***
Утром мы проснулись под сонный, но от этого не менее возмущенный возглас Майка: — Что за херня? — он несколько раз оглушающе громко похлопал в ладоши, пытаясь воззвать к нашему вниманию и развеять сонные чары, царившие в помещении. Я с усилием воли открыл глаза и в ту же секунду осознал причину столь гневного поведения обычно безобидного по натуре Майка. Простыня, в которую закутался Джерард этой ночью, вся смялась, оставив своего хозяина практически голым, хотя всё же самые интимные места остались неплотно завернутыми в ткань. Сам же Джерард практически лежал на мне, пригвоздив к полу и не давая возможности освободить затекшую под его весом левую руку. Он лежал на животе, закинув на меня левую ногу, и предоставляя неповторимую возможность почувствовать прикосновение его паха на моем бедре. И хотя между ним и присутствовала тонкая ткань простыни, это не избавило меня от накатившей распаляющей волны, которая прошлась по всему телу с ног до головы и запустила в моем организме необратимые физиологические процессы, которые в последнее время стали слишком уж часто возникать под влиянием Джерарда. Помимо этого, крепко обняв меня левой рукой, Джерард комфортно возложил свою взъерошенную голову на моей груди, покрывая кожу вокруг соска теплым дыханием из приоткрытого рта, через который просачивалась небольшая слюнная капелька. Да, Джерард, действительно, спит наверху… во всех известных населению планеты смыслах. — Я спрашиваю, это что?! — увидев мое триумфальное пробуждение, Майк заорал вновь, раздражая меня, словно назойливый будильник, который хотелось поскорее вырубить. На нас не без интереса пялились уже и Боб, и Рэй, при этом весело перешептываясь и издавая нервные смешки. А Джерард только-только распахнул глаза и с милой, полной детской непосредственности улыбочкой, взглянул на меня, чем воззвал к очередному безудержному танцевальному фестивалю мурашек на моей коже. Должно быть, до него не сразу дошёл глубинный смысл всего происходящего, потому что через несколько секунд он встрепенулся, посмотрел на ошарашенных парней, вытаращив мутные после сна глаза, и начал быстро заматываться в злосчастную простыню. — Это совсем не то, о чём вы подумали! — отчаянно воскликнул он, пока я смущенно и нервно посмеивался, разминая свою освобожденную из плена затекшую руку. — Не желаю более ничего слышать… И видеть тоже. — все также злобно, даже как-то непривычно пугающе, процедил Майк, и покинул комнату с видом полным разочарования и негодования. Боб и Рэй, ничего не сказав, но постоянно смущенно оглядываясь на нас, перешептываясь и спотыкаясь, последовали его примеру. — Интересная ситуация, не правда ли? — растерянно заключил Джерард, лежа на спине и схватившись обеими руками за голову, нечитаемым взглядом уставившись в потолок. — Готов выслушать идеи, как мы теперь будем им все это объяснять. — Что объяснять? — усмехнулся я, отчаянно пытаясь разрядить обстановку. — Расскажем все как есть. Ведь ничего такого не было… На этих словах я непроизвольно запнулся. О том, что этой ночью не было «ничего такого» определенно можно было бы поспорить. Кажется, Джерард подумал о том же. Он несколько секунд продолжал смотреть в потолок, словно осмысливая мои слова, затем сел и перевел на меня взгляд, наполненный ядреной и противоречивой смесью. Смесью состоящей из злости, обреченности, всеобъемлющей тоски и тотальной озадаченности. — И слава Богу… — он яростно отчеканил каждое слово с завидной четкостью и, еще раз смерив меня тяжелым взглядом напоследок, усердно прикрываясь простыней, поднялся с пола. — Где мои вещи? — Под моим матрасом. Я сел и молча стал наблюдать за тем, как Джерард суетиться, запихнув одну руку под матрас и нервно нащупывая спрятанные вещи, в то время как вторая рука все так же была занята перекрыванием переднего тыла простыней. Его полуголое тело было преисполнено торопливыми неуклюжими движениями, а волосы, окончательно возымевшие состояние хаоса во время сна, элегантно растрепанными прядями, ниспадали на овальное лицо. Его тело ни в коем случае не было идеальным, но оно было таким родным и взывающим к самым теплым и низменным порывам моей, кажется, окончательно заплутавшей души. Но все мои духовные порывы и наполненные запредельной чувственностью эмоции с дребезгом отлетали от плотной стены, которую Джерард снова беспрепятственно возвел вокруг себя с той же легкостью, с какой мне сегодня ночью, как казалось, удалось ее ликвидировать. Теперь эта стена была не только удручающе прочной и плотной, но и словно находилась под охраной мощного электрического барьера, который грозил взорваться при первом же легком прикосновении. Этот бастион вокруг него хоть и был невидимым, но знатно наводил жути и создавал омерзительное впечатление того, что пробраться через него мне больше никогда не представиться возможным. И в то время, как я, сбитый с толку и пребывающий в состоянии откровенного мандража, усердно пытался придумать способ как же пробиться внутрь укрепляющегося с каждой минутой саркофага, Джерард все так же спешно и нескладно натягивал на себя измятую под матрасом одежду. Я видел, как трясутся его руки, как лихорадочно вздымается его грудь, как он хмурит свои брови и злобно кривит губы. Я видел, как он старательно пытается избегать зрительного, и любого другого контакта, со мной, и как сильно ему хочется поскорее убежать, скрыться из моего поля зрения, под давлением неловкости. В его голове происходила не иначе, как целая революция, и он отчаянно не желал принимать ту пугающую, но интригующую и пленительную правду, которую я уже, кажется, для себя принял. Принял еще ночью, лежа рядом с ним, лицом к лицу. Этой ночью, которая раз и навсегда, окончательно и бесповоротно исказила что-то внутри нас обоих. Мне же хотелось кричать, хотелось ругаться и крушить все вокруг, хотелось вдолбить этому упрямцу в его упертую голову, что как бы быстро он не пытался бежать от происходящего, он все равно далеко не убежит. Мне хотелось вскочить с пола, рывком подойти к нему, со всей силой схватить за плечи, обнять, прижать его к себе. Приникнуть всем телом самому, чтобы почувствовать ритм биения его сердца. Хотелось ощутить, как в плену моих удушающих объятий он сдастся, размякнет и с головой отдастся новым, захватывающим нас обоих впечатлениям. И больше всего мне бы хотелось смотреть ему прямо в глаза, обхватив руками его лицо, в тот самый момент, когда я найду в себе силы и храбрость признаться в тех чувствах, которые копились во мне уже не один месяц, но до этой ночи казались лишь мимолетной, наивной и несбыточной фантазией. На деле же я не мог произнести ни слова. Сейчас я ненавидел себя за свою не решительность и извечно поглощающий меня изнутри страх. Я боялся, что любое сказанное наспех и