - помилуют её. Этого никогда не случится. Мир слишком жесток, холоден и отвратителен, мир не позволит себе отступиться и не хватать её за руки-ноги, затягивая в страшный водоворот реальности. ...Леопольд взошёл на небольшой помост, держа что-то в руках - осторожно, будто большую ценность. Ведьмы всё не было - но он отыскал жертву, раз уж был настолько доволен. И Гроттер казалось, что сейчас её схватят и потянут к костру. Народ казался несметной сплошной массой. Толпа волновалась, вспыхивала где-то драками и криками - они ждали, что кто-то уничтожит ведьму, ждали, что кто-то её пожалеет, и всё обратилось в новую вспышку крови и боли, ужаса и ада - для той несчастной, что будет гореть на костре, для каждого лично - это не имело значения, кто пострадает больше. - Народ! - голос Леопольда звучал, как всегда, громогласно. Он подготовился - надел свой лучший траурный наряд, облачился во всё чёрное, будто бы так пытался оградить себя от презрения народа, а теперь взирал на них всех повелительственно и холодно. - Сегодня - наш ежегодный Праздник Ведьм, день, когда мы на целый год от столицы отгоняем мрак! Кто-то зашумел, кто-то закричал - будто бы холод не дотянулся до них. Но мрак расползался, его щупальцы тянулись ко всему живому, вырваться - нереально. - Народ! - он призвал к тишине этим восклицанием, так и не открывая, что же держал на руках. - Сегодня тот день, когда мы должны не позволить Перекрёстью ступить на земли нашего мира! День, когда мы не позволим волшебству поглотить всё. Многие годы мы заблуждались, мы считали, что волшебство - это обязательно тьма, в чьих бы руках она ни была! Глебу было смешно. Заблуждались? Будто бы он думал не так, будто бы Леопольд Гроттер не боялся чар до безумия! - Но сейчас я понимаю, осознаю свою ошибку! - Леопольд поднял голову, будто бы ждал, что толпа загудит, забросает его чем-то. - Сейчас я знаю - даже в руках у тёмных магов чары могут творить добро. В конце концов, сколько людей может исцелить мой зять? Как ведьма может несметно помочь в бою, поддерживая чарами солдат Святой Инквизиции?! Люди одобрительно загудели. Да, он умел найти ключик - умел открыть их сердца и пробраться в них, пройтись там своими грязными ногами в тяжёлых ботинках. - И только одно мешает нам воссоединиться с магами! - он говорил, будто бы гордый вечный король, а не обыкновенный фанатик, религия которого умирала. - Только одно - тьма, которая встала у нас за плечами. И сегодня будет последнее сожжение, сегодня случится то, чего я жаждал столько времени - мы сожжём тьму и забудем о пламени! Тёмная ткань упала. - Этот ребёнок, - продолжал он в полной тишине, - под звук часов падет в пламя. Этот ребёнок сгорит, будто бы символ всего мрака. Это дитя унесёт за собой боль. Кострище пылало - мерным, ровным огнём. Таня даже не знала, когда его подожгли - разве это имело значение? Она только видела, как стрелка часов медленно подбиралась к полуночи - как тянула пухлые ручки к деду её дочь. Слышала, как горело пламя за спиной. Часы разорвали воздух тихим, странным стуком. Праздник Ведьм начинался - ребёнок даже не плакал. Это не она тьма. Это не она принесёт мрак в сердца народа, не она столкнёт всех в этот ад, в Перекрёстье. Не она перечеркнёт всю историю и встанет на неё своими ногами, не она остановит всё, что было, разрушит, будто бы в реальности нет ни единого шанса пережить всё это. Не она. Гроттер знала - её дочь тут ни при чём. Её дочь - хоть сто раз дитя некромага! - не убийца. Это она не могла определиться, кто именно на перекрёстье должно погибнуть первым. Громко отсчитывали последние секунды жизни её дочери часы. Гордо Леопольд Гроттер подходил к пламени с ребёнком на вытянутых руках - так отчаянно, так страстно пытаясь сжечь вместе с маленькой внучной свои проблемы. И всё переменилось. Казалось, ещё мгновение назад была весна - ясная и тёплая. Ещё мгновение назад дул нежный весенний ветерок, и маленькие искры касались толпы. Но сейчас пламя разверзлось сплошным куполом над ними - огненные языки лизали воздух, небеса, с которых сыпались тяжёлые хлопья снега. Перекрёстье наступило - кровь разлилась вокруг сплошным ковром, сплошной болью, которую попробуй останови. Сколько кошмара! Сколько ада и ужаса - попробуй остановись. Холод, боль, кошмар - мир полыхал вокруг одним несметным потоком, одной ровной линией, и толпа отступала за границы. А после всё стихло. Растворилась в воздухе ведьма, и её дитя, не осталось и следа от некромага - и горстки пепла на земле. И Инквизитора тоже не было. *** ...Она провела гребнем в последний раз по смоляным волосам девушки и улыбнулась - сегодня её дочь выходит замуж. Сегодня её принцесса наконец-то становится взрослой - такая сильная. Шёл двадцатый год после перекрёстья. Ведьма мотнула головой - вспыхнули рыжие волосы, - и улыбнулась мужу, будто бы ни в чём ни бывало. Огромный дворец, едва уцелевший от пожара двадцатилетней давности, отстроили заново - и завтра их дочь королевой переступит его порог. Завтра их дочь примет наконец-то дар, который дал ей народ двадцать лет назад, поклоняясь чарам - не Инквизиции. Это будет завтра. А сегодня они в этом дворце - король и королева. Последний день до свободы. И она вновь посмотрела на своего супруга, но не пожелала отвлекать его от дел. ...Она спустилась по крутым ступенькам вниз - отмахнулась от слуг, от матери, от каждого, кто её помнил. Отбросила за плечи рыжие волосы - и только тёмно-зелёные глаза выдавали мрак, так и не утихший в её душе. Прошла по длинным коридорам - тут держали ведьм когда-то, - и посмотрела сквозь прутья, сквозь решётки самой последней, единственной занятой камеры. Он скрутился в углу - старый, покрытый ожогами, испуганный человек, - и попытался прошептать что-то, но она оборвала его одним коротким жестом. Он жив. Ему жить ещё долго-долго. Пока ей не надоест. ...Её зелёные глаза вновь зажглись чернотой - и погасли, позеленели в очередной раз, словно ничего и не было. Она поднималась по крутым ступенькам, как и много тысяч раз подряд, чтобы короновать завтра свою дочь и улыбнуться вновь своему мужу.