Леонид при Фермопилах

      Преамбула: отрывок, в завершенном романе располагавшийся бы где–то после повествования о визите Фригг в камеру Локи, детали которого стараниями Одина стали достоянием всей асгардской общественности.       В отличие от государя, каждый раз раздраженно отмахивавшегося, когда кто–нибудь из его свиты намекал ему открытым текстом, что пора бы уже прекратить стареть, иначе у народа могут закрасться смутные сомнения ("Что я? Не барышня. Узнают"), королева не гнушалась возможностями, открытыми древними знаниями, и выглядела много моложе своих лет. Впрочем, ее возраст не поддавался определению.       Она была высокой, но хрупкой, бледной женщиной с аристократическими чертами лица и тусклыми, часто волновавшимися волосами цвета кофе с молоком. В тон волосам были и большие однотонные глаза. В белилах королева не нуждалась, на румяна взирала, как Петр I на кафтаны, чернить брови считалось уделом простолюдинок. Туалеты ее были изысканны, но, как правило, довольно скромны, и вообще, государева супруга на своем облике не зацикливалась и больше времени уделяла приобретению практических навыков и теоретических знаний, которыми, правда, ей удалось поделиться с сыновьями лишь частично (выступать в роли учителя для своих потомков считалось неподобающим коронованным особам поведением), точнее с младшим сыном — старший, несмотря на все увещевания родителей и приближенных ко двору, никакими знаниями не интересовался. "Даже деревья раз в год плодоносят, но от вас, ваше высочество, по всей вероятности, плодов мыслительного процесса ждать не придется", — так примерно звучали увещевания лучших умов Асгарда, служивших при дворе.       Ни днем ни ночью королева не выпускала из мыслей образ приемного сына, чувства к которому совмещали в себе, казалось бы, несовместимые вещи — страстную и платоническую любовь.       Она вспоминала, каким он был, когда Тор попал в немилость к отцу и был сослан в Мидгард. Впечатлительный старик не выдержал такого удара, и бразды правления взял в свои руки соперник наследника в борьбе за стол, хотя тот был скорее стулом. Приняв символы власти из рук верховного жреца, он первым долгом распустил не способный ни на какую мысль парламент. Парламентарии — сбор блатных и нищих, столь же безынициативных, сколь и царь, — не нашлись что возразить и разбрелись по домам, как побитые собаки.       Все время, что было не занято государственным управлением, Локи проводил с матерью — за Одином ухаживали слуги.       Бессонные ночи королева проводила в покоях своего молодого короля. По вечерам — а иногда и по утрам, окутанныe предрассветным туманом, — они гуляли в королевских садах. Фригга, обвивая сына руками под покровами его мантии, упоенно прижималась к его груди, защищенной доспехами. Ей доставляло опьяняющее удовольствие позволять ему демонстрировать свое превосходство над ней, в том числе и физическое.       Это было совершенно особенное время, и он был особенным. Как и сейчас. Но тогда, в то время как он был наделен безграничной политической властью, его взгляд выражал чувства человека, оставшегося один на один с непреодолимой сложностью задуманного, — сейчас он не имел ничего, но являлся живым воплощением власти — власти, прежде всего, над собой.       Каждый раз при виде сына королева едва не теряла сознания, лишенная почвы под ногами сокрушительной экспрессией этой выдающейся личности.       Королева отличалась поразительной стойкостью, как и ее приемный сын, и сейчас с легкостью в душе наслаждалась воспоминаниями об их последней встрече, пребывая в абсолютной уверенности относительно того, что содержание сына под стражей долго не продлится.