невпопад слово, сделает только хуже. Я, как маленькая и трусливая девчонка, тужился что-то произнести, открывал рот и тут же закрывал его, потому что все слова угасали еще на этапе зарождения. В какой-то момент уже и мне захотелось сдаться и первым капитулировать из спальни, которая провоняла отчаянием и безнадегой. На тот момент когда Джерард был уже полностью одет, он так и не нашел в себе энергии, которая дала бы ему сил и храбрости взглянуть на меня. Молча, с по-дурацки наигранным безразличием, пялясь куда-то в пол, Джерард быстро понесся к выходу из спальни. И когда он оказался у самой двери, заготовленные мною за пару секунд, совершенно необдуманные слова прозвучали слишком взволнованно и быстро: — Нам нужно поговорить обо всем, что между нами происходит. Джерард остановился перед дверью, так и не удосужившись развернуться ко мне лицом, издав тяжелый, как вселенская скорбь, вздох, ответил абсолютно отрешенно: — Между нами ничего не происходит. Мы друзья. Друзьями были. И надеюсь… — в этот момент голос его дрогнул, — останемся. — Мы уже не просто друзья и ты прекрасно это знаешь, — внезапно для самого себя я начал говорить уверенно, мой голос почти не дрожал, а страх остался лишь в виде далёкого отголоска где-то внутри, хотя руки все еще предательски потрясывались. Я подумал, что для двух тушующихся друг перед другом трусов в этом автобусе слишком мало места. Малодушие Джерарда начинало мало по малу меня возмущать. Он так и стоял спиной ко мне, сжав ладони в кулаки и подняв лицо к потолку, словно обращаясь за помощью к самому Создателю. Затем он снова вздохнул, на четверть развернул голову, что позволило мне увидеть хотя бы профиль его лица, а затем все с той же отрешенностью произнес: — Ты напридумывал себе каких-то небылиц Фрэнки, а теперь хочешь, чтобы в них поверил и я. Прошу, забудь об этом и повзрослей уже наконец. С этими словами он удалился из комнаты, оставив меня в одиночестве лежать на полу, где еще десять минут назад он лежал вместе со мной. Не в состоянии определиться с тем, что именно я сейчас чувствую, я ощутил, как на глаза медленно, но верно начали наворачиваться слезы. Объяснить парням, что произошло минувшей ночью, оказалось проще, чем можно было себе предположить. Один лишь Майки продолжал время от времени бросать на нас с Джерардом подозрительные взгляды, словно на подсознательном уровне чувствуя что-то неладное. Спустя минут десять все уже сидели на кухне за столом и пили кофе, а парни поочерёдно соревновались в остроумии, заваливая меня и Джерарда всевозможными шуточками непристойного характера. В другой раз Джерард, должно быть, смеялся бы вместе со всеми и с превеликим удовольствием сам бы подливал масла в огонь, добавляя какие-нибудь скабрезные комментарии. Сейчас же, хоть он и натянул на себя неестественную, словно маска улыбку и бодро пытался своевременно издавать смешки, я видел, насколько тяжко ему давались минуты, проведенные за подобными хохмами. Он молчал, никому ничего не отвечал и нервно постукивал пальцами по своей любимой кофейной кружке. В какой-то момент он не выдержал, стукнул кулаком по столу, обратив встревоженные взоры парней на себя, и отрезав одно единственное «довольно», удалился. — Что это с ним? — с каким-то негативом и открытым недоверием осведомился Майк, глядя прямо мне в глаза. В моем положении оставалось лишь пожать плечами настолько уверенно, насколько это позволяла ситуация, а затем начать увлеченно рассматривать собственные пальцы. Единственное, чего я желал — лишь бы только не сталкиваться больше взглядом с никак не желавшим угомониться в собственных подозрениях Майки. — А почему Джерард за собой дверь в ванную-то не закрыл? — спросил Рэй, ни то из интереса, ни то в попытке разрядить весьма нетипичную для раннего утра обстановку. — Джерард эгоцентричный говнюк и приверженец собственных привычек, — поведал с толком Майки, по-прежнему кидая недоверчивые взоры в мою сторону. — Он не запирается у себя дома. Видимо по привычке, он забыл сделать это даже здесь. — Что ж, отныне всегда буду проверять местоположение Джерарда перед тем как отправиться в душ, — усмехнулся Боб, запихивая в рот последнее кокосовое печенье в шоколадной глазури. Вечером этого же дня, наконец-то предполагалось первое и такое долгожданное прибытие в отель. И ожидание очутиться в комфортабельной комнате с кондиционером, большой кроватью, широкоформатным телевизором и джакузи, как и абсолютно любое другое ожидание, словно с издевкой, заставляло время замедлять привычные ритмы своего движения. Минуты тянулись непозволительно медленно, еле-еле с большой неохотой переваливая в часы. Из еды не осталось ничего кроме препротивного злакового хлеба, сырных палочек и зачерствевшего шоколадного бисквита. Духота хоть и заметно уменьшилась в связи с ухудшением погодных условий и, тем не менее, внутри автобуса все еще было недостаточно свежо, чтобы вздохнуть с облегчением. Скука всех присутствующих же в противоположность времени развивалась стремительно, и парила в воздухе с такой активностью, что ее практически можно было ощутить на физическом уровне. Гуру картежных игр — Майки — теперь поймал в свои сети Боба, который очень быстро и весьма опрометчиво согласился перейти с «дурака» на «покер». Из-за чего за полчаса успел продуть двадцать долларов, а теперь очень смешно дул щеки, тужась намудрить что-то в своих картах, кажется, совершенно не понимая истинного смысла игры и значения слова «блеф». Рэй лежал в крохотной общей комнате на диване и с видом серьезного бизнесмена принимающего в данную минуту какое-то значимое для крупной компании решение, читал книгу, которую недавно закончил читать Боб. По словам Боба, чтиво было тошнотворным, и я готов был поспорить, что так оно и есть, прочитав лишь одно только название. Поэтому наблюдать за деловитым Рэем, который насупил брови и вчитывался с непоколебимым усердием в каждое слово книги под названием «Библия, летающие тарелки, НЛО», было более чем забавно. Я же нашел приют в кресле неподалеку от Рэя в задней части автобуса, где через большое окно открывался потрясающий вид на проплывающие мимо виды лесных массивов и редких полей ядреного салатового цвета. Джерард в этот время пребывал в спальне в горделивом одиночестве, в несвойственном для него нелюдимом агрессивно настроенном состоянии. Подобное поведение брата, Майки трактовал как усталость от дороги, раздраженность и скуку. Я же заглядывал немного глубже и трактовал поведение друга, как полнейшее нежелание выходить со мной на контакт, попытки избегать каких-либо столкновений с моей персоной до самого прибытия в отель. А также, желание провести остаток пути погрузившись в крепкий сон, дабы не засорять свой избранный разум назойливыми и совершенно бесполезными мыслями обо мне и, не дай бог, о наших резко осложнившихся взаимоотношениях. Обняв собственные колени и возложив на них свою отягощенную сложностью бытия голову, я решил, что не буду больше пытаться влезать в мысли и личное пространство Джерарда, по крайней мере до тех пор, пока он сам того не возжелает. Еще через минут двадцать непрекращающихся внутренних монологов о любви, дружбе и их обязательных проявлениях, я пришел к неутешительному, но как мне показалось разумному, логичному, а главное, справедливому абсолютно для всех решению. А именно, вырубить под самый корень все наполненные наивностью и верой в чудеса мечты и горячие фантазии о воссоединении двух одиноких сердец в лице меня и моего лучшего друга, который сейчас прятался под одеялом за соседней дверью. Сейчас я осознал, насколько сильно дорожу этим высокомерным засранцем, а главное нашими теплыми близкими и не более, чем дружескими отношениями, без которых я уже ни один год не смыслил своей жизни. И мысль о том, что наша дружба может быть надломлена или даже вовсе разрушена только из-за того, что я убедил себя в существовании каких-то неведомых возвышенных чувств, заставляла мою душу скручиваться спиралью в несколько десятков оборотов, создавая при этом невыносимо мерзкое ощущение в области грудной клетки. Теперь я вознамерился совершенно серьезно принять утренний совет Джерарда и прекратить выдумывать в своей голове несуществующие, по его словам, сценарии, а также строить долгоиграющие романтические планы на месте лишенном каких-либо подоснов для такого важного дела. Более того, я всерьез начал задумываться о том, что мне и впрямь не мешало бы слегка повзрослеть и начать хотя бы издали походить на зрелого и здравомыслящего человека умудренного каким-никаким жизненным опытом. Желание поделиться со своими тяжелыми, но полезными умозаключениями с Джерардом и сообщить ему о своей затее оставить все как есть и больше никогда не поднимать тему чего-то большего между нами, отпало у меня практически моментально. Я прекрасно понимал, что в данную минуту и, наверное, до самого следующего утра Джерард собирается прибывать не в лучшем из своих настроений. Так что раздражать и отталкивать его еще дальше от себя столь задушевными разговорами было, по крайней мере, бессмысленно и недальновидно. Я сжал все свое мужество в кулак и четко решил отложить все опасные разговоры до следующего дня, хотя вынужденно признавал внутри себя, что без общения с Джерардом мне уже сейчас приходится очень туго. И, тем не менее, я решительно поднялся с кресла и отправился к Бобу с Майки, чтобы понаблюдать за их не столько увлекательной, сколько увеселительной благодаря растерянному и раскрасневшемуся лицу Боба, игрой. А затем, может быть, даже присоединиться к ним в следующей партии, чтобы пощекотать свои и без того расшатанные последними событиями нервишки. А заодно отвлечься от мрачных мыслей и болезненных воспоминаний о паре прошедших дней, которые обернулись для меня непредвиденной эмоциональной нестабильностью и переосмыслением некоторых жизненных установок. Джерард появился в дверном проходе, ведущем в спальню как раз в тот момент, когда я уже просадил 10 долларов и, поддавшись азарту, рисковал проиграть еще не один десяток зеленых купюр. Вид у него был растерянный, а в глазах читалась неопределенность, будто он одновременно хотел и не хотел совершать какое-то действие. Как только он появился в поле моего зрения, думать об игре я уже не мог, потому что сердце пустилось в пляс, а лицо начало гореть и наверняка налилось краской. Я усердно пытался перестать коситься на Джерарда, который словно завис в проходе и невидящим взглядом пялился в окно впереди. Но как бы сильно я не старался, все мои попытки были тщетны. Я все продолжал переводить свой взгляд в сторону друга, нестерпимо желая подойти к нему, чтобы как следует встряхнуть его за плечи, а затем крепко обнять. В какой-то момент Джерард повернул свое бледное лицо в мою сторону. Я же отвести свой взгляд от него не успел и, когда мы таки столкнулись взорами, Джерард неуверенно открыл рот и сделал один шаг вперед. Но никаких звуков и действий за этим не последовало. Его слова так и остались непроизнесенными, а вид по-прежнему был растерянным. Я же обозленный сам на себя, за то, что меня так просто выбить из колеи, снова уставился всем своим разобщенным вниманием в карты, усердно пытаясь в них что-то разглядеть. — Ты чего? — спросил Рэй, обращаясь к Джерарду, видимо посчитав его поведение, как минимум, неоднозначным. Джерард встрепенулся, будто его застали врасплох, выпрямился, как струна, и быстро приведя лицо из испуганного состояния в обычное, резко произнес. — Ничего, — после этой короткой фразы он быстрыми неуклюжими шагами двинулся в сторону холодильника, — пить хочется. Достав их холодильника полулитровую бутылку воды, он открыл ее, и, осушив за доли секунды примерно половину, он все теми же неуклюжими движениями двинулся обратно в сторону спальни, даже не удосужившись поместить остатки воды обратно в холодильник. — Ты опять спать что ли? Может, с нами поиграешь? — спросил, отвлекшийся от какого–то карточного спора с Бобом, Майки. — Я? — Джерард остановился и пребывая словно вдали от собственного тела, истово пытался сосредоточиться и собрать приходящие в голову слова воедино — Я… нет… я спать. Майки лишь пожал плечами и, пробурчав что-то вроде «как хочешь», продолжил втемяшивать нечто мудреное в голову и без того уже битый час озадаченного Боба. После этого Джерард вновь продолжил свой путь и, снова оказавшись в дверном проеме, развернулся лицом ко мне, быстро поймал мой взгляд, что не составило совершенно никакого труда, а затем, убедившись, что я внимаю его персоне, кивнул головой в сторону спальни, словно зазывая пойти вместе с ним. После чего он немедленно удалился, закрыв за собой дверь. Я же, убедившись, что этого не заметил никто кроме меня и, возблагодарив высшие силы за то, что Майки в этот момент был полностью поглощен игрой, задумался о том, было ли то, что я только что увидел правдой или же просто напросто хитро спланированной иллюзией моего раскисшего рассудка. Быстро придя к выводу, что увиденное все же относилось к реальности, я стал предпринимать попытки осмыслить это самое «увиденное», но не смог сразу сойтись на однозначном эмоциональном отклике. Он хочет поговорить? Он выходит со мной на контакт? И если он и впрямь хочет, чтобы я пошёл за ним в спальню то, какого ж черта я все еще сижу тут, а не… — Фрэнки, ты вообще здесь? Какого черта, мы же играем?! — затараторил Майки, отвлекая меня от внутренних переживаний и дилемм. Я определил для себя практически моментально то, что я пойду в спальню, даже если Джерард позвал меня только для того чтобы издевательски прогнать. Не терять самообладания было чудовищно сложно, ибо даже мои ноги начинали непроизвольно трястись и притопывать под столом, как бы подгоняя меня к побегу в спальню, чтобы быстрее удовлетворить свое разбушевавшееся любопытство. Сделать это я смог лишь через пятнадцать мучительно долгих минут по окончании покерной партии. Убедив Майки и Боба в своих желаниях отоспаться, оставив их наедине друг с другом, а также с увлеченным чтением Рэем, я повседневным обыденным шагом двинулся в сторону спального отсека, хотя хотелось бежать стремглав. Когда я наконец-то оказался в заветном помещении и аккуратно закрыл за собой дверь, моему взору предстала странная картина: Джерард все по-прежнему растерянный, неуверенный и робкий лежал на моей койке и, зарывшись пальцами правой руки в собственных волосах, явно о чем-то судорожно размышлял. Увидев меня, Джерард дернулся и приподнялся на локтях. — Я думал ты так и не придешь, — он сказал это практически шёпотом словно боясь произносить эти слова вслух. — Но ты ведь хотел, чтобы я пришел, — спокойно констатировал я, хотя внутри меня все вскипало и бурлило — Да, хотел, — после этих коротких слов, произнесенных с долей отрешенности, Джерард снова опустил голову на мою подушку, зарылся рукой в волосы и начал думать о чем-то, что было недосягаемо для меня и моего понимания. И что я делаю? Зачем я здесь? Что он хочет, да и хочет ли вообще? Или он издевается и хочет надо мной посмеяться? Может быть, я просто дурак, что все-таки пришел сюда, как послушный пес, которого поманили лакомством? Я ведь уже решил оставить все как есть, и дать этому решению время настояться до завтрашнего дня. Да и что конкретно мне теперь делать? Начать разговор по душам? Рвать и метать? Орать и негодовать? Или же просто заткнуться и лечь рядом с Джерардом, чтобы придаться очередным самокопаниям, в надежде-таки докопаться до каких-то недосягаемых истин и непознанных глубин? Я ощущал, как во мне начало селиться и стремительно разрастаться чувство злости, перемешанной с откровенной агрессией. Меня неприкрыто раздражала вся эта шаткая кутерьма, которую умудрился заварить Джерард. Меня выводило из себя, что он не мог говорить прямо, увиливал от ответов и изворачивался, словно уж на сковороде, лишь бы не делать никаких телодвижений связанных с серьезной ответственностью и дальнейшими последствиями. Мне вдруг захотелось уйти так же сильно, как сильно мне хотелось попасть сюда с минуту тому назад. Я готов был и дальше просаживать свой и без того невеликий капитал играя в покер с Майки и Бобом, лишь бы только окончательно избавить свои мысли от Джерарда и всего того неясного бестолкового абсурда, который происходил в этом автобусе. — Я ухожу, — слова вырвались из меня со всей той озлобленностью, которую я испытывал, что заставило Джерарда вновь приподняться на локтях и устремить на меня свой удивленный взор. Он продолжал смотреть и молчать, после чего сел, поставил локти на колени и облокотил свою лохматую голову о собственные руки. Слова, которые он бережно собирал и обдумывал, продолжали застревать где-то по пути, не успевая вырваться на свободу. — Я… не хочу чтобы ты уходил, — наконец-то смог произнести он, хоть и неуверенно, но зато вслух и без намека на шёпот — я… хочу… чтобы ты остался со мной. — И что же ты от меня хочешь, Джерард? Скажи ты уже прямо. Но Джерард снова промолчал и теперь вовсе закрыл лицо руками, перед этим тяжко и шумно вобрав в себя душный комнатный воздух. Теперь была моя очередь вздыхать. Хотя попытки Джерарда приоткрыть дверцу в свой путаный мир вызывали во мне теплые эмоциональные отклики я, тем не менее, не собирался менять злость на милость и в очередной раз лезть из кожи вон, чтобы все же прийти к какому-то решению сложившейся проблемы. Но и поступать, как часто поступал Джерард, сбегая от спорных вопросов и самого себя, я тоже не желал. Как ни крути, один из нас должен был оказаться решительнее. И я вздумал взять эту роль на свои, ослабшие от скандалов и интриг, руки. Я не ушел из комнаты, но и стоять посреди, как набитый дурак, пребывая в состоянии непонимания и страха от собственных мыслей, более не намеревался. Раз уж Джерард посчитал возможным без разрешения возлечь на мое спальное место и загадить там все своими мистическими думами, то я, предположил, что имею полное право поступить точно таким же образом. Ухмыльнувшись самому себе, я решительно направился в сторону своей койки, на которой, все еще спрятавшись за своими ладонями, сидел Джерард, но, подойдя, бесцеремонно стал взгромождаться на верхнюю полку. У меня не было возможности увидеть и оценить реакцию Джерарда, но я точно знал, что равнодушным к сему действию он не остался. А если и остался, то черт бы и с ним. По крайне мере до конца сегодняшнего вечера я смогу насладиться сном на месте, которое было для меня таким желанным пару дней назад и стало своего рода катализатором ко всему тому, что произошло со мной и моим лучшим другом в эти дни. Здесь наверху все пропахло Джерардом, словно пропиталось его энергией, аурой и флюидами, почувствовав которые, я не мог сдержать своей улыбки, хотя возмущение и злость по-прежнему продолжали сновать среди моих помыслов. Теперь я просто лежал сложив руки на груди и бессмысленно пялясь в потолок с глупой ухмылкой, то ли в ожидании какого-то развития событий, то ли просто от того что лежать здесь оказалось даже более приятно, чем я мог себе вообразить. — Фрэнки? — снизу подал голос Джерард. А дальше я услышал, как он поднялся с нижней койки, затем встал напротив верхней полки, на которой в данный момент возлегал я, и положил свой подбородок рядом, прямо напротив моего плеча. Я пытался разыграть акт безразличия, но такая выходка никогда бы не прошла в моем исполнении, когда дело касалось его. Я безвольно повернулся набок лицом к Джерарду, продолжая улыбаться неведомо чему, и к превеликому своему удивлению, в ответ тоже получил улыбку. Странную, смущенную и немного виноватую. Но, тем не менее, улыбку. Мы смотрели друг другу в глаза, улыбались и ничего не говорили, пока он, молча и без какого-либо предупреждения, не начал забираться ко мне. Я удивился, но не стал ничему сопротивляться, лишь аккуратно подвинулся ближе к стенке, позволяя ему беспрепятственно лечь рядом с собой. Джерард тоже лег на бок и вот теперь мы лежали друг напротив друга, на проклятой верхней полке, улыбаясь, как два съехавших с катушек идиота. Его улыбка была все той же, по-прежнему кривоватой и обаятельной, а глаза причудливо блестели, отражая в себе лучи солнечного света проникающего в помещение из окна напротив. Я не успел осознать происходящее, как Джерард неловко, неуверенно, но интригующе резко ухватил меня своей рукой за талию и прижался подбородком к моему плечу. От его жестких и в то же время нежных прикосновений, сердце смиренно совершило сальто-мортале. По телу прокатилась волна возбуждения, которая теперь уже не вызывала во мне никаких удивлений, а лишь призывала расслабиться и довериться собственным ощущениям. Джерард же закрыл глаза и с блаженным видом, словно пытаясь поглотить в себя абсолютно каждое новое зарождающееся чувство и каждую новую эмоцию, по-прежнему, держась рукой за талию, приложил вдруг силу и притянул меня еще ближе к себе. Я лишь обнял его за шею в ответ и тоже прикрыл глаза. Между нашими губами, вот уже второй раз за текущие сутки, практически не осталось свободного пространства. Но я понял, что на сей раз долгожданный поцелуй состоится, когда Джерард сильнее сжал ладонь на моей талии, после чего шумно выдохнул, опалив мои губы своим разгоряченным дыханием. Поддаваясь своим естественным возбужденным порывам, я попытался притянуть Джерарда за шею еще ближе к себе, жаждая наконец-то почувствовать прикосновение его губ, но он схватил мое запястье рукой, которая еще с секунду назад лежала на моей тали, и с силой отвел его назад. Я открыл глаза и в испуге было уже решил, что этот идиот снова передумал, взбрыкнул, и сейчас в очередной раз сбежит, труся сказать на прощание хотя бы какое-нибудь жалкое словечко. Но я увидел лишь его раскрасневшееся лицо, в котором не было больше ни намека на обескураженность. В следующие пару секунд он силой перевернул меня с бока на спину, без колебаний залез на меня сверху, взял мое лицо в свои руки и прикоснулся слегка приоткрытыми губами к моим. Я вздрогнул, обезумел, оцепенел. Судорожная волна прокатилась по всему телу и заставила меня прогнуться под весом Джерарда, который буквально вцепился своими губами в мои губы, после чего, не сумев более сдерживаться, я издал тихий практически незаметный стон. В ответ я получил стон чуть более громкий и раскованный, чем собственный, а затем почувствовал, как Джерард с нежной пылкостью прикусил мою верхнюю губу. Я обнял его с такой силой, какая только была отведена в распоряжение моего тела, словно боясь, что если отпущу, то он в ту же секунду раствориться в воздухе, исчезнет словно мираж. Но он не исчез. Он не исчез даже после того, как мы разорвали наш поцелуй. Посмотрев на меня из-за полуоткрытых век, он еле заметно улыбнулся и прижался своей горячей щекой к моей щеке. — Я же говорил, что люблю сверху!Часть 2
7 марта 2019 г. в 14:12
Следующей ночью мне почему-то не спалось. В бессонной мути своих путаных мыслей я пролежал, пялясь на полку Джерарда около получаса. Это был один из тех случаев, когда я так сильно зарылся в собственной голове, что принялся за ответственный анализ того, как стоило бы достойно ответить опустившему меня в ходе школьной перепалки старшекласснику с десяток лет тому назад.
Но по-настоящему неловко от собственных мыслей стало в тот момент, когда я закрыл глаза и тут же несладкие школьные времена напрочь были вытеснены из моей головы пришедшим вдруг обликом Джерарда с его ухмылкой, взъерошенными волосами и самодовольным видом. Неловко было еще и оттого, что за сегодняшний день и вечер это был уже далеко не первый и не второй раз, когда Джерард влезал в мое подсознание и, не спрашивая селился в нем, врастал и укоренялся словно паразит. С секунду я, было, хотел выдворить его прочь, избавиться от утомившей меня паразитирующей материи, но вдруг понял, что в разы сильнее я хочу, чтобы он остался. Снова.
Я открыл глаза и снова взглянул на полку над собой. Сверху не доносилось никаких звуков: ни сопения, ни вздохов. Это было абсолютное безмолвное ничего. Видимо, Джерард спал, и сон этот был спокойным, умиротворенным и лишённым каких-либо треволнений. И уж точно в этой сонной безмятежности не нашлось бы ни малейшего закутка для неловких помыслов обо мне.
Проснулось нестерпимое желание снова заняться анализом. Но на сей раз предметом философского исследования оказались Джерард и его влияние на мое эмоциональное и физическое состояние в последние пару дней. Невольно начали всплывать фрагменты вчерашней ночи, душная кладовая и моя озлобленность, а затем сбивающие с толку и открывающие новые стороны моего сознания горячие объятия. Мое сбившееся по каким-то неведомым причинам дыхание, и желание прижаться всем разгоряченным от жары телом к его телу.
Переплетаясь одна в другую, образуя единый запутанный клубок, все эти мысли моментально прокатили по моему телу согревающую волну, которая в конце отозвалась неожиданным, но приятным спазмом в нижней части живота и внезапным, до чертиков пугающим нервным напряжением в области паха.
И в тот момент когда я уже начал визуализировать картину в которой мы с Джерардом лежали бы вместе на верхней полке, прижавшись друг к другу, как в последний раз, мои сумбурные мысли были прерваны устрашающим рыком желудка, который требовал далеко не духовной, а вполне себе материальной пищи. Это было очень даже кстати и стало для меня бесценным предлогом покинуть душную спальню. Я более не мог лежать, зарывшись в своих мыслях, в безмолвной тишине на койке, чья температура подо мной повышалась с каждой секундой, не столько от жары, сколько от активности моих нелепых мыслительных и физиологических процессов.
Я поднялся со своей постели и бесшумно, но стремительно покинул комнату со спящими парнями, направившись к кухонному отсеку. Открыв небольшой холодильник, я лихорадочно начал исследовать его на предмет наличия чего-нибудь съестного, что не требовало бы приготовления и какого-либо затрата энергии на резку и сервировку. Единственное что соответствовало этим критериям, это половина сандвича с курицей и пармезаном, который кто-то не доел с вечера. Я, недолго думая, взял его и уселся за стол.
Принявшись размышлять на тему потенциального успеха близящегося концерта, я был до безобразия доволен собой и горд тем, что смог очистить свой рассудок от назойливого присутствия Джерарда, хотя понимал, что получается у меня это не очень-то успешно, дается с большим трудом, да и явно имеет недолговременную подоснову.
— Что, не спится? — на кухню зашёл Джерард, на лице которого отсутствовал какой-либо намек на сон.
Вид у него был крайне необычным и любопытным. Он словно пришел сюда с непоколебимой решимостью сообщить мне что-то крайне важное для нас обоих, но никак не мог решиться выдавить из себя хотя бы слово или малейшее междометие. Он был наполнен непривычной стеснительностью и подозрительной неуверенностью в себе, постоянно опуская глаза в пол, словно пытаясь спрятать их от меня куда-нибудь подальше.
Он что, преследует меня? Преследует теперь не только в моих глубинных помыслах, но еще и наяву? И почему он не спит? Что хочет сообщить? А может быть ему не спиться ровным счетом по той же причине что и мне?
— Вроде того, — промямлил я, спрятав свое удивление от его прихода, за интенсивным разжевыванием сандвича, который успел покрыться неприятно подсохшей корочкой. — Мучаюсь от нападок ненужных мыслей и голода… А ты чего не спишь?
— Не могу уснуть, когда подо мной никто не сопит и не ворочается.
С этим словами Джерард очень странно и неуверенно улыбнулся, а затем спокойно и невозмутимо сел за стоял напротив меня, наконец, сумев устремить свой взор в мою сторону, без попыток скрыться из виду. До меня же не сразу дошла двусмысленность его слов, как не сразу дошло и то, что под кем-то сопящим и ворочающимся он имел в виду непосредственно меня на треклятой нижней полке.
В то время как Джерард усердно пытался двояко хохмить, я был занят безнадежным утопанием в глубине его глаз, искрящихся заразительной и уютной энергией. Под гнетом этой энергии я даже забыл жевать и бездвижно сидел, слегка приоткрыв свой набитый рот. Джерард же продолжал смотреть на меня, словно изучая.
— Ты ешь мой сандвич, — спокойно сообщил он.
— Правда? — едва не поперхнувшись, отозвался я, перед этим заставив себя проглотить уже пережеванный кусок.
— Да, — практически шёпотом подтвердил он.
Тут я осознал, что теперь забыл не только жевать, но еще и дышать. Наша игра в гляделки подозрительно затянулась, а приятные мурашки, появившиеся от его жгучего взгляда, начали танцевать на моей коже канкан. Напряжение в паху стало неконтролируемо усиливаться и заставило меня, окончательно сбитого с толку, начать ерзать на стуле от появившегося отягощающего меня неудобства. Я решил, что пора прекращать это притягательное безумие и судорожно протянул Джерарду небольшой кусочек сандвича, оставшийся на тарелке.
— Извини, не знал что это твое. Будешь? — запинаясь, еле связывая слова воедино, пролепетал я.
Джерард медленно покачал головой в знак отказа. Мурашки, легкая дрожь в руках, дыхание, которое по какой-то причине вновь сбилось, словно я только что пробежал стометровку. Все это внезапно привело мои мысли к мимолетному и пугающе-волнующему вопросу «Что же ты делаешь со мной, черт побери?».
— Спасибо, я не голодный. Можешь доедать, — Джерард задумался и слегка нахмурил брови. — Надеюсь, мои кулинарные способности пришлись тебе по душе.
— Вполне съедобно, особенно когда ты голоден, а на часах уже далеко за полночь.
И вдруг мы оба засмеялись. Вот так вот просто и абсолютно беспричинно. Смешного не было ровным счетом ничего, но мы дружно закатились заливистым смехом, как это обычно делают настоящие друзья. На душе разлилась теплая волна от осознания того, что мы можем просто посидеть вот так и посмеяться друг с другом, а может даже друг над другом. Понять истинных причин нашего истеричного смеха мне так и не удалось, но одно я знал точно: это было весьма приятно и, по-своему, чарующе. Я поймал себя на мысли, что просидел бы вот так всю ночь, плечом к плечу с Джерардом, рядом с ним… со своим другом. Лучшим другом.
Но вдруг Джерард перестал смеяться, его лицо в секунду приняло серьезный и даже немного испуганный вид, затем он буквально вскочил со своего стула, будто бы тот за доли секунды накалился под ним добела. Столь странный порыв незамедлительно вырвал меня из моих же приятно-неуютных мыслей.
— Ладно, я в душ, — волнительно и торопливо сообщил Джерард, — в этом чертом автобусе постоянна такая невыносимая духота, ты заметил?
Последней фразой он словно попытался оправдать свой побег из кухни. Я никак не мог понять, разыгралось ли мое воображение донельзя и все его чудные и неуверенные движения являются лишь плодом моих воспаленных и возбужденных мыслей или же Джерард действительно хранил внутри себя нечто интимное, что так активно пыталось вырваться наружу, но никак не могло найти пути для выхода. Что-то, что определенно вызывало во мне бурю запредельного любопытства.
И, тем не менее, с этими словами он скрылся за соседней дверью, ведущей в ванную, оставив меня наедине, поглощать с удвоенным от волнения удовольствием продукт его кулинарного творчества. Странно было то, что я не услышал звука защелкивающейся щеколды. Спустя примерно минуту, когда я уже запихивал в рот последний кусок сандвича, звука щеколды так и не прозвучало. Зато спустя еще минуту раздался шум льющейся воды и задергивающейся душевой занавески.
Положив опустошенную тарелку в раковину, я подошел к двери и прислушался. Судя по звуку плескающейся воды, Джерард был как раз в разгаре принятия душа. Я же в этот момент пялился на дверь как истукан, словно ждал от бездушного дверного проема каких-то действий. Когда спустя минуту я так и не увидел ни намека на какое-либо развитие событий, я решительно развернулся и уже сделал два шага в сторону спальни, но тут же остановился, повернулся обратно в сторону ванной комнаты и крепко задумался.
Доводить Джерарда до белого каления своими регулярными и совершенно, как мне казалось, безобидными шуточками было моим своеобразным хобби. И Джерард хоть и делал вид, что яро сопротивляется, но сам же всегда с превеликим удовольствием встревал со мной в дружественные перепалки. И раньше все было как-то легко непринужденно и, казалось бы, никому не доставляло дискомфорта.
Сейчас же, копнув чуть глубже прямиком в свое возбужденное нутро, я начал мало по малу осознавать, что лично для меня во всех наших с ним ребяческих поступках всегда наблюдалось присутствие некой переменной, которая являла собой нечто гораздо большее и значимое, чем просто игра. Что-то настолько странное, притягательное и неправильное, что порой мимолетным быстротечным потоком оно зарождалось в моем воображении, а затем очень быстро обнулялось и вытеснялось из моей головы под напором благоразумия.
Теперь же я стоял перед дверью, за которой мылся Джерард и не находил себе места от осознания того, что она не заперта, и я смогу распахнуть ее в любой момент. Мне снова захотелось натворить что-нибудь в своей манере, взбесить Джерарда, привлечь к своей персоне его вечно ускользающее внимание, но теперь во мне по какой-то причине зародился сочный зачаток необъяснимого страха. Страха переборщить, оттолкнуть, наскучить ему. В голове все перемешалось. Меня начало потряхивать, дыхание которое сбилось еще во время продолжительного зрительного контакта с Джерардом за кухонным столом, теперь стало еще более порывистым, сердце забилось чаще.
Я мог бы списать свое странное поведение, неловкие мысли и подозрительные отклики в своем паху на эту чертову верхнюю полку, из-за которой внутри нашего автобуса разгорелась целая локальная гражданская война. Но черта с два. Здесь и сейчас я осознал, что дело уже давно не в полке и не в том, чтобы выселить с нее Джерарда, вовсе нет. Я просто больше не мог проходить мимо своего друга, бездействуя. Мне хотелось завладевать его вниманием, мыслями, его взглядом и эмоциями. Мне хотелось сотворить что-то такое, что врезало бы меня в подкорку его головного мозга также, как он врезался в мою.
Все происходящее стало походить на наваждение, а внутри меня разгоралась какая-то адреналиновая буря, сорвавшая с моих губ нервный смешок. План моей очередной пакости уже созрел и обрел в моей голове четкие очертания. Я решил действовать резко и стремительно, не откладывая в долгий ящик. Аккуратно и максимально бесшумно приоткрыв дверь я протиснулся в помещение ванной комнаты. Джерард мылся в душе и скрывал свое тело за занавеской, кажется, мурлыкав какую-то акапеллу себе под нос. Поборов секундное дурацкое желание, прямо не раздеваясь присоединиться к Джерарду, я схватил его вещи, которые висели на крючке рядом с душевой кабиной, а затем так же бесшумно вышел из помещения и аккуратно закрыл за собой дверь.
Отдуваясь от волнения и параллельно борясь с непредвиденными приступами смеха, я неуклюжими, но быстрыми движениями добрался до спальни, запихнул одежду Джерарда под матрас своей постели. Тут же сам лег на нее, бесшумно отсмеялся, осознавая всю нелепость ситуации, закрыл глаза и незамедлительно сделал вид, что вижу уже десятый красочный сон за сегодняшний, не то, чтобы очень поздний, вечер.
— Ну что, малыш Фрэнк, кошмары не мучают?
Джерард медленно вошел в комнату, после чего незамедлительно склонился надо мной, и мягко зашептал:
— Ты случаем не знаешь, куда могли подеваться мои вещи?
— Нет, не знаю — спокойно прошептал в ответ я, не открывая глаз, словно решив, что это поможет отсрочить неизбежное.
— Родной, если ты сейчас же не вернёшь мне вещи, то дальнейшее развитие событий тебя точно не обрадует, — он прошептал это, облокотившись руками в постель по обе стороны от моей талии прямо мне на ухо.
Его шепот был чувственным и проникновенным, а горячее дыхание обожгло меня в области правого уха и щеки. Желание засмеяться покинуло меня ровно в тот момент, когда волна возбуждения вот уже который раз за сегодня прокатилась по моему телу. А когда она добралась до моего и без того эрегированного паха, я окончательно лишенный какой-либо воли и контроля резко прогнулся в спине после чего возбужденно выдохнул.
Когда я открыл глаза, то увидел лицо Джерарда, освещенное лишь небольшим и тусклым светом, поступающим с освещенной фонарями улицы через небольшое окно автобуса. Он по-прежнему стоял, склонившись надо мной, полностью обнаженный, не считая небольшого полотенца, повязанного на бедра. Хотя в комнате и было темно, я к своему огромному удивлению отчетливо увидел возбуждение вперемешку с недоумением, отпечатавшиеся на его лице, должно быть после того, как он ощутил мое не менее возбужденное дыхание на своей коже.
Я прекрасно осознавал, что то, в каком положение мы сейчас находились, было каким угодно, но только не дружеским. Но Джерард не пытался прятаться, не пытался бежать, не пытался отводить от меня свои мерцающие в темноте глаза. А я просто продолжал лежать под ним, изогнув спину, не в силах контролировать свои ополоумевшие дыхательные процессы.
— Так что, Фрэнки? Что мы будем со всем этим делать, а? — он опустился еще ниже к моему лицу, оставив лишь жалкий сантиметр расстояния между нашими губами и продолжая жечь меня мятным после зубной пасты дыханием из приоткрытых губ.
Я не имел понятия, что ответить ему и что делать дальше. Все происходящее сейчас сводило меня с ума, будоражило рассудок, интриговало и наводило на такие раскованные мысли, каких в моей голове не бывало со времен пубертатного созревания. Затевая свою маленькую шалость сегодняшней ранней ночью, я думал, что увижу в отклике Джерарда злость и раздражение. Но их почему-то не было. Зато очень четко проявились разгоряченность, чувственность и пышущее со всех сторон возбуждение, которое ни с чем нельзя было попутать.
Я мог суверенностью сказать, что Джерард пребывал сейчас в той же агонии от собственных мыслей, что и я. Между нашими губами практически не осталось промежутка, все мое тело изнывало от нетерпения, а в голове вертелась с штормовой силой одна лишь мысль: «Давай же, сделай это, прикоснись ко мне… поцелуй».
Но вдруг в этот момент Джерард резко отпрянул и посмотрел мне в глаза, кажется, с устрашающим удивлением. Видимо, в его сознании в какой-то момент что-то щелкнуло, и он понял, что все происходящее между нами представляло собой нечто противоестественное. Что-то такое, что до сегодняшней ночи не представлялось обоим из нас возможным, а для Джерарда наверняка так и вообще хоть сколько-нибудь желанным. Это сейчас осознал и я.
К моему превеликому огорчению и внутреннему негодованию Джерард первым решился прервать наш тесный контакт, который набирал все более крутые повороты. В выражении его лица я увидел, что решение остановить все это далось ему также нелегко, как и осознание неординарности сегодняшнего начинавшегося так обычно вечера. Он встал, выпрямился, посмотрел на меня все с тем же недоуменным видом. Я же, как беспомощный мешок с мясом и костями лежал на кровати, смотрел на своего друга и не мог найти в себе сил пошевелиться.
— Что? Ты не хочешь, чтобы я спал наверху? — грубым полушепотом спросил Джерард, при этом раздражённо откинув со лба выбившиеся пряди волос и нервно, едко улыбнувшись.
Я четко осознавал, что речь в этой спальне сейчас шла о чем угодно, но точно не о верхней полке. Сосредоточившись, но не сумев в полной мере взять себя в руки, я ответил Джерарду кротким кивком и стал ожидать дальнейшего развития событий, ибо прекращать все происходящее, не смотря на всепоглощающую неловкость и замешательство, я не хотел.
— Замечательно… — еле слышно протянул Джерард, в голове которого словно замкнуло какой-то механизм и при появлении какой-либо новой мысли все шестеренки внутри его черепной коробки начинали двигаться медленно и, соприкасаясь друг с другом, издавали мерзкий скрип.
Дальше все произошло настолько стремительно, что я не успел постичь причинно-следственную связь происходящего. Джерард секунду порылся на своем спальном месте, затем резким целеустремленным движением сорвал с полки одеяло и расстелил его на полу в проходе. Вслед за одеялом на пол полетела и подушка. Я, не скрывая своей заинтересованности, наблюдал за его действиями и слегка удивился, когда Джерард содрал с полки оставшуюся в одиночестве простыню, но вместо того чтобы кинуть ее на пол так же как и остальные спальные принадлежности, он стал заматываться в нее, оплетясь тканью словно бабочка. Когда он был надежно закутан белой хлопковой тканью, то вытащил из-под нее полотенце, которое до этого болталось на его бедрах, прикрывая естество, и не глядя, кинул его в дальний угол комнаты.
— Джи, а что ты делаешь? — я все же решил, что не лишним будет аккуратно поинтересоваться.
Но Джерард промолчал, и даже не взглянув на меня, улегся на пол в свою импровизированную постель.
Так мы пролежали, томясь в безмолвной тишине приблизительно минуты две, после чего от преувеличенной неловкости воздух в помещении словно начал сгущаться, из-за чего каждый вдох давался с непередаваемой тяжестью. Я повернулся набок лицом к Джерарду в надежде исправить положение, выйти на разговор, попытаться понять, расставить все по местам в его голове, а заодно и в своей. Но, положив руку себе на лоб и загородив тем самым большую часть лица, Джерард четко указал, на то, что к душевным беседам он сейчас совершенно не предрасположен.
Казалось от того волнительного и приятного возбуждения, что бушевало здесь пару минут назад, не осталось и следа. Сейчас между нами словно выстроилась невидимая, но железобетонная по своей прочности стена, о которую совершенно точно можно было бы расшибить голову в кровь. Несколько раз я открывал рот в тщетной попытке изречь хоть сколько-нибудь связные слова, которые смогли бы хотя бы легонько постучать в эту чертову стену, но каждый раз все слова застревали где-то глубоко в глотке и начинали казаться мне никчемными и пустыми.
Теперь мне стало чертовски страшно, и словно в подтверждение этого в области висков пульсация начала отбивать заводной энергичный ритм. Страшно, что отныне под давление пережитой неловкости наше общение будет оставаться сухим и поверхностным. Страшно, что между нами навсегда останется железобетонная невидимая стена, которая будет укрепляться и расти, ширясь и высясь, с каждым днем в геометрической прогрессии. Страшно, что сегодняшней ночью я случайно и невольно потеряю не только своего лучшего друга, но и человека, к которому стал испытывать пусть и неправильные, но очень теплые, будоражащие, вдохновляющие и совершенно новые чувства.
Я принял негласное решение о необходимости предпринять хоть какие-то действия. Недолго думая я определился с тем, что самым лучшим выходом будет попытка нагло, без лишних вопрошающих диалогов переместиться на верхнюю полку, которую Джерарда так любезно освободил. Я хорошо знал Джерарда, как знал его славящуюся среди приближенного круга людей упертость и сделал ставку на то, что подобное мое поведение должно будет взбесить его, а моя наглость наверняка заденет его недосягаемое ни для чьих рук самолюбие. Я крепко замотивировал сам себя тем, что уж лучше я предприму открытую попытку выйти на контакт и потерплю фиаско, нежели буду молча поедать себя изнутри весь остаток ночи.
Как оказалось далее, к моей радости, я не прогадал. Поднявшись со своего спального места и указав на свое намерение, я не успел даже толком руками упереться о верхнюю полку, как за моей спиной послышался озадаченный и одновременно озлобленный шепот Джерарда, который прозвучал медленно, тихо, но весьма колоритно:
— Ты чего это творишь, Айеро?
Айеро. Так Джерард звал меня всегда, когда обижался, злился или был уязвлен. Это почему-то в место того чтобы напугать меня в очередной раз, лишь позабавило и только приложив большое усилие я смог удержать вырывающийся наружу смешок.
Тем временем, пока я сдерживал свои увеселительные порывы, Джерард даром времени не терял и своих порывов решил не сдерживать вовсе. Я почувствовал, как тонкие, но цепкие пальцы его рук ухватили меня за обе лодыжки. И вот спустя десяток секунд не очень настоятельного сопротивления, я уже лежал на полу плечом к плечу с Джерардом, складываясь пополам от беззвучного смеха, чтобы не разбудить спящих парней, и хватаясь за ушибленную во время падения на пол правую ягодицу.
Произошедшее сделало свое дело и Джерард, который поначалу пытался придавать своему лицу серьезности и строгости, сдался и начал смеяться вместе со мной. В этот момент железобетонная, так пугающая меня, стена треснула в нескольких местах. Еще минут через пять она разлетелась на куски, не оставив от себя ни единого осколка.
Следующий час мы провели так, словно не было до этого ничего необычного. Не было того обуревающего нас обоих возбуждения, странных пульсаций в паху, не было того сокращающегося с каждой секундой промежутка между нашими губами, той напряжённости, которая возникла в действиях Джерарда и безмолвно распространилась на меня. Не было ровным счетом ничего такого, что могло бы смутить нас и заставить пересмотреть часть своих устоявшихся за долгие годы взглядов на жизнь.
Мы просто лежали и разговаривали обо всем подряд, делились вдохновением и новыми идеями, касающимися наших песен и предстоящих концертов, периодически хохоча и повышая громкость наших голосов, а затем с бесшумным смехом подавляя их и снова переходя на аккуратный шёпот. Мне показалось, что я мог бы провести так всю свою вечность, но тут же решив, что вечность это чересчур длинный срок, я определился с тем, что пока что мне вполне хватит и одной такой ночи. Ночи, которая в моих надеждах повториться еще не один раз.
В тот момент, когда все будоражащие сознание темы для разговоров были исчерпаны, а желание наших организмов поскорее погрузиться в сон начало брать над нами верх, Джерард неуверенным, и так странно для него дрожащим голосом задал, казалось бы, дурацкий для всего остального мира, но сакраментальный для нас двоих вопрос:
— Если хочешь, Фрэнки, мы можем спать на верхней полке по очереди?
Кажется, Джерард сам не верил в то, что сейчас предлагал. А затем я почувствовал, как он повернулся на бок лицом ко мне. Кажется, в тот момент мы уже оба знали ответ на этот вопрос.
— Нет, Джерард, я не хочу — я ответил спокойно и уверенно, а затем тоже повернулся на бок и тут же наткнулся на его взгляд, который из-за темноты не давал мне возможности прочитать его глубинного содержания. — Я хочу спать тут. С тобой.
Ответа не последовало, как не последовало и возражений. Сейчас, когда мы оба лежали на боку, лицо Джерарда было изолировано от какого-либо светового потока, и я совершенно не мог разглядеть его выражения. Но точно мог разглядеть его теплую, ненавязчивую улыбку. Я чувствовал, буквально ощущал сердцем и всеми внутренними органами, что он не возражает, он не раздражен, не стеснен и, кажется, совершенно спокоен.
В ту ночь мы так и заснули лицом к лицу, покрывая кожу друг друга легким, но отнюдь не холодным дыханием. И перед тем как окончательно погрузиться в сон мне оставалось лишь тихонько усмехнуться тому, какими же глупыми и пустыми оказались все те переживания по поводу спального места, всего лишь каких-то пару дней назад. Ничтожными по сравнению с теми переживаниями, которые я испытал этой ночью, по иронии судьбы, лежа на полу.